Трудно передать, что творилось в душе брата. Он бичевал себя на чем свет стоит. Немного успокаивало лишь то, что через два дня снова должен был состояться суд, где снова будет давать показания Стрельчук. Судьба дарила ему еще два дня жизни. Целых два дня.
Сережа позже вспоминал, что весь следующий день он ходил по улицам Вильно и наслаждался жизнью, всем окружающим. «Никогда я так жадно, — говорил он, — не вдыхал воздух, никогда для меня не были такими красивыми небо и вода в Вилии, как в тот день. Все люди казались мне необыкновенно добрыми, красивыми, хорошими, за исключением той своры шакалов, которые привыкли жить за счет других и к которым я питал глубокую ненависть».
Вечером он снова отправился в лес, проверил, как действуют пистолеты. Когда вернулся на квартиру, его ожидал там Николай Дворников. Весь вечер провели в беседе, стараясь не говорить о завтрашнем дне. Потом распрощались так, как прощаются верные друзья, зная, что они прощаются навсегда. Действительно, это была их последняя встреча. Позже Дворников погиб в Испании.
27 января судили группу студентов и преподавателей Виленского университета, принадлежащих к академическому левому движению, во главе которого стоял один из выдающихся польских писателей профессор университета Ян Дембиньский. Суд проходил при полузакрытых дверях, и Сергей вошел в зал буквально в последний момент.
Там его ожидала еще одна неприятность. Большинство подсудимых знали Притыцкого, и он тут же уловил на себе их растерянные взгляды и немые вопросы: а что здесь делает Аркадий? Но ни один мускул не дрогнул на лице Сергея. Так и сидел он под прессом взглядов и шепота присутствующих.
А Стрельчук все не появлялся. Судья вызвал его, когда заседание подходило к концу. Стрельчук заговорил тихо и уверенно. В зале воцарилась мертвая тишина. Все старались не пропустить ни одного слова из речи главного свидетеля. Ведь от показаний этого оборотня в значительной степени зависела судьба обвиняемых. Когда предатель, повысив голос, от общих обвинений в антигосударственной, антиправительственной деятельности перешел к перечислению проступков, совершенных каждым обвиняемым, Притыцкий, выхватив из карманов оба пистолета, рывком, в несколько секунд оказался возле провокатора. Он нажал на оба курка сразу, и гробовую тишину зала разорвали выстрелы. Стрельчук упал, Сергей выстрелил в него еще два раза. Началась паника. Судья и прокурор полезли под столы и кресла, публика кинулась к выходу. А полицейские, охранявшие вход в зал снаружи и не видевшие, что там происходит, не спешили открывать двери. Сережа, держа пистолеты над головой, с разбега ударом плеча вышиб дверь. Увидев его с оружием, охранники от неожиданности прижались к стене и подняли руки, прося о пощаде. Бросив брезгливый взгляд на дрожащих от страха полицейских, он, неся в поднятых вверх руках пистолеты, кинулся вниз в надежде вырваться на улицу. Там были свобода и спасение. Но пришедшая в себя охрана, только что молившая о пощаде, открыла по беглецу огонь. Стреляли наверняка. Одна пуля вонзилась Сергею в правый бок, сделав семнадцать дыр в кишках и задев левую бедренную кость, другая попала в левый бок, еще одна угодила в шею и, наконец, четвертая пробила руку. Он упал. До входной двери оставалось всего три ступеньки.
Здесь же его обыскали и провели первый допрос. Чувствуя, что истекает кровью, Сергей назвал себя и адрес. На остальные вопросы не отвечал. Подъехала карета скорой помощи, и на носилках раненого поместили в машину. Когда его вынесли на улицу, Сережа увидел стоящих у здания суда людей и решил: пусть они узнают правду от него, а не из официальной прессы и от полиции. Напрягая последние силы, он приподнялся и выкрикнул: «Смерть провокаторам! Долой фашистское правительство! Да здравствует пролетарская революция!»
Его доставили в больницу Святого Якова. Вот как описывал то, что происходило дальше, Леон Ахматович, хирург, который оперировал брата: «Я увидел в коридоре на первом этаже рядом с перевязочной на носилках очень бледного юношу, брюки которого были насквозь пропитаны кровью. Пульс прослушивался с трудом, больной был весь в поту, но в сознании, и на вопросы отвечал. Осмотрев больного, я установил, что у нижнего края правой тазобедренной кости имеется круглая рана величиной с грош, полная сгустков крови. На рану положена марлевая повязка. Это было входное отверстие пулевой раны. Выходного не было видно, что доказывало, что пуля застряла где-то глубоко в тканях, возможно, в левой стороне тела или в полости живота. Операция была проведена немедленно в чистой операционной второго этажа. С моего согласия во время операции присутствовали судебный следователь и, как мне кажется, вице-прокурор, а также несколько медиков-практикантов нашей больницы. Они стояли у стены и молча наблюдали за ходом операции».
Операция прошла успешно. На девятый день были сняты наружные швы. Рана зажила, за исключением крошечного гранулирующего участка, в который вставили резиновую трубку. На одиннадцатый день Притыцкого перевели в больницу Лукишской тюрьмы. Надо отдать должное медикам: это был первый случай, когда человек с такими ранениями и огромной потерей крови выжил.
В первые после выстрела в суде дни товарищи считали, что Сергей погиб. В ночь с 27-го на 28 января по всему городу были вывешены красные флаги с черными лентами в знак траура. Но когда выяснилось, что он жив и ему грозит смертная казнь, компартия, все прогрессивные силы Польши развернули широкую кампанию по его освобождению. В канун суда над Притыцким движение в его поддержку еще больше активизировалось. В адрес Вильнюсского окружного суда направлялись письма с воззваниями, требующими освобождения Сергея.
Но власти оставались верными себе. Уже на второй день после операции судебный следователь по особо важным делам Скиндер вместе с окружным прокурором Пиотровским явились в госпиталь. С присущей им пунктуальностью они до самого суда по несколько раз в неделю допрашивали Сергея. В его палате по два раза в день в присутствии врача проводился тщательный обыск. Простукивались решетки на окнах, пол, с брата срывали бинты, чтобы убедиться, что под ними ничего не спрятано.
После очередной такой экзекуции, когда силы оставили Сережу и он в очередной раз потерял сознание, к нему прислали ксендза.
— Покайся, сын мой, ты ведь умираешь.
— Уйдите, падре, я буду жить! — прошептал Сергей.
И вдруг 1 мая праздничный сюрприз — записка с воли. «Держись, дорогой товарищ. Мы помним Вас. Боремся за Вашу жизнь. В Вильно состоялась 10-тысячная демонстрация. Рабочие несли плакаты: «Свободу политзаключенным!», «Свободу Притыцкому!». Это письмо стало для него глотком свежего весеннего воздуха. Сережа не был особо сентиментальным, но тогда он с новой силой ощутил жажду жизни. Эта весточка с воли воскресила его, вернула надежду. Через несколько дней ему разрешили прогулки, хотя во избежание встреч с другими осужденными его водили на прогулку рано утром.
Я узнала о том, что случилось с братом, в школе. Учитель вошел в класс и, потрясая газетой перед притихшими учениками, глядя на меня, стал возмущаться:
— Вот до чего доводит дружба с коммунистами. Кто в нашей деревне живет? А ведь никто и не знал, что он бандит!
— О ком вы говорите? — спросила я.
— О твоем брате Сергее. Он убийца. Возьми газету и беги домой, обрадуй родителей, — сказал учитель и с ухмылкой бросил мне газету.
Я побежала домой.
— Смотрите, про нашего Сережу написано.
А дома мертвая тишина. Люба привлекла меня к себе и сказала:
— Ирочка, мы уже знаем.
Горе, обрушившееся на нас, совсем подкосило маму. Стали советоваться, кому ехать в Вильно. Решили, что поедет отец. Собрали его всем миром, и поехал он добиваться свидания с сыном. Свидания не дали, и отец ни с чем вернулся обратно. Люба взяла на себя всю работу по сбору подписей и показаний односельчан о поведении и характере Сережи. Сотни комсомольцев по всей Западной Белоруссии собирали такие подписи в поддержку Сережи.
Защиту Притыцкого в суде ЦК КПЗБ поручил двум известным антифашистам и самым квалифицированным адвокатам Теодору Дурачу и Леониду Беренсону.
Согласно процедурным формальностям Дурачу было направлено открытое письмо от имени брата Александра с просьбой взять под защиту Сергея. Одиннадцатого июня 1936 года Сережа из тюрьмы послал письмо Дурачу. В нем он сообщил, что заседание суда состоится 20 июня.
На фото: Здание окружного суда в г. Вильно, где в 1936 г. и 1937 г. проводили процессы по делу Сергея Притыцкого.
