Сейчас батлейка — привычный, чуть ли не обязательный реквизит рождественских праздников. В эти дни народные кукольные спектакли можно увидеть в Минске, Витебске, Гродно — повсюду. Музеи, галереи, «квартирники» озаряются мерцанием свечей, зажженных у волшебных деревянных ящиков — почти таких же, как триста лет назад. В первые дни января пройдет очередной международный фестиваль батлейки, признанной не меньшим национальным достоянием, чем бесценные слуцкие пояса — на новых денежных купюрах они даже изображены рядом. Но так было не всегда.
![](/upload/medialibrary/c39/c398e6289ed9fc93a0809140dc7c757d.jpg)
Стать «преданьем старины глубокой» батлейка могла гораздо вернее, чем одним из национальных символов. Если бы... Этих «если бы», конечно, немало, но начинаются они с одного имени. Имени Гурия Барышева, человека в белорусской культуре совершенно уникального и неожиданного.
«Я внук гуттаперчевого мальчика», — говорил он о себе иногда. Возможно, гены цирковых акробатов в сочетании с жарким ташкентским солнцем его детства и подарили Барышеву счастливый талант соединять крепким канатом множество разных наук, искусств и веков, балансируя на нем так уверенно, что это впечатляло сразу и безоговорочно. И ученых мужей, и советских идеологов, всех. На непопулярные когда–то темы о богатстве нашей дореволюционной культуры, об удивительных театрах белорусских магнатов он заговорил одним из первых. С жаром очевидца рассказывал о представлениях Семена Зорича в Шклове, во время которых декорации могли меняться до 70 раз. Или о спектаклях в слонимской «Усадьбе муз» Михала Казимира Огиньского, когда на залитую водой сцену выплывали отнюдь не бутафорские лодки... Говорят, было время, когда на его лекции в театрально–художественном институте, а позже в институте культуры ходило пол–Минска. Понятно, что в действительности число желающих услышать Барышева ограничивалось размерами студенческой аудитории, но те, кому посчастливилось туда попасть, единодушно настаивают: эти, скорее, моноспектакли собирали полгорода, не меньше. Ведь приходили далеко не одни лишь студенты. А в конце 1980–х он рассказывал об этом уже в телеэфире. Все также увлеченно и восторженно.
![](/upload/medialibrary/d6c/d6cb6a431db2fe9080272d074f64c981.jpg)
Но, пожалуй, самой большой любовью Гурия Барышева оставалась белорусская батлейка, завоевавшая его сердце во время первых экспедиций в глубинку, когда он поступил в аспирантуру Института литературы и искусства АН БССР. В 1950–х кое–где в деревнях ее, непопулярную, фактически запретную со своими религиозными мотивами, еще можно было застать в аутентичном виде. Барышев успел зафиксировать и язык, и облик кукол — тогда же, в 1950–х, в серьезных научных изданиях вышли его первые статьи о батлеечниках. Успел расспросить тех, кто видел и помнил первые представления еще в XIX веке. Сегодня именно по его книгам восстанавливают и реконструируют жанр по всей Беларуси.
Первая из них — «Белорусский народный театр батлейка» вышла еще в 1962–м, немыслимым образом обойдя барьеры официальной цензуры. Книгу назвали революционным прорывом, практически сразу она стала библиографической редкостью. Еще потому, что весь ее первый тираж в результате аварии в типографии (случайной ли?) оказался затопленным... В годы свободные, открытые, но ненадежные значительное количество архива Барышева на эту тему было утрачено безвозвратно: в 1990–х один из заграничных фондов предложил Гурию Илларионовичу издать новую книгу, проект не реализовался, уникальные слайды и фотографии пропали. Но свежий запах типографской краски своей последней книги с лаконичным названием «Батлейка» он все же успел вдохнуть. И овации спектаклю «Царь Ирод», поставленному по его пьесе Белорусским театром кукол, увидел. Несколько лет театр возил «Царя Ирода» по международным фестивалям. Так совпало, что спектакль и его автор покинули свою публику навсегда почти одновременно...
![](/upload/medialibrary/724/724b8795aa41b4312a25e34f10a86e04.jpg)
В Белорусском архиве–музее литературы и искусства хранятся бесчисленные рукописи Гурия Барышева не только о театральной жизни в Беларуси XVIII века, но и очерки о современных ему художниках, газетные рецензии и статьи для энциклопедий, либретто балетов и сценарии телепередач. Быть всего лишь актером он не смог ни в Ташкенте, ни в Минске, куда приехал по приглашению театра имени Горького. Ему всегда нужно было больше. Между своими лекциями в театрально–художественном он рисовал и лепил наравне со студентами. В кресле завкафедрой — исполнял арии из классических опер...
Плов
— Любил дарить, угощать, часто — в самом буквальном смысле, — вспоминает искусствовед Рабига Караулова, коллега Барышева по университету культуры и искусств. — Гурий Илларионович прекрасно готовил, причем и в еде предпочитал яркие краски. Угощая пловом и вином, которое также делал сам, переходил к ренессансной кухне, рассказывал истории, например, о том, как рис попал в Европу. Этот человек знал все и обо всем, помнил массу занятных фактов и мог дать совет хоть о выращивании цветов — ему все было интересно. Успевал везде — самозабвенно общаться, радоваться жизни, оставаясь при этом серьезным ученым. Рассказывал, что лекции ему читал сам Мика Морозов с картины Серова — Михаил Михайлович Морозов, один из крупнейших советских искусствоведов. Приехав в Минск после Репинского института, благодаря Барышеву я попала в ту невероятную атмосферу, к которой привыкла в Ленинграде.
![](/upload/medialibrary/6e5/6e5633e24a2e2c659a5c89f7408b899a.jpg)
Реконструкция батлеечного театра «Дукорская батлейка»
Фантастика
— Познакомились мы удивительным образом, — рассказывает ученица Барышева, профессор Института культуры Беларуси Наталья Пискун. — После библиотечного факультета я осталась работать в библиотеке университета культуры. Гурий Илларионович был у нас частым гостем, заказывал литературу по теме своих исследований. И научную фантастику — перечитал практически всю, которая была в библиотеке. В то время я была изрядной перфекционисткой и считала такие тексты чтивом не самой высокой пробы. О чем однажды, осмелившись, сказала профессору Барышеву. Возможно, именно тогда он и обратил на меня внимание. «Знаешь, если бы не эти книги, я не написал бы ни одной своей научной работы, — ответил он. — Фантастика замечательно переключает и раздвигает горизонты того мира, к которому мы так привыкли». Через пару лет нашего знакомства, придя в библиотеку, он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Думаю, ты уже созрела. Пора заниматься наукой». Предложения такого рода я получала и раньше, но стать его ученицей было особой честью.
Коза
— Когда я принесла ему на рецензирование свою первую публикацию, которая, к слову, была посвящена батлеечной козе, он, прочитав текст, рассмеялся: «У тебя коза с высшим библиотечным образованием получилась, понимаешь?» — продолжает Наталья Дмитриевна. — Представить научный текст, по сути, не совсем научного материала было не так просто. Некоторые вещи меня поначалу озадачивали и смущали. Ведь персонажи народных спектаклей порой не стеснялись в высказываниях. Я обращалась к Гурию Илларионовичу за разъяснениями очередного «соленого словца», он был очень интеллигентен, но всегда все объяснял. У нас было немало разговоров о своеобразной лексике белорусской батлейки, в которой можно обнаружить даже присутствие узбекских слов — наш народный театр был очень поликультурным и полилингвистичным.
![](/upload/medialibrary/3e7/3e749e0cdf7834ab52bc6d724935a6a2.jpg)
Время проводить экскурсии у Гурия Барышева также находилось
Грузовик
Трудоспособность Гурия Илларионовича была феноменальной. На работу он приходил раньше всех, иногда даже в 6 утра — и начинал стучать по клавишам печатной машинки, будто музицировал в тишине. О Барышеве невозможно говорить в обычном тоне. Внутри его было солнце. И безграничная любовь к людям. Однажды, когда он шел на работу, его зацепил проезжающий мимо автомобиль — дорога была скользкой, машину занесло. К счастью, серьезно никто не пострадал. «Будь внимателен, позаботься о тех, кому ты дорог», — мягко сказал подбежавшему водителю Гурий Илларионович. Только и всего. Пришел в институт промокшим, быстро привел себя в порядок и отправился на лекции.
Его обожали коллеги и студенты, в последний год жизни — врачи и соседи по больничной палате. Встретить такого учителя — редкое счастье. Я долго не решалась спросить, откуда он берет столько внутренних сил. Но Гурий Илларионович однажды сказал об этом сам: «Ты знаешь, я — Возрожденческий человек, я очень люблю жизнь, так радуюсь каждому дню».
Советская Белоруссия № 248 (25130). Суббота, 23 декабря 2016