Анкара не скрывает, что целью операции является ослабление курдского движения, особенно на фоне его военно–технического сотрудничества с США. В некотором смысле повторяется ситуация постсаддамовского Ирака, где представители именно этого народа стали одной из опор американской политики в регионе. Естественно, это вызвало обеспокоенность у соседей Ирака, сталкивающихся с сепаратизмом, а Турция даже не останавливалась перед прямым вторжением в суверенный Ирак для борьбы с курдскими формированиями в 2007 — 2008 и 2015 — 2016 годах.
Оставив в стороне безусловные аргументы, что подобные действия сами по себе не способствуют снятию напряженности в регионе, в Сирии такие жесткие шаги могут привести к серьезным последствиям.
Так, сразу жестко был поставлен вопрос о территориальной целостности Сирии. Помимо официального Дамаска, на это был вынужден остро отреагировать и Иран. Особую пикантность ситуации придает то обстоятельство, что район операции прилегает к турецкой провинции Хатай, которую Дамаск стал признавать за Анкарой совсем недавно, только в 2005 г. Соответствующие исторические параллели уже появляются в арабоязычном интернете.
Турецкие власти прямо заявили о том, что их действия согласованы с Москвой, в то время как российские официальные лица более сдержанны в своих заявлениях. Подобного рода утверждения подкреплены фактом встречи 18 января начальника турецкого генштаба Хулуси Акара и директора национальной разведки Хакана Фидаана с министром обороны России Сергеем Шойгу и главой генштаба Валерием Герасимовым, а также предварительным выводом российских войск с территории будущих военных действий. Все это немедленно активизировало в ряде стран дискуссии о роли России в сирийском кризисе. Франция после этого призвала провести экстренное заседание Совета Безопасности ООН.
Россия в целом оказалась в сложной ситуации: заявив целью своей операции в Сирии борьбу с террористами из ИГ, она фактически заняла сейчас недружественный нейтралитет по отношению к курдам — одним из самых последовательных борцов с ИГ и исламским терроризмом в целом. Еще одной проблемой стало то, что Турция проводит военную операцию с участием сил Свободной армии Сирии, негативно воспринимаемой как в Дамаске, так и в Кремле.
С другой стороны, Москва объективно опасается усиления влияния США на сирийских курдов, особенно в свете существования почти независимой курдской автономии в Ираке. В то время как перспективы реинтеграции единого сирийского государства представляются весьма сложными, обособление и консолидация этой этнической группы становятся все более очевидными.
Безусловно, в условиях непростых отношений с США Кремль не хочет ссориться и с одним из основных своих партнеров на Ближнем Востоке — Турцией. Эта позиция подкрепляется и перспективами продолжения крупнейшего российско–турецкого газового проекта — «Турецкого потока».
Ряд турецких политиков уже поспешили заявить, что операцию «Оливковая ветвь» следует рассматривать в контексте ограничения влияния США на Ближнем Востоке. Но насколько реалистична такая постановка вопроса и как она поспособствует поиску путей решения сложных международных проблем?
Не совсем ясны перспективы операции и для Турции. Краткосрочное пребывание и уход турецких войск только укрепят стремление курдов как к усилению взаимодействия с США, так и к большей политической интеграции друг с другом. Если же турецкие войска останутся, то есть фактически оккупируют часть признанной территории Сирии, то это уже будет совсем другой контекст. Не откроет ли это путь к прямому переделу границ и неизбежному спору насчет принадлежности территорий? Вопрос серьезный, учитывая, что этот регион напичкан оружием и полон никем не контролируемыми военными формированиями.
Александр ФИЛИППОВ, кандидат политических наук.
