О немецком блицкриге, о бомбежках Минска, о первых ужасающих потерях советских войск в те дни – об этом перед 80-летием начала Великой Отечественной войны 22 июня 1941 года вспоминать будут много и многие.
И по-разному. «Драма белорусской столицы» - читаю заголовок в интернете и не могу пройти мимо. Однако статья начинается с исторического анекдота, как «Жуков поутру разбудил Сталина, а тот тяжело дышал в телефонную трубку». Мне почему-то казалось: начиная разговор о драме белорусской столицы, неплохо бы рассказать про действия Павлова, командующего Западным особым военным округом. Про подвиг 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Руссиянова, будущей 1-й гвардейской.
Про подвиги есть: «Можно только представить, какой еще драмой для Минска могли обернуться налеты немецкой авиации, если бы им не противостояли советские асы. Экипажи взлетали с аэродрома Болбасово, что недалеко от Орши, где базировалась 43-я истребительная авиадивизия под командованием генерал-майора Георгия Захарова».
Громкие заявления
Но это, собственно, и все – о войне и о подвиге. Гораздо больше внимания и места автор Наталья Голубева уделяет вот чему: «Громкие заявления руководства страны о непобедимости Красной Армии делали свое дело… Даже выступление по радио в 12 часов дня Вячеслава Молотова, заместителя председателя Совнаркома, о том, что началась война, не вызвало особой обеспокоенности». То есть второй человек в государстве заявляет на всю страну – а всем по барабану? И у кого именно «не вызвало»? Да у всех – что у населения, что у руководства, убеждена кандидат исторических наук.
Во что не верится. Что и подтверждается в статье дальше: «В полномасштабную войну в первые часы, и даже дни, действительно верилось с трудом (кому, Голубевой? – Прим. авт.), поэтому все действия белорусского руководства направлены не на эвакуацию, а на восстановление Минска после бомбежек, обеспечение нормального функционирования связи, водоснабжения, работы предприятий». Ну, во-первых, это необходимая работа всех тыловых служб на войне. А уж тем более – «белорусского руководства».
И главное: «Частично эвакуация началась уже 22 июня». Понятно, что без политических решений этого быть просто не могло. Так на что же на самом деле были «направлены действия белорусского руководства»?
Не говорю, что они были непогрешимыми. Не сомневаюсь, что и ошибок было достаточно. Однако строить материал о начале Отечественной войны на том, что асы из Болбасово «противостояли», а руководство лишь «усиливало репрессивные меры», - тоже неправильно.
И создает впечатление, что исторический анекдот, с которого статья начинается, приведен лишь для того, чтобы по привычке подчеркнуть противопоставление «Жуков – Сталин». Ложное. К тому же, как теперь известно, сконструированное в свое время с абсолютно шкурными целями.
Нокаутирующий удар
Поскольку Наталья Голубева, говоря о начале войны, полагает, что «весь драматизм ситуации -- в дошедших до нас материалах ЦК КП(б)Б», просто для баланса вынужден напомнить общеизвестное.
3-я танковая группа (ТГ) Гота била на Алитус-Вильнюс, затем повернула на Минск. 2-я ТГ Гудериана через Брест и Барановичи тоже рвалась к Минску. Каждая ТГ – это в среднем 130 тысяч человек, 900 танков, 1700 орудий.
Перед Готом были две советские стрелковые дивизии. Если максимально по штату – всего 29 тысяч человек, 30 танков, 260 орудий. Примерно такие же наши силы проламывал Гудериан на направлении главного удара своей ТГ.
Это как молотком по стеклу бить. Итог: город Брест занят в первый же день, крепость осаждена. Вильнюс взят с ходу 24 июня.
Вот он, блицкриг с его главным инструментом – ТГ. Подобного которому ни у кого тогда просто не было.
Драма-драма
Могли наши предки сыграть лучше? Могли. Могли уйти от поражения? Не могли. В этом драматизм ситуации начала Великой Отечественной войны.
В этом, а не в «исполнении приговоров в отношении осужденных к ВМН, содержащихся в тюрьмах Западных областей БССР». А как, по мнению писательницы, с ними, уже осужденными, надо было поступать? В тех, совершенно конкретных, обстоятельствах и условиях?
А вот как: «Иначе, чем драмой, можно назвать другое решение бюро ЦК. Ситуация очевидна, столицу уже не только бомбят немцы, они вот-вот войдут в город, кажется, людей надо спасать, а репрессивные решения только усиливаются». Не драмой, стало быть, можно назвать, а каким-то другим писательским словом.
Не с немцами нужно воевать, не любой ценой оборону держать, тылы обеспечивать, дисциплину поддерживать, а абстрактных людей кем-то «спасать». Кем – войсками с фронта? Ладно, спишем на женский взгляд на лицо войны.
Но что же за «усиливающиеся репрессии»? «Враждебные советской власти и нашему народу элементы, агенты фашизма, в стремлении посеять растерянность и вызвать панику у населения наших городов и деревень… В целях пресечения подрывной деятельности… Совет Народных Комиссаров Белорусской ССР и Центральный Комитет Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии постановляют: 1. Обязать прокурора Белорусской ССР (фамилия), областных и районных прокуроров немедленно арестовывать и предавать суду Военного Трибунала лиц, распространяющих разного рода провокационные слухи. 2. Самовольно покинувших свои посты (четыре должности) арестовать и предать суду Военного Трибунала, как трусов и дезертиров».
И что тут не так? Полюбившееся защитникам прав (а еще раньше всяким мемориальцам) слово «репрессии» здесь случайно? Вместо простого «расстрел трусов, дезертиров и паникеров», который на войне предписан Уставами?
Честно признаюсь: не могу понять такого подхода к трагичной и многогранной истории начала войны. Ведь с одной стороны: «25 июня руководство республики покидает Минск, причем принимает такое решение не самостоятельно, не делает это тайно, не бежит, спасаясь бегством, как это растиражировано в ряде публикаций, а по указанию Военного Совета фронта переезжает в Могилев». Верно.
Но с другой: «То, что об этом забыли сообщить населению, находится в плоскости не только морально-этических категорий, но и ответственности за судьбу тех, кто оставался в городе и все еще продолжал выполнять решения партии, которые никто так и не отменил».
Лю-ди! Идет война, рабочим надо работать, транспортникам – возить, солдатам – воевать. Этим исчерпываются «морально-этические категории». А сообщать всем и каждому (и противнику в том числе!) куда и когда уехал штаб – это вы где, на какой войне, в какой «чудесной стране» видели? Может, еще и гитлеровцам сказать номера машин и маршруты?
Быков лучше
«Для Минска, куда уже входили немцы, это была настоящая драма – многие ведь могли спастись», - пишет кандидат наук. Вот в чем, оказывается, драма первых дней войны: летчики сражались, руководство покинуло, а населению забыли сообщить. Не знаю, как вы, но я такую позицию отказываюсь принимать.
«И люди оставались на своих рабочих местах до особого распоряжения, а его все не было и не было», - нагнетает писательница. Все правильно, Василь Быков об этом тоже писал: «Пулемет старшины он перенес в ячейку Свиста, трофейный установил справа у разбитой сторожки… На пригорок, зажав в клещи дорогу, выползло целое стадо чудовищ с крестами на лбу. Вокруг загрохотало, задрожала земля. Соскочив с бруствера, Глечик схватил единственную гранату, прижался спиной к дрожащей стенке траншеи и стал ждать. Он понимал, что это конец, и изо всех сил сдерживал в себе готовое прорваться наружу отчаяние, в котором неистребимою жаждой к жизни все бился далекий призывный журавлиный крик...»
Быков – лучше.
Еще раз для полной ясности: не призываю к ура-патриотизму. Не хочу бездумной трескотни, что все делалось правильно. Хочу баланса, хотя бы.
Трагедию своего народа надо описывать взвешенно. И что не менее важно, будучи с ним в одном окопе. А не паря звездою над схваткой: когда твой народ идут уничтожать, освобождая себе (от нас) Lebensraum, отмобилизовавшись и ударив внезапно, такой позиции нет. Не было тогда. Нет и сейчас.
…Почитать бы хоть что-то от Голубевой про лето, про август, про мятеж, а то ведь и нету ничего. Теперь буду с нетерпением ждать и листать интернет: ну а вдруг…
