Актер, режиссер и продюсер, представитель известной творческой династии Владимир Янковский в последнее время находится в центре пристального внимания журналистов, так как в декабре завершает работу над национальным кинопроектом «Купала». Первоначально фильм общественности и прессе планировалось показать сегодня, но показ перенесли на конец декабря. Кроме того, в этом году Владимир Янковский был членом жюри основного конкурса 26-го Минского международного кинофестиваля «Лістапад». Сегодня, в день 95-летия белорусского кино, мы попросили Владимира Ростиславовича рассказать о работе над «Купалой» и поделиться своими впечатлениями о современном кинопроцессе.
«Все зависит от того, как сделан фильм»
— Владимир, у вас есть любимый байопик в мировом кино? Какой фильм-биография кажется вам почти идеальным и почему?
— Да, такой фильм есть. Это «Амадей» (Amadeus) режиссера Милоша Формана о Моцарте. Эту картину я считаю просто гениальной, с гениальными актерскими работами, режиссурой, атмосферой, идеей и смыслом. Фильм снят по пьесе британского драматурга Питера Шеффера, литературная основа там очень крепкая. Это история не о Моцарте, а о Сальери, о таланте и бездарности. Это потрясающее кино. Для меня фильм, который принимают и критики, и зрители, — самое главное кино. Это большая редкость, когда работа всем нравится. У Формана два таких фильма: «Пролетая над гнездом кукушки» и «Амадей».
— С какими мыслями вы бы хотели, чтобы зритель покинул зал после просмотра «Купалы»?
— Закрытый показ фильма у нас немного сдвигается, мы не успеваем доделать компьютерную графику, поэтому покажем картину не 17 декабря, а где-то на десять дней позже, в конце месяца. У нас очень много компьютерной графики, потому что нет прежнего старого Вильнюса и старого Минска. Не представляете, как современная цивилизация испортила старые города.
Мне очень хочется, чтобы после показа зритель задался вопросом: кто мы такие, откуда мы? Что такое Беларусь, кто такой белорус? Чтобы подумал о нашем предназначении на Земле, о нашей прекрасной родине, о которой мы на самом деле ничего не знаем. Чтобы у зрителя загорелось внутри какое-то патриотическое чувство.
— Фестивали посещают как критики, так и обычные зрители. Нет ли у вас опасения, что история и сюжет фильма будут непонятны рядовому западному зрителю?
— Нет, все зависит от того, как сделан фильм. Я уже говорил в каких-то интервью: мы же с интересом смотрим китайские, английские, румынские фильмы про их внутренние проблемы, большие картины на серьезные исторические темы. Всю жизнь мы смотрим западное кино и восхищаемся им. Я не верю в национальные особенности кино, я верю в общечеловеческие вещи. Если сделано интересно и талантливо, то это будет смотрибельно.
Наступило время корпораций
— Как вам кажется, уменьшилась ли сегодня роль поэтов, литераторов и в целом интеллигенции в обществе?
— Она, к сожалению, не просто уменьшилась, она рухнула. Ее, увы, практически нет, она стерта. И глыб в нашем отечественном искусстве я не вижу. Выражаясь современным языком, люди искусства и культуры сегодня не в тренде. Наступило время корпораций. В тренде айтишники, люди, связанные с современными технологиями и интернетом. Но культура все равно будет интересовать людей. Без духовного начала человек начинает задыхаться. Это направление в нашей жизни скоро вернется, оно необходимо нам как воздух.
— Владимир Ростиславович, вам не хотелось когда-нибудь встать у руля «Лістапада», как ваш знаменитый отец?
— Нет, никогда. Я практик. Я люблю снимать кино, смотреть чужое, но постоянно кого-то оценивать не хотелось бы. Я либо получаю удовольствие от кино, либо нет. Выносить оценку мне было бы неудобно перед моими коллегами.
— У вас не было ощущения, что многие картины конкурса объединяло ощущение растерянности, неприкаянности героев в современном мире?
— «Лістапад» сконцентрирован на кинематографии постсоветского пространства. И мы все после распада империи находимся в таком состоянии. Он отображает наши чувства. Лет через 15—20 они, возможно, будут уже другие. Мне кажется, мой сын — ему 12 лет — это уже другое поколение. Хотя многое зависит и от родителей, от их воспитания. В моем проекте «Гражданин Никто» снимался один талантливый мальчик, и когда я с ним разговаривал между съемками, он мне говорил, что хотел бы стать пионером-героем. «Зачем? — спрашивал. — Дети не должны умирать, дети должны жить». Но вот мечта у него была именно такая.
В «Купале» будет немало драматичных моментов из нашей истории.— В интервью вы уже неоднократно говорили о непростой ситуации в белорусском кино.
— Мы имеем в кино более 15 лет вакуума. Когда советская империя закончилась, ушли все наши корифеи, наступило 15 лет пустоты. Старая школа умерла и морально, и художественно. Ничего не снималось и ничего не производилось, кроме рекламы и клипов. Новое поколение, которое сейчас появилось в кино, никто не подготовил к работе. Все опять должно начаться с нуля. В Беларуси нет своей киношколы. Ее нужно как-то создавать, учить новое поколение понимать и делать кино. Это очень трудоемкий и очень долгий процесс. На данный момент я не думаю, что в Беларуси есть кинорежиссеры, которые могут сказать что-то интересное. Я видел какие-то работы молодых белорусских режиссеров, они очень слабые. Можно дать денег, чтобы все снимали, но все равно ничего не произойдет. Их никто ничему не научил. Нужно набрать интересных педагогов, кто понимает что-то в кино, профессионалов, у нас обучать кино некому.
— По какой причине в одном случае магия кино, которую мы видели в работах Антониони и Бергмана на экране, возникает, а в другом — нет?
— Я уже говорил на эту тему с коллегами по жюри во время фестиваля… На что мне было сказано очень точно: «Забудьте про тот уровень, который был. Живите настоящим». Это правильно. Потому что жизнь все равно продолжается на определенном новом уровне, и надо пытаться ее понимать. Вообще, на мой взгляд, во всем искусстве сегодня определенный тупик и кризис. В живописи и изобразительном искусстве, в музыке, в литературе. Двадцатый век был такой интенсивный, столько всего создано, что очень сложно придумать что-то новое.
Скоро премьера
— В кино говорят прежде всего о сценарном кризисе?— Безусловно, Вуди Аллен говорил о том, что 70 процентов хорошего кино — это хороший сценарий. Я с ним отчасти согласен.
— Уровень российского кино вырос за последние годы?
— По-моему, нет. Там появилось патриотическое кино, это совсем другая линия, и, на мой взгляд, к сожалению, мы видим там много примеров псевдопатриотического искусства. В советском кино патриотизм был искренний, потому что люди верили в идею социализма. Сейчас, мне кажется, все стало намного циничнее.
Воплотить белорусского поэта на экране посчастливилось латвийскому актеру Николаю ШЕСТАКУ.— Да, я мечтаю об этом, не знаю, как в итоге получится. В конце декабря покажем фильм общественности и прессе, а потом состоится премьера на каком-то из фестивалей. Каким образом это все произойдет, я не знаю. Это тоже процесс серьезный. Идут переговоры, прощупываем почву, когда фильм будет готов и его посмотрят отборщики, тогда что-то прояснится.
