Майсей Кульбак. Зельманцы. Мiнск, Папуры.
Напэўна, не ўсе ведаюць, што ў 1920–я гады iдыш была адной з дзяржаўных моў БССР, а ў Саюзе пiсьменнiкаў мелiся тыя, хто пiсаў на гэтай мове. Адзiн з самых таленавiтых — Майсей Кульбак. Лёс ягоны такi ж, як i ў ягоных сяброў, што стваралi на беларускай — расстраляны ў крывавую ноч 29 кастрычнiка 1937 году, i парэшткi ягоныя, магчыма, спачываюць дзесь у Курапатах... Нядаўняе перавыданне знакавага раману Майсея Кульбака «Зельманцы» ў перакладзе на беларускую мову Вiталя Вольскага стала адкрыццём для сучаснага беларускага чытача. Эпас пра габрэйскi род з Менску, чыё паселiшча было там, дзе ўзвялi будынак фабрыкi «Камунарка». Сакавiтая, вобразная мова — «А на двары, у цемры, ляжала зiма, як халодная сярэбраная мiска», сумны гумар — «Цяперашнiя пiсьменнiкi нiчога не вартыя, усё нешта пра сонца ды пра месяц пiшуць», каларытныя персанажы... Анекдоты i трагедыi... Летапiс таго Мiнску, пра якi амаль не засталося памяцi. Нашчадкi рабiна Зельмана жывуць па традыцыях — але эпоха рэвалюцыi традыцыi ламае. Вось размаўляюць дзеткi–зельманцы:
— Мотачка, скажы, а калi мы памром? — запытаўся Лiпа з дзiцячага сада.
— Яшчэ маем час, — адказаў Мотачка. — Нам яшчэ трэба спачатку запiсацца ў ЗАГСе, тады iсцi на вайну, а потым нам трэба падняць ураджайнасць.
А вось пасля вясёлага, а часам трагiчнага сямейнага эпасу — сцёбная «Зельманiяда»: «навуковае даследванне аб тэхнiчнай культуры, ведах, сродках, а таксама i iншых звычаях i прывычках зельманскага двара». О, якiя тут высновы! «Любiмы метал у зельманскiм двары — медзь», «Самым важным сродкам ад хваробы з’яўляецца цёплая хустка». Чытаць усiм — i ламаць стэрэатыпы наконт гiсторыi Мiнску i лiтаратуры, што ў iм стваралася!
Рэй Брэдбери. У нас всегда будет Париж. Москва, Издательство «Э», 2016.
«Я не обдумывал ни одного из этих рассказов: они — вспышки, всплески», «Не следует ломать над ними голову. Просто попытайтесь полюбить их, как люблю их я». Сказано, конечно, не без кокетства — но полюбить рассказы Брэдбери действительно легко. Хотя в этом, недавнем, сборнике мастера нет ни марсиан, ни роботов, ни пожарных, сжигающих книги вместе с их хозяевами. Отчего же в этом вполне реалистичном мире — привкус тайны, предвкушение открытия, заглядывания за пределы? Вот группа стариков играет в гольф на поле, над которым стремительно сгущаются сумерки. Туман... Одинокие фигуры разбредаются в нем, чтобы молча находить невидимые мячи... Метафора старости? Одиночества? Чудак с больным сердцем Массинелло Пьетро живет в окружении канареек, гусей, собак, кошек и беспрерывно поет и танцует под патефон. Соседи раздражены, соседи требуют тишины. Но когда улыбчивого Пьетро забирают в полицию — нужна ли им та страшная тишина? А вот жилец заключает пари с добродушным хозяином: за месяц превратит того в убийцу, а себя в жертву! Оказывается, легче легкого. Рассказ «Свидание»: мать приезжает послушать, как пересаженное сердце ее погибшего сына бьется в груди незнакомого юноши. В каждом сюжете Брэдбери бьется такое сердце — давно ушедшие чужие мгновения, чужие чувства, чужие рефлексии. И мы сами не замечаем, что мастер внедрил, вживил их в нас. Это литература, детка.
Издания для обзора предоставлены книжным магазином «Академическая книга», Минск, пр-т Независимости, 72.
