![](/upload/iblock/be1/be178154d969caec731f72800f095b65.jpg)
По большому счету, причина собрать под одной обложкой большой семейный архив, дополнив его личными воспоминаниями друзей, коллег и самих «Песняров», у Марины Мулявиной была одна: «После мамы все видели в нем только Мулявина известного артиста, но никто не видел Володю». Ее книга — не о Мулявине, а о том самом, родном и ранимом Володе, бесспорном гении, но не легенде, а живом. И о той, рядом с которой он мог позволить себе быть настоящим, без маски. О его Лидуше.
![](/upload/iblock/249/249f64bb73ff20bef1401b37a5838b50.jpg)
Лидия Кармальская действительно была старше и по–матерински опекала не только мужа, но и всех музыкантов, с которыми им с Володей приходилось работать. Еще со времен Томской филармонии, с тех давних пор, когда в отсутствие денег они воровали картошку на хозяйских огородах, потому что даже выдающегося кулинарного таланта Лидуши не хватало, чтобы поддерживать их молодые организмы одним маргарином и макаронами. Опекала и тогда, когда будущие «Песняры», набирая силу своих голосов, репетировали вокализы в беседке возле гостиничного туалета в Глубоком. На время отпуска «Орбиты–67», весьма популярного тогда коллектива, частью которого были еще будущие «Лявоны», они отправились в глубинку по причине самой банальной — на заработки. Гонорары всех были более чем скромными, несмотря на многомесячные гастроли по всему Советскому Союзу. А ведь Кармальская была звездой: так профессионально высвистывать сложнейшие академические произведения на всей советской эстраде могли всего двое, она и еще один заслуженный артист в летах.
![](/upload/iblock/efd/efdc0162a38b79824b428b8b8c34f4d7.jpg)
Через 16 лет, уже в Минске, у него появилась другая семья. 1975 годом «Недосказанное...» Марины Мулявиной завершается. Продолжения не будет — в книге есть все, о чем ей было важно рассказать, чтобы «памятник нерукотворный» ее отцу, становящийся все священнее с каждой новой юбилейной датой, превратился в того, кто жил, ошибался и чувствовал боль так же, как любой другой. Иными словами, был настоящим. Как и те люди, чьи забытые имена также стали частью истории белорусской эстрады — «Недосказанное...» вернет публике не одну Лидию Кармальскую. И в который раз подтвердит избитую истину — всё начинается с любви.
Предсказание
— Лидка, но у него же рыбьи глаза! — говорили ей подруги.
— У него самые красивые глаза!
— Он же лысый!
— А для меня это — череп, усеянный цветами!
![](/upload/iblock/4cc/4ccff58b340e4b9e96487b55631ede09.jpg)
Марина Мулявина тогда была совсем девчонкой, но хорошо запомнила предсказание ясновидящей Анны Арго — артистки белорусской филармонии Анны Добарской, выступавшей на сцене с психологическими опытами. В 1971 году, когда будущее выглядело безоблачным, та предупредила Лиду, что у нее еще будет сын, которого она потеряет через 20 лет. Что разведется или останется вдовой и ослепнет после 55 лет... Предостерегала? Пыталась уберечь от непродуманных шагов? Когда книга готовилась к печати, поиски ясновидящей не дали результатов. А когда в начале этого года Марина Мулявина и Ольга Брилон все же отыскали ее адрес, с сожалением узнали, что Анна Добарская умерла несколько дней назад. Марина Владимировна смогла поговорить с ее дочерью, также Мариной. И узнала, что предсказание Анны Арго было не единственным:
![](/upload/iblock/aa2/aa24344012985ee2acabfb18f5e59c7f.jpg)
— Только теперь я узнала, что с тетей Аней мама познакомилась еще в Калининградской филармонии. И там просила совета, что делать с мальчишкой, который готов за ней хоть на край света — ради нее папа переехал из Томска в Калининград, продолжал мотаться вслед за мамой по сценам всего Советского Союза, куда бы ее ни приглашали. А приглашали много, такой редкий талант был очень востребован. И повсюду с ней этот мальчишка, почти ребенок — 18 лет. «Ничего не скажу пока о твоем будущем, — ответила ей Анна Арго. — Но это твоя судьба». Дочь тети Ани присутствовала при разговоре и запомнила все, о чем они говорили.
Оба пророчества сбылись.
Крик
Их любовь воплощалась в песнях. Владимир Мулявин дарил жене серьги, и вот уже со сцены звучали его бессмертные «Завушнiцы»... А потом появился «Крик птицы», полный нестерпимого отчаяния и боли, когда еще ничего не предвещало их расставания.
— Этот «Крик птицы» был не единственным. Через пару лет Володя Николаев предложил папе другой текст почти на ту же тему. Появилась песня «Птица». «Муля, это же реквием», — сказал Николаев, когда ее услышал. Папа сразу же порвал ноты.
![](/upload/iblock/071/07192245b3251cf870788a95783d4e67.jpg)
4 ноября 1964 г.
Почерк
![](/upload/iblock/cad/cad7b7dfe95b962b05dac69b306072c0.jpg)
До этого у них и почерк был похожим, нередко мама даже заполняла папины документы. Обычное дело, когда один начинал фразу, другой заканчивал — настолько близки они были. Когда отец от нас ушел, его почерк стал совершенно другим — не такой размашистый и гораздо мельче.
Последний раз он пришел месяцев за 8 до смерти мамы, она уже тяжело болела. «Марина, иди к отцу, ты ему нужна больше», — сказала мне, когда дверь закрылась. Мама всегда чувствовала, когда с ним что–то не так. «Береги его, позаботься о нем», — это были буквально последние слова, которые я услышала от мамы.
Прощение
![](/upload/iblock/11a/11a1d26828fcd37e36a847293846bc69.jpg)
Она не позволяла себе быть слабой — переболев в детстве полиомиелитом, мама действительно прихрамывала, но ее хромоту никто не замечал, она умела выглядеть благополучной, ходила всегда с высоко поднятой головой и ровной спиной. Не позволяла о себе заботиться, умела не плакать, хотя можно только догадываться, какую боль держала внутри. Но внутри была не только боль. Однажды сказала мне, вспоминая лучшие годы их совместной жизни: «Марина, какое это счастье — так любить и быть такой любимой!» Отца она простила очень давно — если не сразу. Судьба так распорядилась, что даже умерли они в одном возрасте. Только папа стал на три месяца старше.
cultura@sb.by