Рабочие гетто.Констатируя этот факт, посол, конечно же, имел в виду и Глуботчину, на территории которой пять памятников, установленных на братских могилах мирных жителей еврейской национальности, уничтоженных нацистами. Это в урочище Борок около города, в сквере по улице Чкалова в самом Глубоком, на территории старого аэродрома, а также в деревнях Плисса и Прозороки.
Благодарная память не только в камне, но и в сердцах белорусов, которые, рискуя жизнью, спасли десятки евреев в своих домах и названы Праведниками Народов Мира.
Только одна такая история. Янина и Игнатий Леоновичи из деревни Зябки, а также их родители Мария и Константин Сенкевичи из Псуи с первых дней оккупации помогали семье Итмана. После того как немцы убили Рафаила Итмана и его старшего сына, оставшихся членов семьи — вдову Итмана, семилетнего сына и дочерей-подростков Хану и Розу — Леоновичи и Сенкевичи увезли из Глубокского гетто, три месяца укрывали их и переправили к партизанам.
Ежегодно 19 августа в Глубоком, в сквере на улице Чкалова, у монумента жертвам Холокоста общественность района собирается на траурный митинг. Вспоминают о невинных жертвах, к памятнику кладут живые цветы.
По инициативе и с участием Глубокского райисполкома, в частности заместителя председателя Татьяны Тарасевич и начальника отдела идеологической работы, культуры и по делам молодежи Людмилы Карнилович, подготовлена к изданию книга о Холокосте. Огромную работу по этой теме проделали сотрудники Глубокского историко-этнографического музея Александр Хайновский, Игорь Федоров, Владимир Мирончик во главе с директором Еленой Мяделец. Книга должна увидеть свет к 80-летию начала Великой Отечественной войны.
С отдельными эпизодами из этого издания мы знакомим читателей газеты.
Расстрелы и издевательства
Немецкие самолеты бомбили центр Глубокого, где находились в основном еврейские дома, уже 23 июня 1941 года. Второго июля оккупанты вошли в город, а уже 22 октября по приказу гебитскомиссара Гахмана было создано Глубокское гетто, под которое оккупационные власти определили территорию в границах современных улиц Энгельса, Красноармейской, Красных Партизан, частично улицы Чкалова и Заслонова. Оно было обнесено деревянным забором и колючей проволокой. К ноябрю в гетто согнали 5800 евреев не только из Глубокого, но еще из 42 городов, местечек и деревень, в том числе из Шарковщины, Постав и Плиссы.Население гетто было разделено на пригодных и непригодных для труда, и уже в декабре 1941 года были расстреляны 40 человек, признанных «малополезным элементом», а 25 марта 1942 — еще около ста.
В марте — июне 1942 года внутри гетто создается второе, куда свозили «малополезных»: стариков, больных, детей. Они не получали продуктов и подлежали уничтожению в первую очередь. В ночь на 18—19 июня 1942 года второе гетто было оцеплено жандармерией и полицией. Из него было вывезено в Борок (лес рядом с городом) 2500 человек, где их и расстреляли.
Условия содержания тех, кто мог приносить пользу рейху, были ужасными. Непосильный труд по 14—16 часов в сутки в многочисленных мастерских: дубильной, прядильной, по изготовлению обуви, пошиву и ремонту одежды и иных. Многие были заняты на переносе бревен на плечах до трех километров, камня и кирпича вручную до 30—50 килограммов за одну ходку, выпиливании босыми кусков льда, размоле зерна вручную на паровой мельнице, двигатель которой не работал, доставке песка и гравия для починки дорог. Использовали узников гетто для выноса за город неразорвавшихся авиабомб, очистки уборных и сбора мусора.
При малейшем невыполнении умышленно завышенной нормы применялись разного рода наказания: по 80—125 ударов плеткой, вырывание пучков волос, удары палкой по голове. Лица, не выполняющие какую-либо работу, лишались нищенского пайка: 330 граммов овсяного хлеба, напичканного опилками. Выдавалось еще 80 граммов на неделю порченого мяса и 50 граммов крупы. На этот скудный паек нужно было содержать всю семью.
Новым узникам немецкие власти приказали сдать все хлебные излишки: каждой семье, независимо от числа ее членов, разрешалось оставить только 20 килограммов муки или зерна, был установлен жесткий контроль за исполнением этого приказа. Так, у Ошера Гофмана оказалось большее количество муки. За это «преступление» арестовали не только его с женой, но и детей, и стариков-родителей. Их всех вывели за город, заставили выкопать яму и расстреляли.
Жители Глубокого и окрестных деревень тайком старались передать продукты узникам. Например, крестьянин Щебеко доставлял молоко для больной матери своих друзей, а крестьянин Гришкевич ухитрялся приносить овощи для нескольких еврейских семей. Но это не всегда сходило с рук как для первых, так и последних. Так, Шолома Ценципера расстреляли за найденную у него тушку петуха, а жену Зальмана-Вульфа Рудермана избили до полусмерти за попытку принести в гетто два яйца.
В марте 1943 года жандармерия и «бобики» (так в народе презрительно называли полицаев) искали Залмана Флейшера за то, что он купил у крестьянина кусок масла. Флейшер сумел бежать, но шеф жандармерии Керн приказал за это убить первых встречных евреев: Лейве Дрисвяцкого и его восемнадцатилетнего сына Хавна, а также Липа Ландау.
Восстание и расправа
Уже весной 1942 года в Глубоком были созданы первые подпольные молодежные группы, которые стали налаживать связи с партизанскими отрядами. Молодые люди, рискуя жизнью, старались раздобыть оружие и боеприпасы. Доставали самыми различными способами. Например, Рувим Иохельман специально устроился на склад жандармерии и незаметно выносил оттуда боеприпасы и медикаменты, а Яков Фридман, переодетый в полицейскую форму, с этой целью на лошади объезжал окрестные села. Часть найденного передавали партизанам, а в конце 1942 года Яков сам ушел в отряд.В партизанском отряде имени Чапаева воевал молодой парень Залман Фейгельсон, который за мужественные действия был назначен командиром взвода. На его боевом счету участие во многих операциях, за что он был представлен к ордену Красного Знамени. После того как 20 июня 1942 года оккупантами было уничтожено около 2500 евреев, гетто покинула первая группа молодежи, которую возглавил Авнер Фейгельман. В сентябре 1942 года еще одна группа молодых людей из 17 человек ушла в отряд «Мститель», с которым до этого поддерживала постоянную связь.
В начале 1943 года из партизанской бригады имени Суворова в гетто для подготовки сопротивления прибыли партизаны Б. Цимер и М. Либерман. Они организовали группу из 300 вооруженных молодых людей, которая должна была стать главной ударной силой восстания. 15 августа 1943 года на подпольном совете узников гетто принято решение поднять его.
Момент, казалось бы, наступил самый благоприятный. Дело в том, что на сторону партизан неожиданно перешла 1-я Русская национальная бригада, состоящая из советских военнопленных и базировавшаяся в Глубоком. 16 августа полторы тысячи хорошо вооруженных бойцов под командованием подполковника Гиль-Родионова, взаимодействуя с партизанской бригадой «Железняк», уничтожили вражеские гарнизоны в Докшицах и Крулевщизне, а затем двинулись на Глубокое. Узники гетто планировали воспользоваться тем, что внимание оккупантов сосредоточено на повстанцах, и ударить в тыл врагу. Но этим планам не суждено было сбыться. Спешно перебросив в Глубокое дивизию СС и несколько бронепоездов, немцы смогли остановить наступающих на город «родионовцев» и отбросить их в Голубическую пущу.
С вечера 18 августа гетто было окружено тройным кольцом. Чтобы усыпить бдительность узников, в 4 часа утра в юдернат (административный орган еврейского самоуправления, созданный по инициативе оккупационных властей) явился немецкий офицер и заявил, что евреям необходимо собраться на площади для отправки на работу в Польшу. Однако узники хорошо помнили, чем закончилось подобное обещание в июне 1942 года, и решили не поддаваться на провокацию.
Восстание началось 19 августа 1943 года. В первую очередь гранатами были уничтожены пулеметные гнезда и сторожевые вышки. Затем узники стали укрываться в домах и заранее подготовленных бункерах, продолжая отчаянное сопротивление. Один такой бункер немцы не могли взять на протяжении целого дня, неся значительные потери.
Вот показания свидетеля тех событий, жителя Глубокого И. Немировского:
«20 августа 1943 года на рассвете началась стрельба из пулеметов, винтовок со стороны гетто. Стрельба продолжалась более двух суток. Гетто было разрушено полностью обстрелом с бронемашин. По его территории валялись обгоревшие трупы людей, в числе которых были женщины, дети и старики. В расправе карателей над узниками гетто участвовали входившие в подчинение полевой комендатуры № 600 немецкие военные подразделения».
Второй житель Глубокого, дьякон церкви Рождества Пресвятой Богородицы Владимир Матысяк так описывает те события:
«20 августа 1943 года, до восхода солнца, я проснулся от пулеметной и артиллерийской стрельбы. Вышел на улицу и видел пожары в еврейском гетто. По улице и около моего дома были вооруженные немецкие солдаты, которые приказали мне зайти в квартиру и не выходить. Днем я узнал, что немцы уничтожили еврейское население города Глубокое. Деревянные дома были сожжены вместе с людьми, каменные здания взрывались, а лиц, пытавшихся спастись, расстреливали из пулеметов и автоматов. К вывозу трупов мобилизовалось все население окрестных деревень. Даже через две недели после этого побоища я лично сам видел неубранные трупы около дороги Глубокое — Шуневцы».
На протяжении нескольких дней после разгрома гетто солдаты и полицаи ходили по его территории и вылавливали тех, кто чудом оставался в живых. В бункеры и склепы гитлеровцы пускали газ, чтобы выкурить оставшихся там узников. Были созданы специальные команды, целью которых являлся поиск тех, кто сбежал во время ликвидации гетто. Людей, попадавших в руки карателей, собирали в доме по улице Виленской и затем уничтожали.
Небольшое количество узников смогло спастись, вырвавшись из пылающего гетто и укрывшись в лесах, но более четырех с половиной тысяч человек погибло. Свыше 60 человек влились в партизанские отряды и мстили оккупантам за смерть своих родных и близких.
Спасение и предательство
С одним из спасшихся узников Глубокского гетто, Натаном Кажданом, автору этих строк посчастливилось больше двадцати лет тому назад встретиться. Это был огромный, мягко говоря, человек. Достаточно сказать, что для полета в самолете ему приходилось покупать билет на два места, а когда он буквально втискивался в мой «жигуленок», машина заваливалась набок. Вот его рассказ:— В Глубоком я родился. Здесь прошло мое детство. Помню, как зимой бегал на коньках в школу, а летом гоняли мяч в поле: мы жили на окраине города. Словом, проводили время весело, интересно. Но вскоре все окончилось. Было мне десять лет, когда началась война и наша семья очутилась в гетто.
Когда фашисты начали его громить, я с отцом и восьмилетней сестричкой Ханой бросились убегать. Проскочили заслон, городские улицы и оказались в поле, направляясь к спасительному лесу. Но позади началась погоня, все ближе звучали выстрелы. Отец, видя, что никак втроем не убежать, спрятал Хану в бабки из снопов ржи, наказав сидеть тихо, пообещав вскоре вернуться. Но быстро не получилось. Немцы преследовали нас долго, пока не загнали в какое-то болото. Только через сутки отец вернулся за Ханой, но на том месте, где оставил, ее не оказалось. Жители ближайшей деревни рассказали, что приходила красивая еврейская девочка, просила кушать, но постучалась на свою беду как раз в дом полицая. Тот и выдал ее немцам, а потом и сам расстрелял ее.
После войны Натан оказался в Америке. Там женился. Работал главным механиком на швейной фабрике. Но все годы ему не давала покоя мысль о Хане. Ему хотелось узнать подробнее о ее судьбе, найти место упокоения, перезахоронить. И вот уже когда вышел на пенсию, прилетел в Беларусь, на Глуботчину. Наведался в ту деревеньку, нашел даже свидетеля той давней трагедии, но, к сожалению, прошло очень много времени: место гибели Ханы не смогли найти, ибо оно заросло кустами.
И все же Натан потом еще несколько лет подряд во второй половине августа наведывался в Глубокое, принимал участие в скорбных мероприятиях общественности района у памятника на улице Чкалова, месте захоронения жертв гетто. У него две дочки и пять внуков, которые по дедушкиному завету не забывают Глубокое.
Делегация из Израиля в сквере по улице Чкалова в Глубоком у памятника, где захоронены 4,5 тысячи жертв Холокоста.Мужество и память
А вот еще одна трагическая история Глубокского гетто — семьи Эткиных. Из 25 ее членов выжил один Михаил Эткин, который впоследствии написал книгу «Я победил, несмотря ни на что». Мне десять лет назад посчастливилось побывать на презентации этой книги в городской СШ № 1, куда привез ее из Израиля сын Михаила Минахем Эткин и поведал о трагической судьбе своей семьи в годы Великой Отечественной войны.Эткины до войны жили в Крулевщизне, что в 14 километрах от Глубокого. У них были мельница и пилорама. Десятую часть дохода от своего бизнеса, согласно еврейским законам, он отдавал на благотворительность: поддерживал бедных, неимущих. Жена Эва работала медсестрой в Глубоком. Но вот в марте 1941 года умер хозяин, кормилец семьи, и все тяготы по ее содержанию легли на Эву, у которой на руках остались двое девятилетних близнецов — Михаил и Хаим. В марте 1942 года немцы зашли в дом Эткиных и дали всего один час на сборы, разрешив взять вещей только один чемодан. Эву вместе с сыновьями привезли в Глубокское гетто, однако долго она там не задержалась. Партизанам потребовался медик, и Эву тайно переправили в лес, а дети ее остались в гетто на попечении сестры Леи.
В то время в гетто находилось около 8 тысяч евреев. Условия содержания были ужасными. На одного человека приходилось по метру — полтора жилой площади. Голодали. Подбирали очистки картошки, что сбрасывали оккупанты в мусорные ямы. Но люди не падали духом. Раввин даже учил детей в подвале читать и писать. Некоторых умельцев из узников гетто немцы брали чинить оружие. Мастера умудрялись прятать отдельные детали, из которых потом собирались винтовки, автоматы, пистолеты. Они пригодились, когда 19 августа началось в гетто восстание. Силы были неравные. Узников косили из пулеметов, расстреливали из танков.
Одна группа людей прорвала проволоку и ринулась к спасительному лесу. За этой группой увязалась было и Лея с племянниками, но, услышав впереди сильную стрельбу, остановилась.
— Тетя, бежим! — взмолился Михаил.
— Нет! — она еще крепче стиснула ладошки ребят. Но Михаил вырвал руку и устремился вперед.
Кругом падали от пуль люди. До леса оставалось совсем немного, когда мальчика ранило в ногу. Упал. Его подобрал Мотка, знакомый семьи, и принес в партизанский отряд. Однако рана гноилась. В лесу залечить ее не было никакой возможности. И партизаны решили переправить мальчика в какую-нибудь семью. За дело взялся тот же Мотка. Нашел хутор, где белорусские крестьяне согласились принять маленького Михаила, сказав, что знали его отца и очень уважали. Это был мужественный поступок: за укрытие евреев гитлеровцы не щадили никого. Однажды каратели появились и на хуторе.
— Кто это? — показали на Михаила в кровати.
— Наш сын, — заверили хозяева.
— Что с ним?
— Тиф.
Услышав это страшное слово, фашисты поспешно ретировались.
После войны Михаил попал в детский дом, потом во Францию и, наконец, в Израиль. Его мучил вопрос: что сталось с матерью Эвой, кто эти люди на неизвестном белорусском хуторе, подарившие ему жизнь? О судьбе матери он узнал, когда между Беларусью и Израилем были установлены дипломатические отношения. Выяснилось, что Эву, врача партизанского отряда «Октябрь», схватили оккупанты и повесили. Что касается мужественных людей с хутора, то Михаил собирался приехать на Глуботчину, узнать сам обо всем на месте, но тяжело заболел и умер. Он успел написать книгу о трагедии своей семьи и знакомых. По его завещанию ее привезли на Глуботчину его сыновья Минахем и Хаим, невестки Мазаль и Тали, внук Эяль. Они посетили и Крулевщизну, где прошло детство Михаила Эткина, возложили цветы на еврейских кладбищах Глубокского района, где захоронены жертвы геноцида.
Один из выживших в Глубокском гетто Михаил ЭТКИН до конца жизни мечтал приехать в Глубокое, но не смог. За него это сделали сыновья Минахем и Хаим, невестки Мазаль и Тали, внук Эяль.
