Если говорить о творческих связях, то ими Адам Османович никогда не хвастается. Однако они отчетливо прослеживаются в афише музыкального театра: почему‑то именно ему доверяют свои произведения такие звездные композиторы, как Виктор Лебедев и Алексей Рыбников, Максим Дунаевский и Геннадий Гладков, и даже дедушка уральского рока Александр Пантыкин. Совпадение? Вот уж вряд ли! А он только хитро усмехается: «Ты посмотри, какая у меня биография!» И в самом деле, хватит на десяток авантюрных романов: учитель трех народных артистов, сам поступивший в музучилище, не зная нот. Заслуженный работник культуры, коренной белорус — уроженец Ляховичского района, известный деятель татарской общины (его род восходит еще к тем татарам, что пригласил в Беларусь князь Витовт). Страстный автомобилист, в свои 82 года получивший новые права. Многолетний председатель артистического садоводческого товарищества, построивший дачу даже народному поэту Беларуси Нилу Гилевичу — они были большие друзья, коммунист, которого тем не менее однажды чуть с грохотом не исключили из партии, и просто человек, который давал прикурить Петру Машерову…
Вот с этого‑то знаменитого «прикурить» мы и начинаем разговор в кабинете, пропахшем хорошим, дорогим табаком — Адам Мурзич, несмотря на занятия вокалом, с вредной привычкой не расстается всю жизнь и на пост худрука согласился только тогда, когда ему клятвенно пообещали: в своей «берлоге» в театре будешь делать все, что тебе захочется. И тут же принесли целых пять пепельниц!Здесь, в уютном пространстве, куда без знания хитрой топонимики театра так просто не доберешься, он проводит большую часть времени — в компании рояля, заваленного нотами мало что не до потолка, с кофеваркой, выдающей крепчайший ароматный кофе, то за рабочим столом, то с трубкой на диване, если вдруг заглянут гости.
— Так что за история была с Машеровым?
— Народной артистке Ларисе Александровской (приме Большого театра. — Прим. авт.) однажды стало плохо на собрании. И присутствовавший в театре Петр Миронович очень за нее расстроился. Говорит: «Дайте закурить!», а курил он BT, были такие дорогие сигареты, котировались наравне с «Мальборо». И дирижер Лев Лях, мой учитель, кричит: «Адик, ты в зале? Я знаю, что ты BT куришь!» — и я передаю пачку. Потом, когда меня пытались исключить из партии (я тогда преподавал в молодечненском музучилище, был председателем группы народного контроля, многим и за дело ноги отдавил), я попал на прием к Машерову, и он вспомнил: «А не ты ли мне тогда закурить давал?» Такой симпатией ко мне проникся и сказал: «Нет, я тебя не исключу».
— Вы столько лет занимаетесь вокалом — как это соотносится с курением?
— Если голоса нет, так он и от чая пропадет. Помню, как большой певец, народный артист СССР Борис Романович Гмыря, в день премьеры в киевской опере выкурил две пачки папирос «Беломор», правда хороших, фабрики Урицкого, — и хоть бы что. Как кому! Но, конечно, курение здоровья не дает. Да и вокально — идет першение, задняя стенка глотки, которая служит для нас отражателем звука, должна быть бледненькая, а не красная, воспаленная. А так… что матушка с папой вложили и Господь Бог дал, то и есть. Я, когда учился и активно занимался вокалом, не курил. Потом, когда пошел на педагогическую работу, уже можно было. Но всю жизнь очень хороший табак — те же BT, которыми потом Машерова угощал. Дорогие они были, разорение… Хотя я всю жизнь, со студенческих лет, зарабатывал. Студентом получал 200 рублей, с первого курса.
— Как вы умудрялись? Тогда специалисты с дипломами получали по 120…
— Пришел из армии — и меня сделали худруком цехового коллектива на автозаводе. 110 — 120 рублей получал там, а еще 4 — 5 халтур: я успевал все. Потому дорогие сигареты мог себе позволить. Мало того, приехал на госэкзамены в консерваторию на машине, новой! Правда, это был «Запорожец», но хороший.Ректор — композитор народный артист Владимир Оловников — спрашивает: «Адюша, откуда деньги?» Говорю: «От вас! Вы меня внедрили в автозавод». Он меня на работу устроил, поскольку я при поступлении по его просьбе отказался от стипендии в пользу девушки из Краснодара, у нее было тяжелое положение — двое детей, один из них инвалид. Я поступил с самыми высокими баллами, еще и в погонах, мне стипендия при любой сдаче полагалась, но если б я не пошел однокурснице навстречу, это было бы не по‑мужски. Вот Оловников в качестве компенсации меня и устроил на работу. Я ему сразу сказал: не могу без денег. Жена и теща работают в Минском музыкальном училище на две ставки, но я же глава семьи, у меня уже сын родился!
— Я смотрю, у вас очень старорежимные представления: что именно мужчина должен быть главным добытчиком и в дом все нести…
— Конечно, а как же! И сейчас, до сих пор. Моя жена Галя заболела, я было сказал, уйду с работы. А она в ответ: «Ты с ума сошел! Ни в коем случае. Если мне плохо, а тебе хорошо — ты мне поможешь». Мудрая женщина у меня. Вот я на работе сижу и через телефон, через видеонаблюдение смотрю, все ли с ней хорошо. И в любой момент готов мчаться. А мне тут пять минут ехать от театра. К слову, за все годы квартиру я так и не переменил. Как жил в двухкомнатной хрущевке, так и живу — из‑за географического положения.
— И вы в 82 года еще за рулем?
— У меня уже пятнадцатая машина. Сейчас «Хендэ», уже второй. Мне понравилась машина, без претензий, хорошая. Но я переездил и на «Мерседесах», и на «Тойотах»... Три штуки «Жигулей» в советские годы. Мне министр культуры Юрий Михневич дал льготную машину за то, что мой ученик Ярослав Евдокимов получил звание народного артиста. И я сразу взял «Жигули», тройку (разработана совместно с итальянскими конструкторами. — Прим. авт.), продав тот самый «Запорожец». Сейчас мне права дали до 2032 года, тьфу‑тьфу‑тьфу.
— Затронули тему учеников. Много ли среди ваших воспитанников заслуженных и народных артистов?
— Недавно Станислав Трифонов звание народного получил — от колыбели он у меня. Занимаясь в консерватории в Одессе, он приезжал ко мне, сидел по 3 — 4 недели, я его настраивал и правил. И до сих пор он приготовит партию — приходит, показывает, слушает замечания. Но он большая умница, молодец, выдержанный, идейный, делом занят.И Володя Громов тоже мой воспитанник, хотя учился он в Минском музыкальном училище, где я заведовал вокальным отделением, у другого педагога. У моего ученика Олега Мельникова, который был в ту пору настолько востребован, что постоянно ездил по зарубежным гастролям, я давал ему такую возможность. А Володя ждал, пока я освобожусь. И вот смотрю бегущую строку: «Присвоить звание народного артиста Громову Владимиру…» — и тут телефонный звонок. Володя. «Адам Османович, я вам звоню первому! Вы мне 75 процентов учебного времени посвятили». Так что трое народных и четверо заслуженных артистов среди моих учеников.
— Большой театр — это высокая материя. А каково ваше профессиональное мнение: на эстраде — на нашей ли, на российской — сегодня петь умеют?
— В России считаные люди умеют петь эстраду. Они все на поверхности: Лариса Долина, Ирина Отиева, это супер, высший пилотаж. Это уже старшее поколение, те, что моложе, — просто певуньи. Еще, конечно, хороша Валерия.У нее есть строгость, ясность, образность в пении всегда. Высочайшее вокальное мастерство, хотя это поп‑музыка, безусловно. Остальные — бабочки‑однодневки, у них подражательская манера, нет ничего своего, но это мое мнение как преподавателя: петь надо все равно своим нутром, пониманием, интеллектом. На нашей эстраде есть Валерий Шмат из арт‑группы «Беларусы». Он по‑музыкантски очень хорош, он на самом высоком уровне работает — у него и патриотика, и фольклор, и классика, он все может. Серьезный музыкант.
— Знаю, что вы сотрудничали и с маэстро Михаилом Финбергом, с его оркестром.
— Это было в 1990‑е, и он мне платил больше, чем сам получал. Мы с ним учились вместе, никогда не пили, но такие дружбаны были... И он меня как‑то попросил: «Адик, приди и помоги мне, я не могу справиться с ними!» Говорю: «У меня четыре халтуры, семью надо кормить». — «Я тебе заплачу за три, сбрасывай их». Он мне положил 100 долларов, когда у меня зарплата в училище была всего 40 долларов, и профессура консерваторская, которая у него в оркестре играла, получала 30 — 40 долларов, не больше. Но я проработал год и сказал: ухожу. Не могу, хочу видеть свет в конце тоннеля. А то мы с композитором Эдуардом Зарицким, который был у меня консультантом, сделаем произведение с вокалистом оркестра, а тот возьмет да по халтурам пойдет и в итоге на концерте поет уже совсем не так, как в классе. И я Финбергу честно сказал: я педагог, хочу видеть результат. Он уговорил остаться еще на год. Через год снова говорю: «Миша, я ухожу!» — «Татарин, никуда ты не денешься! Дзе ты такiя грошы заробiш? — он очень хорошо по‑белорусски говорил. — Или мне Гале позвонить?»
— 13 лет вы работаете худруком музыкального театра. Давайте начистоту: сколько в вашей сфере делается на личных контактах?
— В будущем сезоне ждите премьеру — мюзикл «Опасные связи» по Шодерло де Лакло. Музыку написал мой ученик Глеб Матвейчук — блестящий певец, а композитор еще похлеще. Я его подготовил в Московскую консерваторию: он из школы‑десятилетки пришел, покалеченный многими педагогами. У него в России уже серьезные награды как у композитора. Так вот, это личные связи — и потрясающая музыка. А либретто написал мой большой друг поэт Карен Кавалерян. У нас очень крепкая дружба, уже три спектакля с его текстами у нас прошло.
За эти годы у меня в театре сложился прекрасный коллектив, и слава богу, что я попал именно сюда. Хорошие дирижеры — и Николай Макаревич, и Юрий Галяс, и Марина Третьякова: я горжусь ею, единственная женщина‑дирижер в театре, а это все‑таки явление. Она с балетами хорошо работает. Михаил Ковальчик, конечно, одиозная фигура, у него и опыт, и вкус есть, он знает, что выбирать: практически все его спектакли рейтинговые. Да, Большой театр традиционно забирает у меня кадры — и из балетной труппы, и певцов, вот как Дима Шабетя. Ребят можно понять, они хотят на эту большую престижную сцену, на совсем другие деньги, но многие и возвращаются потом. И в целом в театре работают очень высокие профессионалы — и пошивочный цех, и реквизит, и грим, это все люди, которые любят театр.
— Ваша история любви заслуживает отдельного внимания. Расскажите, как вы познакомились с будущей женой?
— Служил в армии и одновременно учился в Брестском музыкальном училище — мне дали спецразрешение. Она туда приехала по распределению преподавателем. И я стал ухлестывать за ней. А она у меня ведет теоретические предметы. И я стал ее провожать, отбил ее от двух ухажеров: красавцы хлопцы, не то что я, коротышка. Она говорит: мол, так получилось, что «за муки полюбила, за страдания». Но еще и за голос, за пение…
В 1963‑м мы праздновали нашу свадьбу, и меня из загса встречал наш полковой оркестр. В этом году будет 60 лет, как мы вместе, бриллиантовая свадьба.
Конечно, острые углы у нас были, как у всех. Но Галя у меня умница, всегда умела их сглаживать. И никогда мы не задумывались о том, чтобы развестись.
Поют до гробовой доски
«Какую школу приобрел — столько и пропел. Важно и то, как пел. Если бросаешься своим талантом, долго не продержишься, — наставляет Адам Мурзич. — А если относишься к нему как к божьему дару, то, умирая, ты еще будешь петь. Как наш великий белорусский оперный певец Аркадий Савченко, который за несколько дней до смерти пел в спектакле — как молодой. Тут нет такого, что пенсия в 60 — и все. Поют до гробовой доски».
Честолюбие педагога вредит ученикам
«Есть очень важный момент, связанный с педагогами. Когда начинается мутационный период, важно закрыть юному певцу рот и переждать, чтобы мутация прошла, — сказал Адам Мурзич в одном из интервью. — Потом начинать работать снова. Наши дети гасят свои голоса в эстраде, пока не теряют их окончательно. Их выжимают как лимон. Это неправильно. Все соки из юных певцов выжимать нельзя».
СПРАВКА «СБ»
Адам Мурзич — один из лучших в Беларуси педагогов по вокалу. Более 40 лет посвятил вокальной педагогике и воспитал за это время десятки певцов. Его ученики — победители престижных международных конкурсов и фестивалей, поют в ведущих музыкальных коллективах страны, а также за рубежом — в России, Германии, Франции. До прихода на должность художественного руководителя Белорусского государственного академического музыкального театра 32 года возглавлял отделение сольного пения Минского государственного музыкального училища имени М. И. Глинки, более 10 лет работал преподавателем кафедры сольного пения Белорусской государственной академии музыки имени А. В. Луначарского.
Фото из архива «СБ».
