Юрий Яковлевич вспоминает свою командировку в деревню Бартоломеевка, которую назовет в своей статье атомной Хатынью. Что может быть неестественнее пустой деревни? Без человеческого голоса. Без приглушенного бревенчатыми стенами сарая делового сопения жующей коровы. Без лая собак, наконец. Не земной, а какой-то космической, леденящей душу тишиной встречает редких посетителей Бартоломеевка на Ветковщине. Деревня, в которой нет жителей. Их, семьсот человек, отселили в Речицкий район.
25 апреля 1992 года в газете «Советская Белоруссия» Гуртовенко писал: «И стали хиреть дома и надворные постройки, школа и клуб. Без присутствия человека, без его заботливых рук и внимательных глаз умирает деревня. Больно видеть потрескавшуюся краску на фронтонах, покосившиеся заборы, струпья ржавчины на водоразборных колонках, на замках, по привычке охранявших двери и ворота. Даже крепкие нервы начинают пошаливать, когда набухшие калитки при порывах ветра разговаривают с тобой тоскливым скрипом, будто жалуются на свою беспросветную участь».
Журналист вспоминает, как один из сопровождавших их делегацию специалист положил дозиметр у основания ворот одного из домов. На электронном табло включенного аппарата сразу замелькали цифры, а потом остановились, зарегистрировав 84 микрорентгена в час. При норме до 50. Такая доза опасна. Людей из зоны переселили. Это коснулось не только Бартоломеевки. Грустную судьбу в Ветковском районе разделили Закружье и Косицкая, Борьба и Понсуевка, Сивенка и Хизы...
Юрий Гуртовенко перелистывает рукописные черновики. Среди них — номера газеты начала 1990-х. Переворачивая очередную страницу своего чернобыльского блокнота, он вспоминает слова выдающегося гуманиста Альберта Швейцера: «Спокойная совесть — порождение дьявола». Они пришли на ум, когда журналист беседовал с руководителем норвежских парламентариев Ингер Педерсен.
— Осталось впечатление, что она как бы приглашает собеседника совместными усилиями разобраться в ситуации, — говорит Юрий Яковлевич. — А у меня перед глазами проходили картины, увиденные в медицинских учреждениях Гомеля, Ветковского, Краснопольского и других загрязненных районов. Встречал много людей, страдающих онкологическими заболеваниями, статистический взрыв которых напрямую связан со взрывом четвертого блока Чернобыльской АЭС. Трудно смотреть в глаза человеку, знающему, что его здоровье и саму жизнь, словно коварный червь, подтачивает опасный недуг.
Журналист вспоминает, когда впервые пришел в республиканский НИИ онкологии и медицинской радиологии, расположенный в Боровлянах под Минском, в его длинных коридорах, показавшихся тогда просторными, у дверей кабинетов в ожидании приема сидели два-три человека. В 1988 году их собиралось по шесть-восемь, а спустя четыре года — по 10–15.
В своей статье позже он напишет: «Кощунственно, но, к сожалению, у нас и за рубежом находятся люди, которые осмеливаются утверждать, что ничего, мол, страшного после Чернобыля не происходит. Трудновато, дескать, но жить можно. Нет. Это не та жизнь. Невинно пострадали люди. Когда задумываюсь над свалившимися на них бедами, меня почему-то не покидает ощущение собственной вины».
ЛИСТАЯ СТАРЫЕ ПОДШИВКИ
Авария на Чернобыльской атомной электростанции навсегда перевернула жизнь миллионов людей. По злому року на долю нашей страны выпало огромное испытание. Долгий путь преодоления тяжких последствий катастрофы белорусам пришлось пройти фактически в одиночку. Архивные публикации газеты «Советская Белоруссия» помогают спустя уже не одно десятилетие узнать, как это было.
* * *
6 мая 1986 года корреспондент «СБ» передавал информацию из чернобыльской зоны: «Опасная зона полностью «накрыта» медицинским контролем. Уже к концу апреля обследованы были сотни человек. По предложению врачей была проведена эвакуация из 30-километровой зоны детей и беременных женщин. Дети были полностью вывезены из таких зон Брагинского, Хойникского, Наровлянского районов в пионерские лагеря, санатории-профилактории. Эвакуировалось и взрослое население, вывезены общественный и личный скот».
* * *
11 мая 1986 года в газете «СБ» был опубликован репортаж специальных корреспондентов ТАСС Владимира Жуковского, Владимира Иткина, Льва Черненко, который они диктовали в свою редакцию из Чернобыля:
«Вертолет опустился на площадку, окаймленную мешками с песком, свинцовыми болванками. Отсюда грузы еще недавно доставлялись к самому кратеру, чтобы погасить поврежденный реактор, закупорить его. И сегодня в Чернобыль прибывают новые материалы для ликвидации аварии. Приезжают специалисты. По улицам мимо опустевших домов гремят тракторы, идут грузовики, стоят на обочине пожарные машины. На перекрестках — регулировщики в респираторах».
Читая эти строки, сложно представить, как журналисты отважились пойти в самое пекло атомной электростанции. Рисковали здоровьем, жизнью, но в репортаже ни строчки о страхе или ужасе от увиденного. В двадцати абзацах есть и соболезнования семьям погибшего начальника смены четвертого блока Александра Акимова, оператора центрального зала блока Анатолия Кургуза, которые скончались от ожогов и радиоактивного облучения, и уверенность в силах ликвидаторов последствий, надежда на то, что все будет хорошо.
* * *
«Геройские парни Чернобыля». Так назывался следующий репортаж из Чернобыля корреспондентов ТАСС. Из их материала страна узнала о том, что происходит на атомной электростанции. В первые майские дни они были отчасти помощниками летчиков, которые в сложнейшей технической и радиационной обстановке забрасывали огнедышащий кратер реактора четвертого блока АЭС песком.
«12 часов длится сейчас рабочая смена на Чернобыльской АЭС, — читаем в репортаже. — Утром корреспонденты вновь поднялись на борт вертолета Ми-8. …Кратер реактора уже надежно запломбирован пробкой весом пять тысяч тонн. И все же плотность ее не везде одинакова. Ведь сбрасывать мешки в пакетах приходилось с высоты в двести метров. Но по всей площади грузы ложились не одинаково. Вот и получились более или менее плотные места, через которые еще возможен выход радиации. Пусть даже теоретически».
