Петр ПИЦКО
Экспедиция «Долина»
«МЯСНОЙ Бор — это даже не станция, а просто железнодорожная платформа в одноименной деревушке. Добраться туда из Питера можно на электричке Санкт–Петербург — Новгород–на–Волхове — Обухово. Дальше, в лагерь экспедиции, только на гусеничном тягаче по буреломам, болотам и просекам, больше напоминающим все те же болота. Другой транспорт просто утонет. Едва углубляешься в лес, как становится наглядно понятно, почему и татаро–монгольские и немецко–фашистские захватчики здесь далеко не прошли.
Лагерь поисковиков, как и обычный туристический: те же палатки, кострище в центре для вечерних посиделок. Вот только в сторонке полиэтиленовые мешки с человеческими останками, груды копаного ржавого металла и рабочий инструмент: металлоискатели, щупы, лопаты, кирки. Прибыв в лагерь, первым делом оборудуем место стоянки. Все делаем на совесть. Ставим палатки, сооружаем стол, лавки, даже копаем колодец. Вода в Мясном Бору весьма специфична. Мало того, что она имеет болотный запах и привкус торфа, так еще и цвет такой, что никогда нельзя понять — это чай или заварку все–таки не добавляли. Особенный праздник — это когда идет дождь. Его здесь называют «белая вода» и стараются собрать всеми доступными способами. Местность своеобразная — лес на болоте. Район, где можно пройти в болотных сапогах, считается сушей. Привычка двигаться след в след вырабатывается в первый же день. Тут, как на минном поле, шаг в сторону — и нет никакой гарантии, что не провалишься по самый пояс, а то и еще глубже. Можете представить, чего стоит поднять захоронение в условиях бесконечных плавней, ручьев и вязкого грунта! Кое–где лопата оказывается бесполезным поисковым фетишем. Там останки тех, кто более 70 лет назад принял свой последний бой, просто нащупываешь руками в грязной жиже, достаешь с кусками грязи и тщательно выбираешь из них то, что осталось от человека, которому ты обязан жизнью. Иногда результат многочасового труда — наполненная осколками костей солдатская кружка, иногда останков удается собрать больше, но практически всегда без медальонов.
Лес густой настолько, что мы, работая всего в 500 метрах от лагеря, тем не менее иной раз блуждали по часу, прежде чем попасть на свой участок. Единственные ориентиры — установленные поисковиками памятные знаки на месте гибели как отдельных красноармейцев, так и целых подразделений. Еще одно из неудобств — насекомые. Несмотря на весеннюю прохладу, гнуса много. Химические средства на него не действуют. Одно спасение — москитная сетка. Особенно мерзкие создания — лосиные блохи. Добавьте к работе холод и пронизывающую сырость по ночам и получите более–менее адекватную картинку пребывания в экспедиции. С чем нам всегда везло — так это со знакомствами с настоящими мастерами поискового дела. Среди них были сын и внук Николая Ивановича Орлова — следопыта № 1, того самого человека, в память о котором и названа сама экспедиция, отряд «Гвардия», отряды из Новгорода, Алтая и Сыктывкара. Ребята дружные, компанейские и справедливые (за глаза не обсуждают, за словом в карман не лезут), привыкшие месяцами жить в лесу с минимумом условий и максимумом работы. В общем, настоящие профи, которые и научат, и расскажут, и подскажут. Особенно сдружились мы с Александром Савельевым (он же Шрек Болотный) из «Гвардии».
Самый первый день
«ОСОБЕННО памятен самый первый день первой нашей поездки в Мясной Бор. Тогда мы чуть не опростоволосились! Обнаружив металлоискателем «зацеп», коим оказалась металлическая солдатская кружка, по белорусской привычке сделали небольшой шурф и прошлись в его окрестностях щупом. Не найдя никаких признаков останков, определили «зацеп» как бросовый и продолжили поиск. На счастье наши старшие товарищи оказались рядом. Началось методичное снимание мха в районе найденной кружки. Открывшаяся картина, мягко говоря, перевернула наши представления о поисковой работе. Подо мхом действительно находились останки! Но не скелет, который мы искали, а всего 2 — 3 трубчатых кости от конечностей...
«Болото кислое — вот и съедает. Только металл да ремни с сапогами остаются», — объяснили нам. На душе было тоскливо — чуть не прошли мимо бойца.
Примерно в то же время как наши товарищи продолжали снимать мох в районе найденной кружки, нам попался еще один сигнал. Из–под корней молодой березки «фонил» довольно массивный кусок «цветмета». После долгих ковыряний лопатой на свет появились подсумки, туго набитые слипшимися патронами к винтовке Мосина. После этого мы решили не мелочиться и вырвали уже покореженную березку с корнем. В корнях находящегося в горизонтальном положении деревца лежал солдатский медальон! На наши крики прибежал командир отряда «Гвардия», произнес какое–то поисковое «заклинание» и отвинтил крышечку. Увы, медальон был пустой.
Всю окрестность возле находки «зачистили» до военного слоя. Были найдены ремень, ботинки, зеркальце, подсумок, помазок и другой нехитрый солдатский скарб, которые лежали так, как им и должно располагаться на теле погибшего. Однако от их владельца ничего не осталось. Болото. Не успели. Найти бы этого бойца лет 5 — 10 назад. Хоть что–то бы похоронили. «Здесь еще с войны бойцы лежат по трое на один квадратный метр...» Во время экспедиций в «Долину смерти» не раз пришлось убедиться, что эти слова из известной песни Игоря Растеряева вовсе не вымысел. Снимаем мох с места очередного «зацепа», находим останки одного бойца, поднимаем их, а под ними еще останки. При контрольной «зачистке» находим буквально рядом третьего. Все бойцы лежат прямо под всего 10 — 15–сантиметровым слоем мха. Никто их никогда даже не прикапывал. Таких поисковики называют «верховые». Однажды в воронке от снаряда, всего в 20 метрах от железнодорожного полотна, нашли шестерых, еще совсем молодых пацанов. На шестерых один медальон — пустой. Погибли бойцы зимой. Шли в атаку по глубокому снегу на строчащий из леса пулемет, скорее всего понимая, что лягут здесь, так же, как и их товарищи, по следам которых они шли, несмотря ни на что. Во время работы мимо нас то и дело проходили поезда. Пассажиры недоуменно взирали на пятерых взрослых людей, ковыряющихся в грязной яме.
«За окнами весенний лес шумит, я еду в ленинградской электричке, передо мною девочка сидит с георгиевской ленточкой в косичке...» Эти строки преследовали меня во все время работы. Ребята из «Гвардии» рассказывали, что в 50–х и даже в 60–х из окон электричек пассажирам были хорошо видны останки бойцов, лежащих вдоль железнодорожной насыпи: выбеленные на солнце черепа, каски, изодранное обмундирование. Мало кто задавался вопросами: «Как? Почему? Кто эти люди?» Сейчас это даже не укладывается в голове, а тогда... В стране, разоренной войной, это, увы, было обыденностью. Эх, сколько имен можно было бы вернуть, сколько матерей смогли бы наконец–то узнать, где лежат их сыновья, сколько новых страниц истории не остались бы нераскрытыми...
Все время работ мы не переставали удивляться почти полному отсутствию останков. Бывало так, что все, что удавалось собрать от бойца, уносили с раскопа в нагрудном кармане. Полной неожиданностью было и то, что все вещи, сделанные из натуральной шерсти, буденовки и шинели прекрасно сохраняются в болоте. Обнаруженные места массовой гибели ребят сегодня выглядят жутковато. Развешенные по деревьям остатки одежды, противогазы и оружие спустя семь десятилетий создают ощущение, что война закончилась совсем недавно. В соседнем лагере из полусгнивших ружейных стволов, развешенных на дереве, даже своеобразный обелиск получился.
По старой традиции в месте обнаружения опознанного красноармейца устанавливают памятную табличку с его именем. Одну такую установили и мы на месте гибели бойца Ф.Г.Хомякова 1906 года рождения, призванного из Магнитогорска. У товарища, который погиб с ним рядом, документов не оказалось. Из костей скелета удалось найти только часть нижних конечностей. Бойцы лежали бок о бок, прямо перед остатками немецкой «колючки»...»
Фарт
«РАССКАЖУ о самом фартовом дне экспедиции. Утром за мной зашел Александр Савельев и предложил прогуляться на место, именуемое поисковиками «Политруки». Слышал я о нем довольно много. Там было обнаружено большое количество останков. Название объясняется тем, что на многих бойцах было снаряжение и обмундирование комсостава. Среди 13 установленных имен оказались и политруки. Судя по двум «гансовским» пулеметным ячейкам неподалеку, наши ребята попали в засаду. Живые вряд ли остались. Тех, кто уцелел от пулеметного огня, накрыли минометами. Разброс личных вещей на месте этой мясорубки указывал, что тела тщательно обыскивали. Известно, что на этом участке стояли латышские эсэсовцы. Снабжение у них было похуже, чем у их немецких камрадов. Поэтому обобрали они убитых до нитки — даже копейки советские выгребли. На 80 с лишним человек было найдено только два ствола. Все ремешки от личного оружия имели характерный срез от ножа. Расстояние до трагического места от нашего лагеря было около 2 километров, что с учетом местности можно было преодолеть за 1 — 1,5 часа.
Поиск начался довольно стандартно. Останков не попадалось. Выловленный по пути к «политрукам» «зацеп» оказался ложным. На поверхность были подняты остатки немецкого обмундирования — чехол от лопатки и строенный подсумок с маузеровскими патронами.
— Тьфу, «гансюка» копаем, — разочарованно сплюнул Шрек. — Пошли отсюда.
По пути зашли на место прошлогоднего «подъема». Здесь располагался полевой лазарет. Деревянные настилы были усеяны маузеровскими гильзами... Раненых, чтобы не возиться, немцы добили.
Наконец мы прибыли к нашей цели. «Политруки» оказались расположены посреди болота. Общая площадь поиска была около 1,5 га. Придя на место, металлоискатели решили даже не включать — тут уже все тысячу раз с ними проходили. Поэтому Саша взял щуп, а я вооружился лопатой, дабы «забивать» шурфы. Первый, не дожидаясь «зацепа», стал копать наобум. Снял мох... В болотной жиже появилось несколько черных личинок мясной мухи. Главный признак, что вы на правильном пути. Большое количество опарыша (их еще здесь называют «куклы» или «букорахи») — обычная картина для мест этой бойни. Оболочка личинок содержит много хитина, и даже через 70 лет он не разлагается.
После очередного копка на поверхность вылетело что–то красное. Без особого интереса я взял предмет в руки... Красная книжечка, которая каким–то невероятным способом отлично сохранилась в болоте, оказалась вещевой книжкой командира РККА! Просто непонятно, как на такой огромной площади можно было найти ее в случайном шурфе!
— Уже 77 бойцов поднял, а такого ни разу не попадалось, — изрек прибежавший на мой крик Александр. Книжку аккуратно завернули в полиэтиленовый пакет — до экспертизы. Порадовавшись возможности возвращению из небытия еще одного имени, мы продолжили работы с удвоенной энергией. В последующие два часа результатов не было. Александр нашел стеклянный пузырек с жидкостью, похожей на перекись. В моих шурфах больше чем 2 — 3 личинки не всплывало. Потому Шрек решил на сегодня свернуть работы — благо и так результат отличный. Но что–то не отпускало. Поэтому я предложил следующий вариант:
— Саня, сейчас ты покажешь, где мы забьем три последних шурфа, и тогда уже в лагерь!
Так и сделали. Первый шурф оказался абсолютно чистым, второй тоже. Так как на уставшего я, видимо, похож не был, третий шурф Шрек наметил между трех молодых сосенок. Понаблюдав за моими бесплодными попытками борьбы с кореньями, товарищ разжалобился и указал другое место:
— Тут совсем умаешься, давай малость сбоку.
Однако я упрямо продолжал долбить на том же месте. Устав наблюдать «грустное кино», Саня отошел немного в сторону, к находящемуся в метре от нас старому раскопу.
— Гляди–ка... Видать дождем вымыло!
В руках у товарища я увидел фрагмент берцовой кости, длиной 8 — 10 см. Саша стал перебирать отвалы, надеясь найти и другие останки, а я взглянул на выкинутый моей лопатой мох. Наверху лежала вырезанная из обложки клеенчатой тетради красная звезда, величиной с ладошку. Саня тоже слегка оторопел. Подбежав ко мне, он запустил руку в свежевырытый шурф и извлек оттуда партийный билет. На приоткрытых страницах были четко видны графы уплаты членских взносов. Савельев тупо смотрел на книжку несколько минут, потом выдавил из себя глупую улыбку, потом начал орать и полез обниматься. Когда он слегка очухался, то сказал:
— Так не бывает.
Я не стал спорить. Не бывает так не бывает. И стал собираться в обратную дорогу. Идти решили через воронку от500–килограммовой бомбы. По ее периметру в прошлом году подняли около 10 человек. Зря я убеждал товарища, что фарт закончился — пора домой, скоро стемнеет, хочется есть и все такое... Саня твердил одно:
— Два раза щупом ткну — и все. Назад идти было значительно труднее, сказывалась усталость, да и курево стало заканчиваться. Саня все время бормотал одну фразу. Сначала я думал, что это какое–то хитрое поисковое заклинание, однако во время очередного перекура оказалось, что она звучит так:
— Да ну на...
Похоже, в удачу до сих пор не верилось. Дойдя до воронки, Шрек как и обещал, ткнул щупом ровно два раза. Под металлическим острием упруго заколыхалась заросшая мхом шинель. Саня уже понял, что день сегодня нереальный, поэтому эмоции решил больше не проявлять. Тщательно перебрав болотную жижу, мы собрали все, что осталось от бойца. Найденные останки легко поместились в боковой карман. Вовремя успели, в следующем году уже совсем бы растворился.
В лагерь пришли уже в сумерках. Фартовый день закончился».
«Подземное зрение»
«БЫВАЮТ в экспедиции и такие дни, когда хочется просто волком выть от сплошной вереницы странных случайностей и обстоятельств, приводящих к нулевому результату поиска. Расскажу об одном. Утро началось как обычно. После подъема завтрак, собрал аптечку, дневной паек, инструмент — и вперед! Объект работы совсем рядом — полтора километра от лагеря. Добрался довольно быстро и стал бродить со щупом по зарослям кустарника. Место было практически сухое, воды всего по щиколотку. Щуп — деревянный черенок, с торчащим из его торца куском стальной проволоки длиной 30 см. Если кто–то вам скажет, что освоил работу щупом за два дня работы — не верьте. За это время можно только научиться определять некоторые материалы по звуку удара. Причем даже самые опытные поисковики, нашедшие щупом не один десяток бойцов, иногда ошибаются. Кость по звуку очень схожа с твердым деревом, некоторые камни звучат как железо, а колючая проволока царапает наконечник щупа совсем как патроны из солдатских подсумков, если они лежат в твердом грунте. Единственное, что тяжело перепутать — это стекло. Тут уж не ошибешься — поелозил по гладкой поверхности и можешь смело шурфить рукой грунт. Нашел фляжку солдатскую или бутылочку с медикаментом — значит, и боец рядом может лежать. Кроме умения различать материалы по звуку, необходимо обладать и ощущением глубины, пониманием того, где необходимо щупать грунт. Со стороны человек, бродящий с щупом по зарослям, напоминает слепого с тросточкой. Однако слепому тросточка позволяет «видеть» поверхность земли, а поисковик со щупом обладает «подземным зрением». Попробуйте тысячу раз вогнать стальной стержень в грунт! Да при этом, получив подозрительный сигнал, необходимо нагнуться, разодрать пальцами землю, и проверить, «что это так подозрительно звучит». Уверяю, при добросовестной работе, через 2 — 3 дня у непривычного человека возникнет проблема с держанием столовых приборов во время приема пищи. Ко всем этим умениям необходимо добавить и наличие пресловутого шестого чувства, которое, и в этом я не раз убедился, все–таки существует.
Так вот — два часа работы, результата ноль. На очередном витке моей замысловатой траектории я встретил поисковика из Москвы и предложил ему, обладавшему весьма навороченным металлодетектором, сходить на другой участок. Здесь его «игрушка» была бесполезна. Осколки, гильзы, снарядные головки, куски ржавой стали, колючая проволока лежат сплошь и рядом. Звуковой детектор пищал не замолкая. Мое предложение было воспринято с большим энтузиазмом, и мы потопали. Но невезуха продолжилась. Дорогущий детектор выл как сумасшедший даже там, где и быть ничего не могло. После пыхтения над шурфом сигнал пропадал, даже не давая возможности узнать, что послужило причиной столь мощного фона. «Прогуляв» впустую весь день, по дороге назад мы, естественно, сбились с пути, а когда москвич включил свой навигатор, нам открылась довольно странная картина. Оказалось, что находимся мы на самой середине Ладожского озера. Пришлось выходить по старинке, используя знания «курса выживания». Самое странное то, что я весь день отчетливо понимал, что сегодня — ничего не будет. День пустой. Никого мы не найдем. Это ощущение и потом каждый раз появлялось непонятно откуда и причины его появления так и остались для меня непонятны».
Медсестричка
«ВО вторую экспедицию это место мы с Сергеем Степановым (он же Серега Длинный) из «Гвардии» на пару нашли. Серега учил меня крюком работать. Крюк — металлический прут 1,5 — 2 метра длиной, на одном конце ручка, на другом крючок. При вдавливании крюка в грунт, человеческие останки обязательно дадут о себе знать — сначала почувствуется небольшой провал, затем глухой удар о костную ткань. Глубина может быть разная — в основном от 60 — 70 см и больше. Крючок на конце стержня нужен для того, чтобы доставать подозрительные предметы. И кости тоже. Там и лошади попадаются, чтобы зря не копать, лучше сначала проверить. Серега работает крюком уже больше 15 лет и умудряется с его помощью выуживать со дна воронок патроны, монеты и даже солдатские медальоны. Но это только на словах так просто. Прежде чем найти захоронение, надо не один час по лесу пробегать, попутно вдавливая крюк в каждое подозрительное углубление почвы. Если повезет — результат будет. Так и у нас в тот раз вышло — на шестом часу наших шатаний в одной из воронок Длинный выудил советский котелок. Я остался дорабатывать это место дальше, шаря стальным крюком в вязком грунте, а Серега проверил соседнюю ямку. На глубине около метра лежали бойцы. В соседнем углублении мой крюк тоже показал присутствие останков. Затем подобная картина стала встречаться чуть ли не в каждой ямке.
Так как объем работы намечался большой, позвали на помощь другие поисковые отряды. С нами работали девушки из Республики Коми Даша и Наташа. Старательные. Такие точно медальон не пропустят. Леха Корольчук уронил в яму саморез, которым ручка лопаты крепится к черенку, так Наташа нашла его через полчаса. В грязной болотной жиже, где ноги с трудом выдираешь из грунта, это все равно, что найти иголку в стоге сена. Захороненных было много. В соседнем раскопе 11 человек подняли. Опознали по медальонам двоих. Повар из Красноярска и связист, тоже из Сибири. Связист в наушниках лежал. Значит, в санбат не попал — на месте убило.
В нашем раскопе останки в несколько слоев. Все по–разному лежат. Тела павших бойцов просто поскидывали в воронку. Мужики. Рост под метр девяносто. Только пулям все равно. Большой или маленький — всех положат. Уже подняли восьмерых и тут... девчонка. Маленькая, как подросток. Я ее сначала за подростка и принял. Пригляделся и увидел... Аккуратно заплетенные темно–русые косички. Молоденькая совсем. Наверное, еще и двадцати не исполнилось. Зубы ровные, один к одному, не стертые. Глядящие со дна раскопа пустые глазницы приковывают внимание, не отпускают. Какая она была? Красивая, наверное. Мне один ветеран рассказывал, что на войне все девчонки красивые. Они про дом напоминают, про то время, когда войны не было. Когда можно было, не опасаясь ни артналета, ни воздушной атаки, запросто кружиться с ними на танцах, а затем провожать домой, укрывая пиджаком хрупкие плечи.
Вроде уже столько останков бойцов видел, а тут как–то не по себе стало. Казалось, что она все время в спину глядит, даже когда в противоположной части раскопа работал.
У всех, даже у взрослых мужчин, кто подходил к нам и видел эти девичьи косы, слезы на глазах наворачивались. Досталось ей. Ноги перебиты, грудное ребро сломано. Видно попала под артиллерийский обстрел, когда бойца с позиций тащила. Шансов выжить в этой топи у раненой не было. Поднимал медсестру Александр Савельев. Я не смог.
Заканчивали работу в сумерках, когда подходили к лагерю, было уже совсем темно. В лагере гомон, кто–то играет на гитаре, пахнет дымом и едой. Возле костра сидят Даша и Наташа. Озябшие, жмутся друг к дружке, тянут к пламени руки. В небе ярко мерцают звезды, а мне кажется, что та медсестричка смотрит оттуда на нас. Когда–то мы встретимся. Ведь все там будем. Поговорим. Она расскажет, кто она, откуда и как погибла. А мне, пожалуй, и рассказать будет нечего. Такие вот дела...»
Записал Олег ГРЕБЕННИКОВ, гвардии подполковник запаса
Из истории
Долина Смерти — место к северо–западу от деревни Мясной Бор Новгородской области. Обнаружить его можно по остаткам узкоколейной железной дороги военного времени. Во время Великой Отечественной войны здесь, на относительно небольшом по площади участке, погибли десятки тысяч советских, немецких и испанских солдат. Ныне местность вокруг сильно заболочена и дорога к Долине Смерти затруднена.
В конце 1941 года в рамках операций по деблокированию Ленинграда Красной Армии удалось прорвать оборону немецкой армии около Мясного Бора. В образовавшуюся брешь двинулись бойцы 2–й ударной армии и стали стремительно продвигаться в направлении стратегически важного населенного пункта Любани.
За образовавшийся коридор в районе Мясного Бора развернулись ожесточенные бои. В течение всего периода этой операции, с декабря 1941 по июнь 1942 года, его ширина менялась от 3 — 4 километров до узкого простреливаемого пространства в 300 метров. Сложности в снабжении через этот узкий коридор обусловили неудачи Красной Армии в Любанской операции и привели в конечном счете к гибели 2–й ударной армии.
25 июня 1942 года немецкой армии (в боях принимала активное участие и испанская Голубая дивизия) удалось ликвидировать этот коридор, в результате чего 2–я ударная армия оказалась полностью в окружении. В ходе попытки вырваться из окружения большая часть солдат армии погибла или попала в плен. Попал к немцам и командующий генерал-лейтенант Власов. С этого и начался его путь в предатели...
Сейчас в районе Мясного Бора ведутся активные работы по поиску и дальнейшему захоронению погибших и незахороненных солдат. Также здесь отмечена высокая активность так называемых «черных копателей».
