График Леонид Марченко - в воспоминаниях семьи

В минскую галерею «БелАрт» выставка Леонида Марченко переехала из Витебска. На будущей неделе откроется еще один его вернисаж — в Бобруйском художественном музее. 75–летний юбилей художника — повод условный. В Бобруйске пройдет уже 22–я персональная выставка Марченко. 22–я посмертная...

Правительственных наград и званий у Леонида Марченко не было, первый персональный вернисаж устраивал армейский друг в госпитале для инвалидов Великой Отечественной войны в Боровлянах, хотя одним из лучших офортистов Советского Союза белорусского мастера к тому времени признавали единодушно и повсюду. В Национальном художественном музее, «Третьяковке», Музее современного искусства в Кельне... Музеи опережали коллекционеров, большая часть работ Марченко хранится сейчас отнюдь не в частных собраниях. Меняются технологии, ритм и нерв жизни, и цена его утонченных работ заведомо растет. В первую очередь та, что увеличивает вес уже давно очень объемной книги отзывов, которую вдова художника возит по его выставкам как один из самых ценных документов семейного архива.

На все, что он делал, были способны немногие. Заиндевевшими пальцами запечатлевать с натуры эпические волны, следуя за ледоколом по маршруту Мурманск — Красноярск. Или совсем в других, однако не менее экстремальных условиях вдохновляться безлюдными пейзажами Туркмении. Страна была большая, разнообразная, и Союз художников СССР активно поддерживал желание таких отчаянных показать этот впечатляющий масштаб. Но у Марченко был свой мотив для творческих подвигов: родные озера и сосны после каждой из экспедиций выглядели все контрастнее и нежнее и в монохромных серебристых гравюрах появлялся неуловимый цвет.

Для него все это было очень личным. Добиваясь точного оттенка своих переживаний, Леонид Марченко готов был часами вдыхать пары азотной кислоты над ванной в мастерской, где травил цинковые доски, добиваясь особого свечения отпечатков гравюр.

— Возможно, оттого и ушел так рано, в 54 года, когда казалось, что все еще впереди, — вздыхает вдова художника Нина Марченко. — Еще за день до смерти был полон планов... Теперь я пытаюсь хотя бы отчасти сделать то, что он не успел, устраиваю выставки — не могу иначе, когда в мастерской осталось так много работ, которых до сих пор никто не видел. В книге отзывов — столько хороших слов, которые Леонид не успел услышать. Людей цепляет... Хотя иногда я думаю, что только себе в утешение открываю его вернисажи. Вот уже 20 лет.

В Национальном художественном музее хранится немало работ Леонида Марченко. Вторая большая коллекция его офортов и акварелей с недавних пор появилась в Бобруйске. Семья художника подарила местному музею почти все, что Марченко создал там, где впервые попытался зафиксировать на бумаге тот особенный зыбкий свет, который очаровал не одно поколение белорусских художников.

Комбинация

— Леонид Марченко — далеко не единственный из наших известных художников, чье детство прошло в Бобруйске, — рассказывает искусствовед Нина Марченко. — В местном Дворце пионеров, где многие из них начинали, был замечательный педагог Борис Федорович Беляев. Почти все его воспитанники поступали в художественные училища. Чтобы не создавать конкуренцию между ними на вступительных экзаменах, Борис Федорович разрабатывал хитрую комбинацию, решая, кто куда поедет учиться дальше. В Минск, Ленинград, Казань... По совету Беляева Леонид поступил в Пензенское художественное училище. Кстати, там мы и познакомились. Но делать свои первые гравюры он начал позже, уже в Белорусском театрально–художественном институте. Причем далеко не сразу. На кафедру графики поступил в августе, а уже в декабре его призвали в армию на три года. Вернулся — набора графиков не было. А когда объявили новый набор, уже учился на кафедре интерьера и оборудования. Но раздумий не было ни минуты. «И что я выиграю, если буду всю жизнь сидеть в проектном бюро вместо того, чтобы заниматься любимым делом?» — сказал тогда Леонид и поступил к графикам снова на первый курс... Я знала не особенно много людей, кто ценил свое время так, как он. Но 10 лет он ходил в студентах.

Туча

— Вспоминая отца, я сразу вспоминаю запах его мастерской, — продолжает дочь, художница Наталья Марченко. — Он всегда работал, где бы мы ни оказались. Обычная картинка из детства: собираемся домой (кажется, тогда отдыхали в санатории), чемоданы упакованы, стоим уже у машины — и тут небо закрывает грозовая туча. «Вы погуляйте пока, — отдает распоряжение папа, — а я напишу этюд».

Для вдохновения он всегда искал некие переходные состояния, практически никогда не раскрывал этюдник летом или днем при ярком солнце. Его временем было раннее утро или вечер. Даже не вечер, а предвечерье. А еще дождь, на случай которого носил с собой специальный зонт, под которым хватало места и для этюдника. Любимая пора — тонкая граница между летом и осенью, когда застать его дома было нереально — уезжал на этюды. Гравюры и офорты делал зимой.

Теплоход

— Когда наступала осень, вместе с кем–нибудь из друзей–графиков он разрабатывал маршрут будущей экспедиции, — вспоминает Нина Павловна. — Или ехал с коллегами в Маньковичи — удивительную, заповедную деревню под Поставами, где их знали, ждали и любили. Останавливались в деревенских хатах. А чуть ли не в первые дни после аварии в Чернобыле они сели на грузовой теплоход и отправились запечатлевать окрестности Припяти. Сохранилось несколько набросков, карандашные рисунки и река с высоты птичьего полета — эту работу он так и не отпечатал, не успел. Никто из них так ничего и не сделал после той поездки. Ни Пащатьев, ни Рыжиков, ни Марченко...

Шторм

В нем это уживалось — поразительная скрупулезность и порывистость. Вспыльчивость... В юности Леонид занимался боксом, даже был чемпионом Пензенской области. И если кого–то оскорбляли в его присутствии, сразу отправлял хамов в нокаут. Полутона у него были только в акварели. Полуправда, полуискренность — этого не признавал.

Такая импульсивность не раз могла обернуться бедой. И в тот раз, когда он с таким нетерпением плеснул уайт–спирита, смывая доску для оттисков, что едва не ослеп. И когда еле живым в компании таких же безрассудных художников в шторм переплывал Каспий на пароме — и все же они успели к открытию своей выставки в Баку.

Петрович

Но тихая красота белорусских пейзажей оставалась вне конкуренции. Вне этой тишины, на ярком солнце найти «свое состояние» ему было сложно.

Во время тяжелых экспедиций Леонид нарисовал еще и множество портретов людей, которые жили на побережье, моряков. Разбираю его работы, вижу пометку — «рядовой Петрович». Один десяток оттисков, другой — везде Петрович! Оказалось, земляк, белорус.

Ровно через год после его ухода родился наш внук Илья. Сейчас он учится на художественном факультете академии искусств. Как же они похожи с дедом, отмечаю я иногда.