Операцию на грани возможного провели в РНПЦ детской хирургии – теперь малыш, родившийся неделю назад со сложнейшим пороком сердца, будет жить

И все-таки оно бьется

На операционном столе Республиканского научно-практического центра детской хирургии — Саша из Жлобина. Ему неделя. И жизнь малыша на волоске. Этот волосок — специальное лекарство, на котором держится пораженное тяжелым врожденным пороком сердечко Саши. Природа перепутала ходы и выходы главных кровеносных сосудов, доставляющих кровь к сердцу и забирающих кровь от него. Транспозиция магистральных сосудов — критическая аномалия, не совместимая с жизнью. Спасти ребенка с таким недугом поможет только операция в первые дни после рождения. Операция на открытом сердце, большая, напряженная и тонкая, во время которой директору центра, кардиохирургу Константину Дроздовскому предстоит перекроить детское сердце. Это нужно, чтобы пересадить противоестественно расположенные каналы, по которым течет жизнь, в места, определенные здоровым развитием человека. 

Удержать жизнь пациента — ответственная задача для всей команды. 

Короткая встреча

Первая встреча Саши с мамой была короткой. Один материнский поцелуй — и сына унесли в реанимацию. 

С ребенком что-то не так. Это Светлана Жураева поняла еще во время кесарева сечения. Хотя накануне ничто не предвещало беды. Все исследования показывали норму. Мальчик родился в срок. 

«Не дышит». «Что-то с легкими». Обрывки врачебных заключений кружились в возбужденном сознании роженицы. 

— С ним возятся, а мне ничего не говорят, — вспоминает мама новорожденного Светлана Жураева. Мы разговариваем по телефону. В ее голосе смятение: 

— Я хорошо помню, как рожала дочку. Называют вес, рост, время рождения. А тут спрашиваю: «Что случилось?» Молчат. Дали поцеловать разочек. И все. Потом пришли в палату и сказали, что у ребенка врожденный порок. 

Новость, как стена ливня, обрушилась на Светлану, смыв солнце в ясный день рождения сына. 

— Просто рыдала, — говорит с паузами мама малыша. Сегодня она выходит из роддома одна. Сын — в РНПЦ детской хирургии. У него большая операция на сердце. — Выносить, пережить кесарево, и тут такое...

На ниточке

Словно крылья огромных птиц после широкого взмаха, ложатся на Сашу стерильные простыни. Медсестры очерчивают ими квадрат операционного поля. Саша спит не сном младенца. Наркозным сном. 

Малыш пришел в этот мир с тяжелейшим пороком сердца. Одышка, тахикардия, синюшность — аномалия проявляется тяжелыми симптомами. 

— При этом врожденном пороке коронарные артерии, которые питают сердце, отходят от легочного сосуда, а должны отходить от аорты, — объясняет детали патологии врач-перфузиолог Алексей Пономарев. — Кровь по ним движется в неверном направлении.


Такая аномалия, нарушая кровообращение, предопределяет фатальный исход. 

Саша весит три килограмма. Но под операционной простыней пока только кажущийся здоровым на вид ребенок. Торчащие из носика и ротика трубки обеспечивают призрачное здоровье. Дети с транспозицией магистральных сосудов рождаются доношенными, с нормальным весом. Но их жизнь хрупкая, как хрусталь. Как в детской считалочке, она с рождения ведет обратный отсчет: «Считаю до трех! Раз, два, два с половиной, два на ниточке». В эти минуты судьба Саши действительно на ниточке. Хирургической. Удержать ее — ответственная задача для всей команды. Переживание читается в глазах каждого специалиста бригады — молчаливое, глубокое, натужное, как натянутый инструментом хирурга сосуд. 

Взгляд в сердце

Врач-кардиохирург Владислав Гайдук начинает операцию. Электроскальпель оставляет багровый след на обработанной дезинфицирующим раствором грудине ребенка. 

— Беременность прошла хорошо, никаких осложнений не было,
— с теплом вспоминает Светлана, а в голосе чувствуется тревога. — Но я нервничала. Может, стрессы повлияли. У меня были мысли сходить на УЗИ, еще раз провериться, но все какие-то заботы. Тут еще тоже такой момент, — Светлана глубоко вздыхает. — А смогла ли бы я такого ребенка сохранить? 

Грудина у новорожденного маленькая, нежная, поэтому вскрывают ее специальными ножницами, разрезая посередине. Операционная сестра Ольга Рощенко уже держит наготове ранорасширитель, чтобы подать его врачу. Идеальное взаимодействие — молчаливое, когда медсестра в нужный момент передает необходимый инструмент, предвосхищая просьбы врача. 

Кожа, грудина — ассистенты открывают путь к сердцу малыша, чтобы во время основного этапа по нему беспрепятственно пошел инструментами кардиохирург. 

Предварительно известно, что анатомия сердца у мальчика не осложнена другими дефектами. Но степень повреждения органа аномалией можно оценить, только заглянув внутрь. Глазами, вооруженными 3–5-кратным увеличением. 

— До вмешательства состояние сердца оценивается косвенно по результатам УЗИ и ангиографии, — вводит в курс дела доктор Алексей Пономарев. — Некоторые индивидуальные особенности обнаруживаются только во время операции и могут влиять на ее продолжительность. 

Степень повреждения сердца аномалией можно оценить, только заглянув внутрь. 

Операция высокого уровня

На операционном поле будто расцвела «ромашка». Канюли, питающие ребенка, электроотсосы лепестками отходят от пульсирующей сердцевины. Трубки в полости сердца связывают его сосуды с аппаратом искусственного кровообращения, который подсоединяют, чтобы «выключить» сердце на время основного этапа операции. 

— Мы постепенно переключаем малыша на искусственное кровообращение, плавно снимаем нагрузку с сердца и переносим ее на аппарат, — поясняет Алексей Пономарев. — Специальные расчеты позволяют поддерживать нормальную скорость кровотока. 

— Заберите!

— Забираем!

Особенности пациента учитывают при подборе препаратов.

Налобный фонарь Константина Викентьевича пронизывающим лучом освещает географию сердца новорожденного. Специалисты заключают, что по части анатомии у мальчика все обычно.

Сердце Саши пускается в галоп. 140 ударов. Невольно и твое сердце, ускоряясь, тоже бежит рядом. Высокий пульс — реакция на активные манипуляции хирурга. Так сердце выражает свое недовольство на вторжение. 

— Сердцу не нравится, когда его трогают, — говорит доктор Пономарев. — На любые механические воздействия оно откликается. Иногда урежением пульса. Но обычно его учащением. 

— Как отток? — спрашивает Константин Викентьевич.

— Все хорошо, — уверяет врач-перфузиолог, отвечающий за искусственное кровообращение.

Саша перенес операцию хорошо. Несколько дней он будет находиться в реанимации.

Сашино сердце, как приземистый фонтан, подпрыгивает в операционном поле. Бьющая из его недр кровь пока еще неправильно расходится по сосудам, не омывая, как должно, каждый орган. Константин Викентьевич постепенно задает биению родника жизни пациента верное направление.

Операция по лечению транспозиции магистральных артерий по технике сложнее, чем трансплантация сердца. Два часа непрерывного труда — скрупулезного, миниатюрного, с элементами микрохирургии, когда каждое движение опасное. Это хирургическое мастерство другого порядка, которым в нашей стране владеют только три кардиохирурга. Чтобы освоить эту операцию, надо оперировать 10–15 лет. 

Взять эту высоту — значит прослыть кардиохирургом высокого уровня и вывести на мировой уровень центр, в котором работаешь. 

— Больше двух сокращений в секунду, — обращает внимание врач-перфузиолог Алексей Пономарев. — При такой скорости кровотока работать на сердце невозможно. Поэтому в большинстве случаев порок устраняют на сухом сердце, лишенном потока крови. 

Сухое сердце

Сердце высушивают холодом. 

— Кардиоплегия, — Константин Викентьевич пережимает аорту. Кровь больше не поступает в сердце. 

Врач-перфузиолог вводит охлаждающее лекарство в одну из трубочек, останавливая сердце. Препарат будет действовать столько времени, сколько необходимо специалисту для устранения врожденной аномалии. 

— Очень высокое давление для новорожденного, — обращается Константин Викентьевич к перфузиологам. 

— Снижаем, — устраняют препятствие коллеги. 

— При охлаждении происходит спазм сосудов, — объясняет тревожный момент Алексей Пономарев. — С этим мы боремся специальными лекарствами, понижающими давление. 

Саша маленький. Его тело остывает быстро до температуры 32 градуса. Удары сердца слышатся все реже. Ключ, выбивающий багровую жидкость в центре операционного поля, постепенно успокаивается и затихает. Волна на мониторе, выражающая электрическую активность сердца, спадает. Прибор чертит прямую линию. 

Сердце Саши остановилось. Но не жизнь. Ее теперь качает сердце искуственное. 

— Без искусственного крово­обращения у такого ребенка наступило бы переохлаждение, пульс бы резко упал, и, вероятнее всего, он бы умер, — замечает Алексей Пономарев. 

Вызов

Начинается самый непростой и напряженный этап операции. Хирург бросает вызов законам природы, творя новое сердце. «Таким детям мы перекраиваем все сердечко. Сшиваем его заново. Операция сложнейшая, но очень благодарная. Если все сделать хорошо, ребенок выздоравливает», — скажет позже Константин Викентьевич. А пока операционная пребывает в молчании. Волшебство исправления врожденного порока требует максимальной сосредоточенности. Внимание всей команды сейчас собрано вокруг сердца пациента. Кажется, в эти часы жизнь новорожденного удерживает каждый. 

Рука врача-перфузиолога на пульсе искусственного сердца. Врач-анестезиолог у изголовья операционного стола. Медсестра жонглирует инструментами. Отточенные годами, ловкие, сверхточные, твердые движения пальцев хирурга сливаются в завораживающую медитативную хореографию. 

— Любая потеря сосредоточенности и внимания может обернуться ошибкой, — говорит Алексей Пономарев. — В нашем случае цена ошибки — жизнь ребенка. В идеале мы должны предвосхищать друг друга. Молчание, минимум слов указывают на опыт и сработанность бригады. Операция сложная. У кого угодно спросите, даже человека с 20-летним стажем работы, — страшно каждому, и это нормальная ситуация. Мы в ответе за жизнь малыша. 

Врач-анестезиолог Александр Замареев, не отходя, следит за показателями на мониторах. Идет сложнейшая операция, и в любой момент состояние пациента может измениться. 

— Мальчик тяжелый, хотя я всегда переживаю. У каждого пациента с врожденным пороком свои особенности. И мы их учитываем при подборе препаратов. У анестезиолога два самых сложных момента: до подключения искусственного кровообращения и после, когда возрастает риск осложнений. У такого ребенка может случиться аритмия, сердечная недостаточность, кровотечение. В этом случае нужно оценить угрозу и предупредить возможные последствия. Иногда после операции требуется подключать пациента к ЭКМО, — отмечает специалист.

Во время операции Константин Викентьевич меняет местами два сосуда — аорту и легочную артерию. Перешивает коронарные артерии. Работа напряженная, тяжелая, кропотливая, очень тонкая. 

— Шьем очень тонкими нитками, как в офтальмологии. Очень важно все сделать правильно, тогда можно не волноваться. 

Когда в руках жизнь человека, нет права на ошибку. Этот наказ о высокой ответственности в работе хирурга Константин Дроздовский усвоил от отца, который тоже оперировал. 

Стенка сосуда тонкая, как папирус. Такие хирургические манипуляции — на грани возможного. 

— При выделении коронарных сосудов есть риск повредить артерию, — говорит о подводных камнях этого вмешательства доктор Пономарев. — Если у взрослого пациента еще можно спасти положение, то у ребенка практически нет — сосудики слишком маленькие. Реимплантация коронарных артерий, их пришивание на новое место — тоже технически очень сложный момент. Сосуд важно оптимально натянуть. Если перетянуть — нитка перережет сосудистую стенку. 

Внешняя уверенность, которая передается от команды, вселяет покой рождественского вечера, когда ощущается дыхание чуда. Здесь тоже ощущается мистическое дыхание меняющейся судьбы. 

— Мыслями я все время с ним, — делится тем временем мама Саши по телефону. — Молюсь. Обычно день проходит быстро, а сегодня так медленно идет время, будто остановилось. 

Горячее сердце

— Согреваемся! 

— Начали согревание!

Специалисты постепенно заводят остановленное сердце. 

Кардиохирург снимает зажим. Кровь возвращается в сердце, вымывая остатки охлаждающего лекарства. 

— Стоп ИК. 

— Остановка органа длилась 97 минут. 

Основной этап операции закончился. Константин Викентьевич, «вылепив» ребенку здоровое сердце, снимает перчатки и благодарит коллег за работу: 

— Малыш перенес операцию хорошо. Детки с такими проблемами у нас полностью выздоравливают. 

Исправленное сердце Саши еще маленькое, но уже проворное. Совершая до 80 000 сокращений в день, будет пробегать две марафонские дистанции. 

Дома все готово для встречи Саши: кроватка, одежда. Родные ждут мальчика. Ждут здоровым. А больше всех, наверное, десятилетняя сестричка Аня, которая все спрашивает, а где же братик. 

Света впервые прижала к груди сына.

— Александр родился в тяжелом состоянии, и я запретила близким отмечать его день рождения. Когда малыша выпишут, отпразднуем, — говорила мне Светлана с тревогой сразу после операции. — Саша пока в центре, но его уже выписали из реанимации. И в этот день мама наконец впервые прижала к груди сына. И мы встретились лично со Светланой и Сашей. 

Саша изучает глазками маму. Мама рукой — каждый пальчик Саши. Поднимает чепчик, чтобы рассмотреть волосики. Смотрит на сына с придыханием, и, кажется, еще не верит, что он уже с ней. Почти здоровый. 

— Маленький такой, я не ожидала, — улыбается Светлана. — Конечно, большую операцию пережил. Спасибо огромное врачам, что спасли. Припал сразу к груди. Буду откармливать. 

Маленький Саша теперь в жизни. Его сердце бьется. Бьется ритмично, встречая большой мир.

ФАКТ

На эту операцию ушло около 20 ниток разного размера. Максимальная длина одной — 75 см.

ЦИФРА

Ежегодно наши кардиохирурги выполняют около 500 операций на открытом детском сердце.

kasiyakova@sb.by

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter