Галина Анатольевна удивительно светлый и оптимистичный человек.Трагедия дружной семьи
Когда началась Великая Отечественная война, маленькой Гале едва исполнилось пять лет, ее младшему брату было три с половиной годика. Впрочем, злоключения семьи начались еще до 1941 года. Брат с сестрой знают своего отца, Анатолия Гельнера, только по фотографиям. Интеллигентного и хорошо образованного мужчину родом из Белостока, участника Первой мировой, заведовавшего позже отделом национальностей ЦИК БССР, в сентябре 1936 года внезапно переместили на мелкую должность в Наркомземе БССР. Через полгода его обвинили в участии в шпионско-контрреволюционной организации, якобы свившей гнездо в стенах учреждения, а в декабре 1937 года осудили и вскоре расстреляли. Реабилитировали Анатолия Ивановича только через 21 год…— Родилась я в Минске, — рассказывает Галина Анатольевна. — Мама, Юзефа Иосифовна, была хирургической медсестрой: в нашей семье считалось, что врач — это самая главная профессия. Сначала семья жила на улице Советской, 10. Но как только папу арестовали, беременную маму с годовалым ребенком просто выбросили на улицу, разрешили забрать лишь пеленки и детскую кроватку. Поселились мы у бабушки с дедушкой, они к тому времени построили дом на улице Луговой, между бывшим Червенским рынком и речкой Лошица.
Многие счастливые моменты из жизни большой и дружной семьи были запечатлены на снимках: Эдуард, младший брат Юзефы Иосифовны, увлекался фотографией. Все дети воспитывались в духе патриотизма, а кроме того, бабушка и дедушка были очень религиозными людьми.
— Я хорошо помню, как началась война, — продолжает Галина Анатольевна. — По радио Русланова пела «Валенки», я танцевала и подпевала, когда внезапно трансляцию прервали и сообщили, что на нашу страну напали…
Дедушка Гали умер незадолго до этого, а бабушку Теофилию от горя парализовало. Юзефа Иосифовна наотрез отказалась эвакуироваться: «Я же не оставлю парализованную мать!» На фронт ее, мать двоих маленьких детей, не взяли.
— Сначала в городе было тихо. Но однажды под утро мы услышали во дворе чужие мужские голоса. Это были немцы.
Только после того, как начались бомбежки, жители Луговой поняли, что пора делать запасы. Побежала по магазинам и Юзефа Иосифовна, однако там уже ничего не было. Только с вокзала она принесла горсть муки в большом мешке: во время налета его пробили осколки, и по пути домой почти вся мука высыпалась.
— Знакомые передали маме, что ей с детьми необходимо уйти, иначе нас уничтожат, — продолжает Галина Анатольевна. — Мама согласилась только после того как бабушка пригрозила наложить на себя руки. Со своими котомками мы вместе со многими людьми шли по Червенскому тракту. В районе нынешнего тонкосуконного комбината налетели самолеты и стали поливать людей пулями. Мы уцелели, потому что шли в конце колонны — успели скатиться с насыпи в кусты. Крики, паника… Тогда я впервые увидела кровь и убитых людей. Я плакала, а мама сказала: «Лучше молись!» К ночи мы вернулись домой — тем и закончилась попытка эвакуироваться.
Через какое-то время пришли немцы с автоматами и забрали маму в гестапо. Прежде она ходила по окрестным деревням, меняла вещи на продукты, а теперь мы стали голодать. Так что в пять с половиной лет я стала зарабатывать еду: присматривала за маленькой дочкой портнихи. За это мне давали «лупіны» и пару целых картофелин. Дома я мыла их и варила в чугунке, добавив побольше водички. Потом толкла, и получалась не то каша, не то суп, этим кормила брата и бабушку. Брат мыл посуду, а я уходила на «вторую смену». Вот так мы некоторое время продержались.
Смерть бабушки стала тяжелым ударом для маленькой Гали.
— Она наказала мне молиться за всех Божьей Матери и никогда не оставлять брата Толика. «А я тебе буду помогать!» — сказала она. И до сих пор помогает! Ведь бабушка всему меня научила: и Божьим заповедям, и как вести себя с чужими, и тому, что бывает ложь во спасение, приучила быть наблюдательной. С ее подсказками я печку растапливала, готовила, мыла некрашеные полы…
Территория боли и смерти
Лагерь, в котором оказалась семья, был филиалом Шталага- 352. Там, в Красном Урочище, до войны размещались авторемонтные мастерские. Немцы обустроили на их месте авторемонтный завод, где работали военнопленные, неблагонадежное гражданское население, в том числе бельгийцы, французы, русские. Женщины выполняли черную грязную работу, дети убирали бараки и территорию. В лагере Галя с мамой и братом жили с зимы 1942 года до лета 1944-го. Когда фронт приближался к Минску, всех узников вывезли в Аушвиц:— Ночью нас загнали в вагоны, предназначенные для перевозки телят. Когда состав проезжал Минск, все пытались заглянуть в щели, чтобы увидеть родной город. Ехали стоя, в углу сделали дырку, натянули тряпку — это был туалет. За всю дорогу нас ни разу не покормили.
Никогда не забуду, как мы приехали в Аушвиц. Рано утром из вагонов выпустили женщин с детьми и велели построиться. Стоявшие рядом немцы о чем-то разговаривали, а мама хорошо знала немецкий. Она поставила Толика себе на ноги и обоим велела встать на цыпочки, повыше держать голову, чтобы казаться больше. Нам показали красивые, будто кукольные, домики. В одном — коляска с невиданными игрушками, в которой болтает ножками пухленький малыш. В другом — красивые нарядные дети ползают в манеже. В третьем домике смеются и играют дети постарше. Немцы говорят: «Вы приехали на работу. Германия позаботилась о ваших детях и создала детские сады. Здесь вы можете оставить своих малышей». Некоторые согласились, у других деток отобрали. Что стало с теми малышами, никто не знает, больше их не видели. Скорей всего, вытянули всю кровь для немецких солдат… Кровь же брали без конца, — Галина Анатольевна засучивает рукав и показывает вздутую вену на локтевом сгибе правой руки.
Кормили узников два раза в сутки. Утром выгоняли из бараков, строили, проверяли по списку, затем велели подходить с посудой. В котелки, миски, кружки немец наливал из огромного бака бурду — варево вроде затирки из темной муки, в которой попадалась иногда не то брюква, не то тыква. Хлеба узники Аушвица не видели ни разу.
— После еды взрослых, которые не попали в списки на уничтожение, строем уводили на работу, на паровозостроительный завод. Затем немка выгоняла на площадку детей. Мы должны были сортировать какие-то железки. Кто ошибался, того били плеткой. Я сказала Толику: «Стой рядом со мной. Если не знаешь, в какой ящик бросать, спрашивай шепотом, когда она отойдет».
А фронт подступал все ближе, над бараками летали самолеты, сбрасывали листовки. Что там было написано, Галя не знала: немцы поспешно подбирали и рвали их. Военнопленных, привезенных из Минска, уничтожили, а гражданских февральской ночью 1945-го вновь повели на вокзал — их отправляли в Дрезден.
Лагерь смерти — один из символов страшных злодеяний нацизма.В каком-то здании измученные голодные люди прошли дезинфекцию: всех раздели, побрили, постригли и намазали вонючей мазью. Затем их отправили в здание, которое Галя сочла клубом: там была сцена. На первом этаже немцы занимались документами, узников отправили на второй.
Еще в Красном Урочище девочка сдружилась с мальчиком Колей из Смоленска, который был на пару лет старше, и его сестрой Лизой. Шустрый парнишка постоянно «ходил в разведку»: шнырял по потайным углам, заглядывал во все двери, осматривался и прислушивался. В Дрездене это спасло жизнь многим людям:
— Коля как всегда: «Я пошел в разведку, я ты стой здесь, пискни, если что»: свистеть я так и не научилась. Потом подозвал меня: за открытой дверью была груда угля, а в потолке — какой-то люк. Я залезла ему на плечи и попробовала дотянуться. «Если он сдвинется, значит, мы спасены, мы убежим!» — сказал Коля. Я стала трогать люк двумя руками, и он сдвинулся. А за дверью напротив я увидела верстак с инструментами. Мы договорились позвать ночью дедушку Гришу и убежать. Дедушкой Гришей мы называли французского эмигранта, с которым подружились. Договорились не спать, но, конечно, уснули. А проснулись — все рушится, дом горит! В него попала зажигательная бомба, сброшенная английской авиацией. Деваться было некуда, и тут мы вспомнили о той двери. Она была заперта, но дедушка Гриша выбил стекло вверху и в окошко подсадил худенькую Лизу, велев ей взять с верстака любой инструмент. Им он и вскрыл дверь. Человек двадцать, которые побежали за нами, спаслись. Все остальные сгорели.
Фашизм в действии
В городе царил хаос. Рушились здания, сверху падали горячие камни, обвязанные перинами фрау бросались из окон горящих домов, объятые пламенем кошки со страшными воплями метались по балконам. Люди побежали куда глаза глядят и так наткнулись на бильярдную:— Большой зеленый стол, шары — я впервые такое видела. А слева стояла бочка с пивом. Мужчины стали качать пиво в «куфлі». Пили сами и нам давали: мол, пейте, это хлеб. Не знаю, сколько времени тогда мы ничего не ели…
Подкрепившись таким образом, люди двинулись дальше, но где они могли спрятаться в незнакомой местности? Попали под очередной налет, который переждали во рву возле шоссе, вжимаясь в землю и громко молясь Божьей Матери на разных языках. Наконец в какой-то сторожке все упали без сил. А утром их разбудил лай собак… Немецкие мотоциклисты с автоматами пригнали их к тому самому клубу, от которого осталась лишь груда камней.
— Потом мне снилось увиденное в городе: все дымится, что-то догорает. Между обугленных домов бродят люди — черные, сгорбленные. В сквере на грузовике с отброшенными бортами сидел молодой немец. Одна его нога болталась только на коже. Он страшно выл. Наши конвоиры-немцы просто прошли мимо своего же! Вот что такое фашизм!
С утра до вечера узникам пришлось стоять на площади. Было очень холодно, немцы прыгали, хлопали себя по бокам, заставляли двигаться и пленников: им была нужная рабочая сила, а не трупы. В тот день Галя обморозила ногу. Их снова увезли — в лагерь на севере Германии.
— Там были горы, — вспоминает Галина Анатольевна. — В низине протекала река, проходила железная дорога. В ее насыпи были люки, через которые вода стекала с гор в реку. Нас заставили рыть окопы. Работали все, саперные лопатки выдали даже детям. Кормили раз в сутки. Но самое страшное — там уничтожали слабых. Взрослые увидели однажды в приоткрытую дверь, как пол в душевой опустился и куда-то сбросил людей. Удержаться было невозможно, нас же прежде мазали вонючей скользкой гадостью. С тех пор в душ ходили так: мама помогала Толику, я мылась очень быстро, крепко держась за кран, и сразу вышмыгивала за дверь.
Когда бомбежка приблизилась и немцы разбежались, пленники удрали из барака и спрятались в одном из люков. Невыносимо хотелось есть, и дети ползали к реке за рыбой, оглушенной взрывами.
— Несколько раз и я ходила. А рыба холодная такая! Приподнялась, а рядом как шарахнул взрыв! Меня с рыбой за пазухой просто внесло в этот люк, — Галина Анатольевна смеется. — Вижу, взрослые стоят надо мной, что-то говорят, но ничего не слышу и ответить не могу. Так и не слышала ничего, пока не попала в американский госпиталь…
Люди провели в люке еще одну ночь. А на рассвете они увидели американские танкетки. Шел март 1945 года.
— Некоторое время жили в американской зоне, — вспоминает Галина Анатольевна. — Там нас лечили, откармливали. Они хорошо к нам относились, предлагали заключить фиктивные браки и остаться: мол, дома вас отправят в Сибирь. Но согласились немногие. Что вы! Предать Родину? Об этом никто и думать не хотел! Позже американцы отвезли нас на территорию, занятую советскими войсками.
Домой недавних узников отправили поездом с углем — прямо наверху открытых платформ. По возвращении спасшихся поселили в том же лагере в Красном Урочище.
— Мы жили там еще долго, — говорит Галина Анатольевна. — Все было очень сложно. Проверяли документы, некоторых действительно отправили в Сибирь, нам разрешили остаться…
Здоровье Юзефы Иосифовны было подорвано: у нее развился туберкулез в открытой форме, язва желудка. Поэтому Галю и Толика отправили в спецдетдом № 8, от которого у девочки сохранились самые теплые воспоминания. По ее словам, к воспитанникам там относились очень хорошо, они имели возможность учиться, заниматься музыкой, танцами, посещать театр.
Галя (слева) с подругойф в детском доме.Галина Анатольевна стала педагогом. У них с мужем родились сын и дочь. Оба они медики, ведь в семье и сейчас считается, что врач — это самая лучшая профессия.
ЦИФРА
В Беларуси проживают 13 022 бывших узника фашистских концлагерей, тюрем, гетто и иных мест принудительного содержания. 449 из них взрослыми прошли через гетто и концлагеря.
