Перспективы размещения миротворческой миссии обсуждались в кулуарах форума весьма активно. В соответствии с проектом, озвученным бывшим генсеком НАТО Андерсом Фог Расмуссеном, в Донбассе может быть размещена международная миссия, включающая 20 тыс. военных и 4 тыс. полицейских. Не исключено, что в этой миссии примут участие и белорусские миротворцы. Конфликт затронул нашу страну самым непосредственным образом. Беларусь стала приютом для более чем 100 тыс. украинских беженцев. Война существенно изменила региональную логистику, перенаправив в нашу сторону транзитные потоки из Украины. Кроме того, в условиях блокады прямого транспортного сообщения между Россией и Украиной именно Минск стал ключевым транзитным узлом между двумя странами. Однако в долгосрочной перспективе эти сиюминутные выигрыши компенсируются высокими рисками, которые порождает украинский очаг напряженности. Милитаризация Донбасса в сочетании с ростом политического радикализма создает угрозу экспорта нестабильности и в нашей стране.
Впрочем, говорить о миротворческой миссии в Донбассе как о факте по-прежнему преждевременно, а уровень разногласий по ее поводу таков, что сама идея имеет все шансы потонуть в бесконечных препирательствах. В этом убеждает и сам ход мюнхенской встречи. Начать следует хотя бы с того, что ожидавшаяся встреча глав МИД «нормандской четверки» так и не состоялась — по неясным причинам. Ничем закончились и переговоры между министрами иностранных дел России и Украины. А выступление украинского президента в сочетании с обменом колкостями между делегациями России и США указывают на то, что преодолеть логику конфронтации по-прежнему не получается.
Вследствие этого оказывается невозможным согласовать основные параметры миссии. И дело не только в том, где ее размещать: только на линии соприкосновения, как настаивает Россия, или по всей территории непризнанных республик, включая границу с Россией, как требуют Украина и Запад. Вопрос и в том, кто в нее войдет. Одним из неразрешимых противоречий остается участие российского контингента. Здесь вопрос упирается в неспособность договориться о терминах: Украина и Запад считают Москву стороной конфликта, в то время как российское руководство этого факта не признает, стремясь выступать в роли посредника и миротворца. Отчасти Запад вынужден это признавать, иначе Россия не смогла бы стать гарантом минских соглашений и участником «нормандского формата». Тем не менее настойчивые попытки выставить Москву в невыгодном свете и свалить на нее ответственность за конфликт не прекращаются.
Урегулировать конфликт в условиях «гибридной войны» — дело непростое. Ведь чем отличается гибридная война от обычной? Обычная война — это война со снятыми масками, где участники противостояния действуют открыто, под своими именами и флагами. Однако катастрофический опыт двух мировых войн сделал формат «обычной» войны неприемлемым в глазах ведущих мировых игроков. Теперь глобальные противостояния решаются в локальных конфликтах, где мировые интересы прячутся за масками националистических и сепаратистских движений, неправительственных гражданских и военных структур с неясными источниками финансирования. Именно это и происходит сейчас в Украине и Сирии, где внутренние распри стали инструментом глобальной геополитической конкуренции. Однако там, где лица реальных бенефициаров и интересантов прячутся за масками и аватарами, отражаясь в десятках кривых зеркал, вести какой-то содержательный диалог и находить взаимоприемлемые решения вдвойне тяжело.
vs.shimoff@gmail.com
