Знаменитая актриса Ольга Нефедова устояла в полемичной горячке. Она не оставила родную сцену, которой отдала 30 лет своей жизни. И согласилась рассказать нам свое видение ситуации.
— Оля, я была удивлена, что ты по-прежнему в театре, не уволилась. По многочисленным публикациям в интернете складывалось впечатление, что в Купаловском остались только старики, «ничего не понимающие».
— Что ж, давайте знакомиться заново. Меня зовут Ольга Нефедова, мне 50 лет. У меня нет званий, я не получала президентских стипендий, субсидий от театра, квартир, привилегий, как часть моих коллег, которые сегодня ушли из театра. То есть я нормальный, достойный человек. Единственное, что у меня всегда было — это возможность выходить на сцену и дарить людям часть своего таланта. Актрисой мечтала быть с детства, и мой путь в Купаловский, который считаю самым лучшим театром в стране, не был усыпан розами. Надо было приложить много усилий, чтобы заслужить право выходить на эту сцену. Осталась я потому, что театр мне необходим, если бы могла не играть — не играла бы. Я вполне реализовалась на радио и в кино, снялась больше чем в 80 фильмах. За свои деньги, без чьей-либо помощи, купила себе квартиру, построила загородный дом. Но театр — это святое, это призвание, и я перестала бы себя уважать, если бы ушла в подворотню. Второй момент, считаю, что мои коллеги во главе с замечательным режиссером Николаем Пинигиным совершили огромную ошибку.
— Сейчас за пафосом происходящего очень сложно разглядеть ситуацию в лицах. Ты лично всегда знала, что уходить из театра — это ошибка или были сомнения? Как не поддалась давлению со стороны коллег?
— Я лидер по натуре. На меня никто не посмеет нажать, переубедить в чем-то, надавить. Всегда была свободна, остаюсь свободной и сейчас. Ведь свобода не в том состоит, чтобы не работать. Свобода — это вопрос компетенции. Для того, чтобы тебя не втянули в свои игры заинтересованные лица, надо много читать, заниматься самовоспитанием, анализировать. Очень близко общаюсь с людьми из разных стран, которые переживали подобные катаклизмы, и знаю не понаслышке об их последствиях, самое страшное из которых — гражданская война. Сейчас, по прошествии времени, склоняюсь к мысли, что в какой-то момент у некоторых моих коллег в театре было напрочь утрачено чувство реальности. Сегодня многие живут в интернете и повторяют за блогерами, которые и трех книжек не прочли, какие-то нелепые, абсурдные лозунги и смешные ультиматумы, напоминающие мне мое пионерское детство: не плати за квартиру, бросай работу, выходи на улицу, блокируй движение. Это просто нонсенс какой-то. Люди, что вы творите? Где ваши мозги?
— Ты изначально была против забастовки в театре?
— Разумеется. С первых собраний труппы, начались они с середины августа, когда самые активные призывали нас бастовать: «Нам нужен хайп! — говорили они. — Не бойтесь, если вас лишат зарплаты, есть один хороший человек, который вам поможет». Заграница нам поможет, понимаешь? Абсурд на ровном месте. «Если вас лишат арендного жилья, вы не бойтесь, есть человек, который вам поможет».
То есть вся эта история со стачками изначально для меня пахла дурно. На одном из последних собраний труппы, когда уже уволили директора Павла Латушко и часть актеров решили уходить вслед за ним, я, как и многие артисты старшего поколения, со слезами на глазах умоляла коллег остаться, не разорять театр, не уничтожать его. Но их уже было не остановить.
Они слушали нас и молчали, и глаза их были пустыми. Знаешь, какая страшная штука. Я такие глаза видела только однажды. Когда мы играли спектакль режиссера Владимира Панкова «Свадьба», удивительный. Настолько тонкий. Классный. Там был такой фрагмент, когда мы сидим за столом, и дядя Гена (народный артист СССР и Беларуси Геннадий Овсянников. — Прим. ред.) в роли свадебного генерала Ревунова-Крикунова несет всякую чушь. Мы сидим лицом к зрителю, потом он срывается на лай, мы берем как сомнамбулы ножи и вилки и с невидящими глазами начинаем стучать по столу, это происходит минуты две. Потом бросаем эти ложки, нам становится неудобно, как бы стыдно. И вот я словила себя на том, что видела такие же глаза коллег на том последнем собрании: невидящие, пустые. Это страшно.
— А в какой момент Павел Латушко стал героем для купаловцев? Это правда, что еще в апреле актеры писали на него жалобы в Администрацию Президента?
— И такое тоже было. Метаморфоза произошла с моими коллегами удивительная для меня. Когда Пал Палыч появился у нас в театре в должности директора, в силу болезни ли, плохого самочувствия или каких-то других обстоятельств, он вообще ни с кем не здоровался, не замечал людей. Со мной он здоровался, потому что мы были знакомы, но многие жаловались, мол, что это за директор, высокомерно ходит по театру и никого не замечает. Позже выяснилось, что Пал Палыч купил самую дорогую кофемашину на всем постсоветском пространстве. (Смеется. — Прим. ред). Дальше он купил себе самый дорогой сейф. Ну вот и кто-то из наших написал на него бумагу: растратчик, невежда и все такое. Я знаю, что его сразу вызвали в Министерство культуры и там пропесочили, после этого он стал лояльнее и добрее относиться к людям. А когда стали разворачиваться все эти политические события, он оказался вдруг роднее матери… Вообще, среди тех, кто ушел, выделяю три группы: часть актеров это сделала ради хайпа — чего в общем-то и не скрывала, ради того, чтобы быть на виду, на слуху, на гребне волны и славы. Для части это убеждения. А третья часть была подвергнута напору первых двух. Но это их выбор.
Я где-то прочитала недавно, что у японцев был такой обычай — убасутэ, что переводится, как «отказ от старухи». То есть японцы отказывались от пожилых людей ради денег, выгоды. И мне кажется, что те, кто ушел из театра, совершили такую «убасутэ» по отношению к Купаловскому и к своим коллегам.
— От артистов, кто уже ушел, я слышала мнение: если бы Николай Пинигин проявил мудрость и не увольнялся, то 90 процентов актеров остались бы в театре. Ты тоже так считаешь?
— Да, уверена в этом. Понимаешь, я нежно отношусь к Николаю Николаевичу, как и каждый, кто служил и служит в этом театре, но я не согласна с его уходом, потому что он был художественным руководителем Национального академического театра им. Я. Купалы. Он не просто Коля Пинигин, которого можно любить или не любить. Он занимал руководящую должность, отвечал за политику театра, его репертуар. Ему можно было все: у нас шли прекрасные спектакли «Ревизор», «Пан Тадеуш», «Тутэйшых» планировали ставить на этой сцене. Но почему-то Николай Николаевич сложил с себя полномочия. Как человека я его понимаю, может быть, устал, может быть, исчерпал себя. 14 сентября, на столетие Купаловского, мы все тут собрались, все, кто не уволился, и много говорили обо всем. Зинаида Петровна Зубкова вспоминала, что, когда были страшные события в Чехословакии в 1968-м, тогдашний худрук купаловцев Борис Эрин написал протестное письмо руководству СССР, артисты его подписали, но мысли не было ни у кого уйти из храма, разорить театр. И когда сегодня старшее поколение говорит, что мои коллеги разорили гнездо, оно так и есть. Считаю, здесь Пинигин был обязан костьми лечь, чтобы сохранить театр.
— Самое горькое, что развалилась семья купаловцев.
— Семьи нет давно. Семья — это душа. Она была, когда худруком был Валерий Раевский. Как человек мудрый и опытный он следил за тем, чтобы артисты соблюдали субординацию, сохраняли уважение друг к другу. Нежность старшего поколения к нам, молодым, была удивительной, не измеримой ничем. Когда труппа тех купаловцев состарилась и в театр набирали курсами, без отбора и худсоветов, сюда стали попадать люди случайные и бескультурные. Мы их пытались как-то воспитывать, но в связи с тем, что время сейчас страшное, подлое, актеры могли себе позволить отмахиваться от стариков или выходить на сцену в непотребном виде, вот тогда семья закончилась.
— Когда бывший актер Купаловского театра пишет в соцсетях «говновсянников», я не знаю, как это комментировать.
— Надо называть вещи своими именами: это хамство и разнузданность, вседозволенность. Опять же, судьи кто? Это еще одна из причин, почему мне захотелось выговориться.
Легко быть героями на гребне пены, легко «людзьмi звацца», сложнее ими оставаться.После интервью Овсянникова в соцсетях его стали травить люди, которые не стоят обрезанного ногтя на мизинце Геннадия Степановича. Или бывшая коллега в интервью позволяет себе называть нас предателями, тех, кто не уволился. Не надо путать и называть белое черным. Предательством лично я считаю плетение интриг, выживание коллег, наконец, уход из театра. Вот это предательство. Я точно так же два месяца не сплю, потому что меня лишили моей работы. Получаю в простое две трети оклада. У меня нет пенсии. Сдаю квартиру, чтобы решать свои финансовые вопросы.
— Ты бы хотела, чтобы этот страшный сон закончился и твои коллеги вернулись в театр?
— Конечно, хотела бы. Здесь все зависит от честности перед самим собой. Надо откровенно ответить себе на один простой вопрос: тебе дорог Купаловский театр, твоя сцена родненькая или нет? Если да, всегда можно найти в себе силы и вернуться в искусство. А если хочешь в политику — тогда иди в политику, пробивайся во власть, только для этих целей не стоит прикрываться коллективом театра со столетней историей. Купаловский для меня — это сердце и душа нации, подло вот так его взять и бросить ради сиюминутной политической выгоды.
СПРАВКА «СБ»
На сегодняшний день в Купаловском театре остались 196 человек. Кроме 13 актеров, это службы узкопрофильных специалистов, от монтажеров сцены до костюмеров, режиссеров, осветителей, гримеров и уборщиков. Для финансовой поддержки и сохранения в театре уцелевшего штата сотрудников, Минкульт принял решение сдавать в аренду площадку Купаловского тем коллективам, у которых нет своего зала. Вопрос, когда разрешится судьба легендарного театра, остается открытым.
viki@sb.by
