Минимум каждый десятый человек на планете страдает от различного рода психических расстройств. Однако люди, которым нужна помощь врачей и близких, часто боятся признаваться в подобного рода проблемах: клиническая депрессия, панические атаки, начальная форма шизофрении — в большинстве случаев это крест на построении карьеры и успешной личной жизни, стигматизация в обществе. На просторах интернета мы познакомились с молодой женщиной и парнем, которые не понаслышке знают о психических расстройствах. Они рассказали, с чем им пришлось столкнуться.
«Со стороны — мы абсолютно нормальные»
Алине 30 лет. Из них два с половиной года она провела в состоянии клинической депрессии. Сейчас молодая женщина понемногу входит в обычный ритм жизни и события минувших дней вспоминает почти без эмоций. Это своего рода защитная реакция организма — переживать снова то, что довелось, Алина не имеет никакого желания:— Почему-то принято считать, что люди, страдающие депрессией или находящиеся на грани суицида, обязательно 24/7 пребывают в подавленном состоянии, вечно хмурые, нелюдимые, заплаканные. Находясь в состоянии клинической депрессии, внешне я вообще не отличалась от себя же здоровой и полной энергии. Это, кстати, главное коварство болезни: близкие часто просто не в состоянии понять, что находящийся рядом любимый человек постепенно сходит с ума. На публику мы играем роль. Зачем? Чтобы не лезли с вопросами, от которых тошно…
Мне было 27 лет. Разведенная, бездетная, все свое время я посвящала работе, карьере, общению с друзьями. В финансовом плане не шиковала, но вполне могла позволить себе уровень жизни чуть выше среднего, скажем, на море выбиралась не раз в год, как у нас многие до пандемии, а 3—4 раза. В общем, как говорится, ничто не предвещало. Я даже в плане личной жизни не чувствовала себя обделенной: что такое 27 лет сегодня, когда все больше женщин замуж выходят после 30, а рожают первенца и того позже?
Депрессия не наступает внезапно, она захватывает жизнь постепенно, оттого ее так сложно диагностировать на ранних стадиях. Я не помню точно день, даже неделю, месяц, когда все началось. Просто какое-то время я работала на пределе, и постепенно мир терял для меня яркие краски, а однажды, проснувшись утром, я поняла, что не хочу вставать с кровати. Просто не хочу. Не хочу завтракать, одеваться, краситься, идти на вроде бы любимую работу. Выключила все телефоны и забралась под одеяло. Так я провела два дня. Но когда дверь своим ключом открыли встревоженные родители (до них дозвонилось мое начальство), пришлось наклеивать на лицо дежурную улыбку, натужно кашлять и объяснять, что я сильно простыла и просто спала как убитая.
После этого случая я умудрилась включить «шестую передачу»: работала за двоих, заключила несколько выгодных контрактов, встречалась с друзьями, завела роман. На снимках той поры, сохранившихся в моем смартфоне, я выгляжу, как обычная молодая женщина: улыбаюсь, дурачусь, с удовольствием позирую, лежа в сугробе, в который меня столкнули ради удачного кадра. Ни один близкий человек не заподозрил тогда, что я просто умираю внутри. Никому не пожелаю жить без позитивных эмоций. Это по-настоящему страшно, когда ничто не приносит радости, удовольствия.
За пару лет до того, как у меня диагностировали болезнь, вдова солиста Linkin Park Честера Беннингтона Талинда опубликовала видео, на котором муж незадолго до самоубийства играет с сыном. После этого пользователи соцсетей под хештегом #faceofdepression начали массово выкладывать истории своих депрессий и фотографии, сделанные во время болезни. Никто, понимаете, никто из этих людей не выглядел убитым горем. Да, вот так. Со стороны — мы абсолютно нормальные, даже позитивные. Но сами — будто натянутая струна, которая в любой момент может лопнуть. Моя история научила меня не верить счастливым снимкам в соцсетях. Я знаю, что может скрывать человек, который на все свои 32 зуба улыбается на камеру.
На фоне депрессии начались панические атаки. Я задыхалась, не могла войти в метро. Ужас, удушье накатывали волнами. Пробовала ездить на машине (у меня есть водительские права, но я редко сажусь за руль), но закончилось все печально: чуть не спровоцировала аварию на перекрестке, когда паническая атака настигла прямо на зеленом сигнале светофора. Именно в тот момент я поняла, что без помощи специалиста мне не обойтись. Жила как в густом липком тумане — ничто не радовало. Словно механическая кукла выполняла какие-то действия — перед родителями, друзьями, коллегами. Но все чаще задумывалась, зачем я живу, для чего? Теперь я знаю, что такие мысли — первая из трех ступенек на пути к самоубийству. К счастью, на ней я и остановилась.
Чтобы вплотную заняться здоровьем, пришлось уволиться с работы. Хорошо, что было накоплено немного денег, но все равно пришлось продать двухкомнатную квартиру, переселиться в однушку. Мне понадобился почти год работы с терапевтом, чтобы мои панические атаки сошли на нет. И еще полтора года работы с психотерапевтом и психологом — чтобы выйти из депрессии. Теперь я понимаю, что нет ничего стыдного в том, чтобы обращаться за помощью к таким врачам. Но раньше мне казалось, что это глупо: ведь я молодая, сильная, физически здоровая, чего сопли жевать? Можно ведь прийти к подружке, поговорить по душам на кухне за рюмочкой чая и выслушать дельный совет. Ни в коем случае не берите с меня пример, не делайте так, когда чувствуете, что дело уже не просто в плохом настроении или ПМС! Заниматься самолечением при депрессии — то же самое, что обращаться к гомеопату при раке. Исход будет один и тот же.
Самое неприятное, когда болезнь остается позади, — осознание того факта, что ты не застрахована от «второго дубля». Я очень боюсь повторения пройденного. Поэтому сейчас активно постигаю методики позитивного мышления, хожу на психологические тренинги, веду блокнот желаний, планирую каждый свой день. Пропагандирую ЗОЖ, потому что алкоголь и сахар только усугубляют тревожность, мнительность, плохое настроение. Много читаю и заставляю себя верить в лучшее.
«Внезапно на меня ополчился весь мир»
Кириллу 25, шесть лет назад у него диагностировали параноидную форму шизофрении. Хотя парень признается, что типичные признаки этого заболевания проявлялись у него еще в детстве:— У каждого человека, столкнувшегося с шизофренией, болезнь протекает по-разному. Когда я учился в первом классе, папа ушел из семьи. Рядовое для многих событие, но многое зависит от того, как это переживет тот родитель, с которым остался ребенок. Моя мама просто слетела с катушек: начала пить, устраивать скандалы на пустом месте, поднимать на меня руку, чего раньше не было никогда. Именно в те месяцы я начал слышать голоса. Мог разговаривать с собакой, мне казалось, что она отвечает. Потом считывал мысли одноклассников, друзей. Почти как в фильме «Чего хотят женщины». Меня это не пугало, я тогда вообще ничего не знал про шизофрению, казалось, что я просто особенный, не такой, как все. Даже гордился этим.
Но ближе к концу школы болезнь начала прогрессировать. Внезапно на меня ополчился весь мир: я слышал угрозы от незнакомых людей на улице, видел их полные ненависти взгляды, направленные на меня. Не мог сосредоточиться на учебе, успеваемость резко пошла на спад, а это был выпускной класс.
Потом, летом, все вернулось на круги своя, и еще целый год я чувствовал себя вполне здоровым человеком. Даже привычные голоса пропали. Кульминация наступила на летней сессии в университете. Помню, сидел за партой, готовился отвечать и вдруг понял, что у меня… пусто в голове. В прямом смысле слова. Как будто кто-то вынул мой мозг. Я забыл абсолютно все, даже то, как произносить слова. Это было очень страшно. Мне потом рассказывали однокурсники: я вдруг начал мычать и биться лбом о стол…
Очнулся в психиатрической больнице. Не буду описывать все консилиумы, которые я проходил, скажу только, что когда прозвучал диагноз, мир рухнул и для моих родителей, и для меня. Хроническая, прогрессирующая, фактически — фатальная болезнь. Повод получить группу инвалидности и навсегда попрощаться с возможностью реализоваться как профессионал, с жизнью в социуме. Потому что таких, как мы, общество не принимает. Соседка так и сказала моей маме: «Может, вашему мальчику теперь лучше жить в специализированной клинике?» Однокурсники испарились — никто не поинтересовался, как мое здоровье, жив ли я.
Зато моя болезнь сплотила семью — маму, отца, бабушек, дедушек, дядю и тетю, кузенов. Они взяли надо мной шефство, искали лучших специалистов, поддерживали морально, мама днями и ночами изучала в интернете истории людей с похожими диагнозами, которые сумели взять болезнь под контроль. Нашла, кстати, поистине уникальный пример — Элин Сакс, американская профессор, доктор наук, написавшая книгу The center cannot hold. Я ее прочел взахлеб.
Как мне живется с этой болезнью? Одиноко. Я благодарен родным и тем очень немногим друзьям, которые остались рядом. Но в большинстве своем люди, которые в курсе моей истории, предпочли исчезнуть из моей жизни. Бытует мнение, что шизофреник может в любой момент испытать приступ агрессии, спровоцировать, напасть, попытаться убить. Да, к сожалению, этот риск есть. Несмотря на то, что мне подобрали очень хороший курс лечения, несмотря на то, что моя болезнь находится в стадии ремиссии, я все равно представляю определенную опасность для окружающих. Мне нельзя водить машину. Я не окончил вуз. Не могу и не хочу работать в коллективе, да и куда меня возьмут с таким диагнозом? Пару раз ходил на собеседования, был честен: у меня параноидная шизофрения, ремиссия. Работодатели шугались: «Молодой человек, ждите, вам перезвонят!» Ага, конечно. Уже три года жду. Работаю удаленно, живу с родителями. И вряд ли когда-нибудь смогу жить отдельно. Личная жизнь? А вы бы согласились встречаться с шизофреником? Моя личная жизнь длится ровно до того момента, когда девушки узнают о моей болезни.
Изменить правила игры
— Публичное признание в психическом расстройстве воспринимается обществом не как сила, а как слабость. А игнорирование проблемы ведет к серьезным последствиям: выгораниям, увольнениям и финансовым потерям, а в финальной стадии — срывам и смертям. Психозы обходятся обществу в десятки триллионов долларов, — говорит врач психиатр-нарколог Минского городского клинического психиатрического диспансера Олег Колтонюк.
В мире растет количество людей с психическими расстройствами, из-за этого к 2030 году глобальная экономика потеряет 16 триллионов долларов. Такие выводы содержатся в отчете комиссии журнала Всемирной организации здравоохранения The Lancet, в которую вошли 28 ведущих специалистов в области психического здоровья. Для сравнения: в 2010 году потери составляли примерно 2,5 триллиона долларов. Часть этой суммы — прямые расходы на медикаменты или другие виды лечения, но основные потери — косвенные (снижение производительности, расходы на социальное обеспечение и поддержание правопорядка). По оценке одного из авторов доклада Викрама Пателя, количество психических заболеваний в мире за последние 25 лет резко возросло, при этом ни одна страна не вкладывает достаточно средств для решения этой проблемы.
Причины такой динамики — старение общества, массовые социальные нарушения, вызванные экономическими кризисами, гражданские конфликты, войны и насилие на Ближнем Востоке, в Центральной Америке и Африке. Параллельно на психику влияют эпидемии, например вспышка коронавирусной инфекции. При этом даже после того как экономика восстановится, безработица будет уменьшена, а последствия катастроф ликвидированы, ущерб, нанесенный психическому благополучию людей и социальной структуре общества, еще долго не компенсируется.
По данным исследования ВОЗ, страны пока не готовы инвестировать в должном объеме в психическое здоровье своих граждан. У трети государств нет даже политики или плана в области психического здоровья населения, а примерно у половины нет закона о психическом здоровье. Большинство государств с низким или средним уровнем дохода тратят на психическое здоровье менее двух долларов в год на душу населения. Количество медицинских работников, оказывающих психиатрическую помощь, тоже крайне мало. Психические расстройства по-прежнему в тени из-за стигмы, предрассудков и страха, что, после того как станет известно о психических проблемах человека, он лишится работы и социального положения.
О проблемах с ментальными расстройствами среди работников всерьез заговорили лишь недавно. По данным ВОЗ, 36 стран выделили на поддержание психического здоровья в период с 2016 по 2020 год 141 миллиард долларов, из которых 91 миллиард идет на лечение депрессии и 50 миллиардов — тревожных расстройств. Эти инвестиции должны быстро окупиться. Всемирная организация здравоохранения рассчитывает, что за счет лечения депрессии в бюджет вернется 230 миллиардов долларов, а 169 миллиардов — благодаря более эффективному лечению тревожных расстройств.
— Ментальные расстройства не знают социальных границ, им подвержены все, вне зависимости от достатка и социального статуса. Люди, которые сами столкнулись с психическими нарушениями или имеют таких родственников, понимают, насколько это серьезно. Именно они становятся локомотивом для преобразований. Чем больше бизнесменов и чиновников смогут признаться в том, что испытывают проблемы, связанные с депрессией, синдромом дефицита внимания и гиперактивности, шизофренией или любым другим расстройством, тем быстрее правила игры смогут измениться в лучшую сторону, — уверен Олег Колтонюк.
КСТАТИ
В мире растет количество людей с психическими расстройствами, из-за этого к 2030 году глобальная экономика потеряет 16 триллионов долларов. Такие выводы содержатся в отчете комиссии журнала Всемирной организации здравоохранения The Lancet, в которую вошли 28 ведущих специалистов в области психического здоровья. Для сравнения: в 2010 году потери составляли примерно 2,5 триллиона долларов. Часть этой суммы — прямые расходы на медикаменты или другие виды лечения, но основные потери — косвенные (снижение производительности, расходы на социальное обеспечение и поддержание правопорядка). По оценке одного из авторов доклада Викрама Пателя, количество психических заболеваний в мире за последние 25 лет резко возросло, при этом ни одна страна не вкладывает достаточно средств для решения этой проблемы.
Причины такой динамики — старение общества, массовые социальные нарушения, вызванные экономическими кризисами, гражданские конфликты, войны и насилие на Ближнем Востоке, в Центральной Америке и Африке. Параллельно на психику влияют эпидемии, например вспышка коронавирусной инфекции. При этом даже после того как экономика восстановится, безработица будет уменьшена, а последствия катастроф ликвидированы, ущерб, нанесенный психическому благополучию людей и социальной структуре общества, еще долго не компенсируется.
По данным исследования ВОЗ, страны пока не готовы инвестировать в должном объеме в психическое здоровье своих граждан. У трети государств нет даже политики или плана в области психического здоровья населения, а примерно у половины нет закона о психическом здоровье. Большинство государств с низким или средним уровнем дохода тратят на психическое здоровье менее двух долларов в год на душу населения. Количество медицинских работников, оказывающих психиатрическую помощь, тоже крайне мало. Психические расстройства по-прежнему в тени из-за стигмы, предрассудков и страха, что, после того как станет известно о психических проблемах человека, он лишится работы и социального положения.
О проблемах с ментальными расстройствами среди работников всерьез заговорили лишь недавно. По данным ВОЗ, 36 стран выделили на поддержание психического здоровья в период с 2016 по 2020 год 141 миллиард долларов, из которых 91 миллиард идет на лечение депрессии и 50 миллиардов — тревожных расстройств. Эти инвестиции должны быстро окупиться. Всемирная организация здравоохранения рассчитывает, что за счет лечения депрессии в бюджет вернется 230 миллиардов долларов, а 169 миллиардов — благодаря более эффективному лечению тревожных расстройств.
— Ментальные расстройства не знают социальных границ, им подвержены все, вне зависимости от достатка и социального статуса. Люди, которые сами столкнулись с психическими нарушениями или имеют таких родственников, понимают, насколько это серьезно. Именно они становятся локомотивом для преобразований. Чем больше бизнесменов и чиновников смогут признаться в том, что испытывают проблемы, связанные с депрессией, синдромом дефицита внимания и гиперактивности, шизофренией или любым другим расстройством, тем быстрее правила игры смогут измениться в лучшую сторону, — уверен Олег Колтонюк.
КСТАТИ
Около 300 миллионов человек во всем мире страдают депрессией, 50 миллионов — деменцией, шизофрения диагностирована у 23 миллионов, биполярное расстройство — у 60 миллионов человек. При этом ментальные расстройства составляют 30 % всех несмертельных заболеваний. Также, по данным ВОЗ, есть прямая связь между ментальными нарушениями и наиболее дорогими в лечении хроническими заболеваниями, включая рак, сердечно-сосудистые заболевания, диабет, ВИЧ и ожирение.
lvk@sb.by
