Елена Спиридонова прожила долгую жизнь и умерла в 2019 году. Она оставила после себя дневник, где писала о семье и довоенном быте, учебе в институте, замужестве и военной службе мужа… Значительная часть ее дневника посвящена Великой Отечественной войне и освобождению Минска. С разрешения младшего сына Петра мы публикуем некоторые отрывки из семейной реликвии.
С мамой Екатериной Викентьевной, 1945 год.
Начало войны
Когда началась война, я была в пионерском лагере возле деревни Колодищи. О том, что случилось нечто страшное, мы поняли по взрывам и клубам черного дыма над Минском. Вожатые нас собрали, и мы пошли куда‑то по шоссе. Скорее всего, в сторону Москвы. Увидев танки с развевающимися красными флажками, мы бросились им навстречу, прямо под гусеницы. И, о ужас, — это были немецкие танки. Флажки у них тоже красные, но в середине белый круг со свастикой. К счастью, нас не расстреляли.
Елена Спиридонова, 1976 год.Дальше мы уже пробирались лесными дорогами. Дошли до местечка Смиловичи. Там впервые узнали, что такое немецкий порядок: на улицах лежали убитые… Свободное перемещение по городу, согласно новому порядку, разрешалось только с десяти утра до полудня.
Решили вернуться в Минск. Я шла босиком: сандалии развалились. Дошли до реки Свислочь в районе Ляховки (здесь начиналась наша улица Почтовая). Вместо дома — один печной остов. Подойти к пожарищу не отважилась. А там (как потом оказалось) на печной трубе мама оставила мне записку. С криком помчалась к ребятам. Вместе дошли до Красноармейской улицы, где жила моя тетя. Но и ее дом сгорел. К счастью, нашлись соседи. Они накормили и рассказали, что тетя жива и что она в поселке Искра. Там, в подвале одного из домов, прятались уцелевшие жители нашей сгоревшей Почтовой улицы.
С мамой мы разминулись. Я двое суток ждала ее на дороге, а она пошла за мной в Колодищи. Когда увидела родное лицо, дала себе слово, что больше никогда‑никогда ее не огорчу. Мама, Екатерина Викентьевна Бакунович, владела от природы волшебным голосом. В годы Первой мировой войны с отличием окончила школу повитух в Могилеве, работала в Минске в роддоме акушеркой.
Плен отца
Отец, Николай Николаевич Спиридонов, окончил медицинский факультет Юрьевского (сейчас Тартуского) университета. Работал главным санинспектором Минска и на полставки — терапевтом в железнодорожной поликлинике. В июне 1941‑го, буквально накануне войны, его призвали на сборы в Гродно. Там вместе с другими попал в плен. Пристал к медчасти, сопровождавшей колонну. Вспомнив немецкий, упросил врача дать ему немного перевязочного материала и йода — и по ходу оказывал посильную помощь пленным. Так дошли до Минска. В городе отцу удалось скрыться. И на пепелище он каким‑то чудом встретился с мамой.
Минск в руинах
Центр Минска был полностью разрушен, только на окраинах кое‑где сохранились деревянные дома. На улицах стоял смрад: было очень много убитых. Мы с мамой ветками прикрывали им лица. На каждом столбе висели немецкие листовки: столько‑то расстреляно…
Голод был страшный. В основном ели затирку — запаренную в реденькую кашку муку и заправленную чесноком. Я была похожа на скелет. Когда отец приносил пару картофелин, это было настоящим счастьем. Почти каждый день колонны людей гнали на вокзал. Многие, обманутые немецкой пропагандой, думали, что едут в Германию за лучшей жизнью. Большая их часть погибла в концлагерях.
С отцом и младшим сыном Петром, 1961 год.
Школа и СБМ
В школу в Молочном переулке (район улицы Московской, его теперь нет) я пошла в 5‑й класс. Учителя разговаривали уже на белорусском, что поначалу было непривычно. Мама не давала нам с подругой забыть русский язык: мы переписывали «Анну Каренину», учили наизусть стихи Пушкина и Лермонтова.
Облавы и засады были очень частыми. Тех, у кого не было документов, забирали, и они исчезали. У нас, школьников, был пропуск — аусвайс. По слухам, девочек 14 лет забирали в публичный дом. Немцы организовали СБМ («Саюз беларускай моладзi»), куда завлекали ребят тем, что давали одежду. Тот, кто не ходил раздетым, не может понять, что значили костюм, платье, белье, чулки, обувь. Мы, ученики, в СБМ не вступали, хотя и заставляли писать заявление.
Минское гетто
В сентябре 1941 года евреям приказали носить желтые звезды на спине и груди, а затем согнали в гетто. Попали туда и наши соседи Рахманчиковы. С их сыном Аликом я дружила. По выходным бегала к нему в гетто. В ограде церкви Петра и Павла на Немиге была щель, в которую я пролезала и быстро‑быстро мчалась на улицу Островского, к дому, где они были. Одно воскресенье пропустила — заболела. И это спасло меня. В тот день была массовая казнь. Расстреляли и Рахманчиковых...
В Минском гетто.
Немцы драпают
Около железнодорожного переезда собиралась немецкая техника. Поезда с ней шли на восток, и нам казалось, что с фашистами ничего сделать нельзя: вон машины у них какие огромные. Издавалась в городе газета. И в каждом номере писали: «Немцы у ворот Москвы». Поначалу мы поверили и потеряли надежду, а потом разобрались, что это обман. И в июне, и в августе, и в сентябре — все «у ворот Москвы».
В сентябре 1943 года взорвали гауляйтера Кубе. А зимой пошли немецкие санитарные поезда с фронта, поняли мы — наши бьют гадов. Значит, не такие уж они непобедимые! Особенно радовались, когда видели, как они мерзнут в своих эрзац‑шинелях и пилоточках. Из соломы фрицы плели сапоги и обували на свои ботинки. Мы победим!
Помощь подпольщикам
В 1943 году папу арестовали по доносу соседей. 8 месяцев мы ничего о нем не знали. Отец был участником подпольной группировки на «Химфармзаводе». Подпольщики под видом пациентов приходили к нему за лекарствами. Сосед Прохорчик, пьяница и дебошир, настрочил донос: мол, к Спиридонову ходят партизаны. Отца арестовали, но обыск сразу не провели. И это нас спасло. Пишущую машинку, на которой мы печатали сообщения, мама сумела вынести и спрятать в погребе у знакомых.
Папа понимал, что если его арестуют, то нас (меня и маму) сразу отправят в машину‑«душегубку», приготовил какие‑то порошки: «Примите — будет легче умирать».
Зверства фашистов
Адвокат Прожога помог перевести отца в тюремную больницу. Там он встретил нашу родственницу — Ольгу Яковлевну Бичай. Она, дочь священника, сразу стала связной партизанского отряда. Выдал ее новенький, предатель. Ее вместе с мужем и сыновьями арестовали. Их выслали в Германию, а ее подвергали пыткам. Если бы женщина не окликнула, то папа и не узнал бы ее. Спина вся черная, куски мяса отваливаются — так избили шомполами. На ногах кости видны. Ноги обматывали ей бумагой, обливали бензином и поджигали. Больше отец ее не видел. Скорее всего, сгорела в Тростенце. В 1944 году папе удалось бежать.
Отступление немцев и Победа
Отступая, немцы жгли город. С собаками прочесывали улицы и всех, кого находили, расстреливали. Мы уже и не надеялись выжить. Отец с фельдшером ночью пробрались в больницу и в хирургическом отделении собрали весь инструментарий. Закопали во дворе, а когда пришли наши, сразу развернули хирургический блок. 3 июля 1944 года освободили Минск. Мы обнимали солдат, целовали и угощали чем бог послал, пели и танцевали.
Минск послевоенный, 1944 год.
