Думать Беларусь

Кто из нас в глубине души не считал себя философом! Рассуждая на кухне с друзьями, читая нотации детям, стоически перенося бытовые передряги... Да, разумеется, были когда-то Сократ, Гегель, Ницше, кто-то там еще... А сегодня у нас есть реалити-шоу и книги типа "Как стать миллионером"... Но знаете ли вы, что сейчас и здесь живут философы, мыслят, пытаются что-то понять в этом мире, в судьбе своего народа? Мы пригласили в наш конференц-зал людей известных, авторитетных и очень разных. Владимира Абушенко, заместителя директора института социологии, философа Валентина Акудовича, писателя, культуролога Петра Васюченко, доктора философских наук Татьяну Короткую, доктора философских наук, руководителя центра историко-философских исследований, заведующую отделом зарубежной философии Института философии НАН Беларуси Тамару Тузову, философа-методолога Владимира Мацкевича, доктора филологических наук, профессора БГУ, заведующего кафедрой славистики Ивана Чароту. Все началось с того, что Владимир Мацкевич вспомнил о том, как с неба Древней Греции свалился треножник, на котором было написано: "Мудрейшему". В похожем случае с яблоком раздора, предназначенном "самой прекрасной" из богинь, дело, как известно, окончилось ссорой богинь, Троянской войной... И поэмами Гомера. Греческие же философы скромно переуступали дар небес друг другу, пока тот не вернулся в "исходные руки" - к Фалесу, пожертвовавшему треножник в храм Аполлона. Вместо треножника Владимир Мацкевич использовал бутылку минеральной воды с нашего "дискуссионного" стола, начертав на ее этикетке "Мудрейшему" и предложил проверить, как будут развиваться события. Роковая "минералка" сиротливо стояла на столе, отечественные философы опасливо косились на нее... Пока напрочь не забыли о "бутылке раздора" в дискуссионном пылу. Людмила Рублевская: Есть ли у нас национальная философия? Если есть, то что она из себя представляет, если ее нет - то почему? В нашем университетском курсе был раздел философии белорусской. В нем, среди прочего изучалась философия Франтишка Богушевича, Максима Богдановича и других поэтов. Это вызывало недоумение: казалось, что поэты упоминаются здесь потому, что не нашлось философов "настоящих", вроде Сократа или Гегеля. Да еще однажды в интервью философ Игорь Бобков сказал мне, что у нас нет своей философской школы - иметь ее слишком большая роскошь, не все народы могут себе это позволить. А звучит-то обидно... Мы что, какие-то интеллектуальные маргиналы? Тамара Тузова: В том, что в вузовском курсе белорусской философии изучают творчество Франтишка Богушевича, нет ничего необычного. Философия существует в двух формах - реальной и профессиональной, или так называемой "философии учений и систем". Реальная философия присутствует и в литературе, и в искусстве... Поэтому и там можно выявлять философские образы мира, человека, Другого и так далее. В истории французской философии писатель А. Камю тоже представлен как философ, экзистенциалист. В истории русской философии может изучаться, к примеру, творчество Толстого, Достоевского. Но вы правы, тут есть проблема: публикаций по истории белорусской философии в форме истории учений и систем у нас пока явно недостаточно. Владимир Мацкевич: А я хотел бы иметь возможность прочитать, к примеру, философские трактаты белорусских мыслителей прошлых веков. Почему Институт философии не обеспечивает нам такую возможность, это же работа академического Института? Тамара Тузова: Институт опубликовал исследования и по отдельным историческим периодам развития белорусской философской мысли, и по отдельным персоналиям, подготовил и издал две хрестоматии. Этого, конечно, мало, в нашем Институте сейчас активно работают, мы стараемся "закрыть" "белые пятна" истории белорусской философской мысли. Но подготовка и издание такой, полноценной, истории философии - дорогостоящее предприятие, оно нуждается в государственном финансировании. У Института нет таких средств. И мы очень рады, что общественность понимает необходимость для отечественной культуры подобной работы и ждет ее от нас. Татьяна Короткая: С этим сталкиваются исследователи не только белорусской, но и русской, французской и других философий. Иногда говорят, что русская философия - это не философия, а нечто маргинальное, культурно-образовательное. Так же спорили о "статусе" Ницше - кто он, философ, филолог? Хотя сегодня ни один серьезный исследователь не будет спорить, что в России есть философская традиция, а Ницше - выдающийся философ... Людмила Рублевская: И о нас так же говорят, что мы маргиналы? Татьяна Короткая: Точно так же. Владимир Мацкевич: Про нас даже так сказать нельзя. Потому что у русских есть некий "корпус", про что можно так сказать. А нам даже нечего предъявить, про что можно сказать: "Это не философия". Татьяна Короткая: Мы можем назвать это духом народа. Можем назвать его интеллектуальной историей, его духовностью. Но нельзя говорить, что этого нет.. На самом деле размышление над вечными вопросами бытия мы можем найти и у Купалы с его романтизмом, темой свободы, личности. И у Коласа с его эпичностью: земля - как ценность, как святость. А еще один мощный блок нашей культуры - это религиозная мысль. Я считаю, что в области религиозной мысли наша традиция уникальна. Ведь у нас представлены все христианские конфессии, ислам, иудаизм и так далее. Возьмите хотя бы религиозную полемику об унии, она актуальна и сегодня. Владимир Мацкевич: Пока очень мало таких текстов издано. А ведь подготовкой и изданием текстов, а не рефлектированием, должен заниматься институт философии. Татьяна Короткая: Философия может существовать в разных формах. Во Франции издается масса журналов, вокруг которых объединяются философы. Философия изучается в лицеях, то есть старшеклассниками. Это культурная, гуманитарная традиция. У нас утвердилась академическая система с научно-исследовательским уклоном. Есть академия, институты, государственное финансирование. Я не вижу в этом ничего плохого. А как вы себе представляете философа? Бродячим? Владимир Мацкевич: Конечно. Как Ким Ходеев в Минске. Если б я пришел работать в институт философии, это было бы для меня точно так же, как в бизнес или на телевидение. Философствовать на работе нельзя. Татьяна Короткая: Почему? Владимир Мацкевич: Точно так же, как нельзя писать поэму за зарплату. Рифмованную рекламу - можно писать. Я - свободный философ. Тамара Тузова: Если мы работаем над запланированными темами, это не значит, что мы не занимаемся творчеством. Петр Васюченка: А што мы лiчым нацыянальнай фiласофiяй? Ёсць класiчная нямецкая фiласофiя, якая ставiць унiверсальныя анталагiчныя пытаннi, якiя тычацца не толькi Германii, але i ўсяго чалавецтва. А ёсць фiласофiя, якая высвятляе, што ёсць нацыя, i з чым яна iдзе ў гэты свет. Улюбёная думка фiлософа Уладзiмiра Конана - што на Беларусi фiласофiя заўжды перацякала ў лiтаратуру i ў асветнiцтва. Таму калi iнстытут фiласофii пачне шукаць Грыгорыя Скавараду на Беларусi... Владимир Мацкевич: ...то найдет! Петр Васюченка: ...то гэта акажацца няўдзячным заняткам. Што тычыцца нашай фiласофскай школы, то тут павiнна прагучаць iмя фiлосафа Iгната Абдзiраловiча, аўтара даследвання "Адвечным шляхам", i пiсьменнiка Максiма Гарэцкага, якi ўпершыню сфармуляваў унiверсальнае фiласофскае пытанне "Што яно i адкуля яно?" Владимир Мацкевич: Понятно, что мыслить нужно даже тогда, когда землю пашешь. Но все-таки - что такое литература? Это недоделанная философия? Думаю, что нет. Литература - это литература. Петро Васюченка: Кожны народ мае суму iнтэлектуальнага досведу. Владимир Абушенко: Следует различать национальную философию и философию в той или иной стране. Есть философия в Латинской Америке, а есть то, что четко обозначается, как латиноамериканская философия. Создавая свою философию, венгры вовлекали в нее и своих писателей, искали своих Сымонов Будных. При этом венгры прекрасно отдавали себе отчет, что в какой-то период у них был только один философ мирового уровня - Дьердь Лукач. А есть философия Венгрии, представленность в ней каких-то известных школ. И нужно просто понимать, чем мы занимаемся - или создаем национальную мифологию, или мы пытаемся воспроизводить здесь какие-то системы, школы или их версии. Валентин Акудович: На пытанне, цi ёсць беларуская фiласофiя, я адказваю цытатай з Карэла Чапэка: калi б якi-небудзь кiтаец вырашыў прыдумаць кiтайскую фiласофiю, то ён быў бы добрым кiтайцам, але дрэнным фiлософам. Што такое фiласофiя? Фiласофiя - гэта мысленне. Што такое мысленне? Гэта мова. Што такое мова? Гэта асаблiвасць бачання свету. Гэта значыць, калi мова - гэта пэўная асаблiвасць нейкай супольнасцi, агучаная праз маўленне, то, напэўна, мысленне на беларускай мове хоць у нечым адрознiваецца ад мыслення на кiтайскай мове, французскай i гэтак далей. Беларускай фiласофiяй можа называцца толькi тая фiласофiя, мысленне якой адбываецца на беларускай мове. Тады гэтае мысленне нясе ў сабе нейкае адрозненне ад iншых. Да беларускiх фiлосафаў я залiчыў бы i тых, хто мыслiць праз нейкiя культурныя, iнтэлектуальныя знакi, завязаныя на Беларусi, з беларускiм. Як фiлосаф ён можа думаць i па-руску, i на iншай мове, але выкарыстоўвае беларускiя iнтэлектуальныя знакi. Калi ж чалавек iх не выкарыстоўвае, а проста жыве на Беларусi, то ўзнiкае пытанне, цi з`яўляецца ён беларускiм фiлософам? Што тычыцца таго, цi ёсць на Беларусi фiласофiя, цi няма, то мне ўспамiнаецца сцэнка з "Залатого цяля" iльфа i Пятрова, калi Бендэр спрачаецца з ксяндзамi. Ксёндз кажа: "Ёсць Бог!", яго апанент кажа "Няма !" i так можна да бясконцасцi. То, што беларускiя фiлософы ёсць, няхай iх няшмат, я згодны. Але я не ўзяў бы на сябе смеласць сцвярджаць, што ёсць беларуская фiласофiя. Таму што фiласофiя - гэта не сума фiлософаў, а нешта iншае. Тое, што выспявае з гэтай сумы. Калi мы кажам, што ёсць нямецкая фiласофiя, мы маем на ўвазе, што нямецкая культура i нямецкая фiласофiя мае Канта, Гегеля i гэтак далей. i пакуль у нас не з`явяцца падобныя постацi, гаварыць пра нацыянальную фiласофiю цяжка. Гэта не значыць, што ў беларусаў няма патэнцыялу стварыць такую. Хаця шмат якiя вялiкiя нацыi не маюць сваёй фiласофii. Тамара Тузова: Валентин Васильевич, а что Вы тогда вообще называете "французской", "немецкой" философией? Вы так легко оперируете этими выражениями, словно это нечто само собой разумеющееся, а ведь внутри каждой из этих культур в действительности много совершенно разных, часто противоположных философий... И еще мне хотелось бы знать, куда вы меня, согласно вашей рубрикации, зачислите? К белорусским философам или вообще исключите из философии? Валентин Акудович: Творы шаноўнай Тамары Мiхайлаўны ўвайшлi ў складзеную намi "Анталогiю беларускага мыслення". Дарэчы, на семiнарах, якiя праводзяць iгар Бабкоў i Уладзiмiр Абушэнка, нiкога не хвалюе, хто на якой мове гаворыць. Тамара Тузова: Я решительно не согласна с мнением, что мы можем только "повторять чужое", "примазываться" к чужим школам. То, что мы можем работать, зная опыт философствования других стран, ссылаясь на него, это только плюс. Я, например, в своей книге не повторяла чужие опыты философствования. Я на них училась, как можно работать. И применяла этот опыт к своим собственным проблемам, ставила их. И еще... Моя книга - на русском языке. Но могла ли она появиться в России, в другой стране? Нет! Она чисто белорусская, это мой личный опыт осмысления вхождения в философию и работы в ней именно здесь. И именно в институте философии. Хотя меня к каким только школам после этой книги не приписывали... Иван Чарота: История философии Беларуси определялась общественно-политическими требованиями, поэтому в нее записывались общественно-политические деятели, фигуры национально-освободительного движения. Что касается языка, то на определенных этапах существования философии и науки вообще использовались не национальные языки, а общепринятый для них. Например, греческий, арабский, латынь. Что же касается языка нашей белорусской философии, то, конечно, им должен быть белорусский - со своим кодом мироотражения. Людмила Рублевская: Упомянутый Игнат Абдиралович говорил о двойственной философии, культуре, национальном характере белорусов... " Ваганне памiж Захадам i Усходам i шчырая непрыхiльнасць нi да аднаго, нi да другога з`яўляецца асноўнаю адзнакаю гiсторыi беларускага народу." Состояние "раздарожжа", пограничья между Востоком и Западом... Отражается ли оно в современном мышлении, и что это - норма или трагедия нации? Наш путь - синтез или выбор? Или белорусская философия эту проблему не замечает? Владимир Абушенко: Проблему эту обсуждают сегодня достаточно интенсивно. Бобков обсуждает, Акудович, я обсуждаю... Беларусь на пограничье... А мы не на границе, у нас просто есть и то, и другое. Поэтому не обязательно в нашей "двойственности" видеть трагедию. Тамара Тузова: Я как-то спорила с Бобковым на эту тему. Да, мы между Востоком и Западом... Но это - всего лишь внешние, объективные условия нашего существования и мышления. Конечно, они обусловливают нашу жизнь и мысль. Но нельзя делать это "между" единственной и определяющей характеристикой нашей культуры, в том числе и философской. Почему мы говорим только о выборе? Словно мы должны выбирать между уже готовым? Да и синтез есть только тогда, когда в нем возникает нечто новое, как свое, собственное. Мы есть, когда мы мыслим сами, желаем сами, действуем сами. Тогда мы есть. И мы есть. Конечно, мы - часть мировой культуры, часть европейской культуры, часть большого региона... Но мы всегда присутствовали в нем еще и в качестве полноценного субъекта мышления. Почему же мы должны позиционировать себя только так - "между"? Все культуры претерпевают влияние соседей. Но никто же не говорит, скажем, о французской культуре, как о находящейся "между" немецкой и испанской. Татьяна Короткая: Как заметил выдающийся румынский философ Мирча Элиаде, хорошо писать историю немцев, где все определенно и понятно, и тяжело писать историю румын, потому что Румыния все время попадала в сферу иных культурных и политических образований. Последнее можно отнести и к Беларуси. Должно быть дано какое-то время культуре и народу, чтобы он мог осуществить те смыслы, которые в нем присутствуют. А то, что они присутствуют - несомненно. Если есть национальная история, национальная культура, как может не возникнуть национальная философия? Иногда встречаешь утилитаристский подход: а что философия даст нам? Вот прямо теперь, немедленно? Как она повлияет на урожай, как она повлияет на нас и т.д. Нельзя бояться того, что есть какие-то вещи духовного порядка, которые всегда избыточны, не приносят немедленной пользы. Но в конечном итоге дадут результат, намного превосходящий эту конкретную пользу. Петр Васюченка: Падкрэслю, аспрэчваючы Уладзiмiра Мацкевiча, што i ў старажытнасцi беларуская фiласофская думка была, няхай i ў лiтаратурнай, публiцыстычнай форме. i мы можам гаварыць пра фiласафемы, якiя вызначаюць аблiчча нашай культуры, нашага народа, атрыбуты нацыянальнага мыслення. Мне думаецца, гэта не толькi "памiж" альбо "между", але ж i "тут", якое заўсёды знаходзiцца з "памiж" у адвечным змаганнi. Абдзiраловiч казаў, што Беларусь мусiць iсцi не з Захадам цi Усходам, а церабiць свой шлях. Адвечны шлях. i яшчэ адна фiласафема - шляху i дому. Згадаем Францыска Скарыну з яго "Птушкi любяць гнёзды свае, рыбы вiры свае..." i гэтак далей. Фiласафемай дома, i, вядома, зямлi, на якой гэты дом стаiць, прасякнутая наша культура, народнае мысленне. Иван Чарота: Да, мы очень часто, опираясь на предшественников, говорим о состоянии Беларуси "между". Для меня это абсурдно. Белград, например, находится между Стамбулом и Москвой, да еще и между Веной. (Это существенный третий компонент). И София, и Прага аналогично. И Варшава - между Москвой и Берлином, а еще делает вид, что и Парижем. То есть состояние "между " свойственно всем странам. И не только в языке выражается особенность, самость. У каждого народа своя судьба, формулируемая в знаковых вопросах. Если в русской философии это "Что делать?" и "Кто виноват?", то у белорусов - "За что?". И я хочу вас спросить, что нового сказали упоминавшиеся "классики", не высказавшие ничего существенного, кроме как "Не с Москвой и не с Варшавой"? Ведь в этом откровения нет. А вот что представляет из себя исконная эволюционная сущность белоруса - это предмет национальной философии. А не только литературы, всегда и достойно выполнявшей роль этно-духовно-культурной идентификации. Владимир Мацкевич: Я учился и жил в Москве и Санкт-Петербурге. Когда я свалился, как с Луны, в Беларусь в 1994 году, и застал ее в момент становления всего и вся - государственных институтов, бизнеса, в том числе и национальной философии, я не очень понял то, что увидел. Бобков может уже десять лет говорить одно и то же. Но это - монолог. Монолог - я вижу, диалога - нет. Тамара Тузова: Вы сказали, что белорусской философии нет, что в ней нет проблемы иного. Но это не так. Что же касается иного, мы сами выстраиваем его в нашем рефлексивном пространстве. Владимир Мацевич: Да, это так. Но этого нет в белорусской философии. Тамара Тузова: Есть. Владимир Мацкевич: Где она есть? Тамара Тузова: Вы читали мою книгу "Специфика философской рефлексии"? Там, к примеру, есть. Владимир Мацкевич: Нет, не читал. А Вы, Тамара Михайловна, мою книжку читали? Тамара Тузова: Нет. Но при этом, в отличие от Вас, я не пришла сюда просто заявить, что Вас нет. Владимир Мацкевич: Вот видите - даже белорусские философы друг друга не читают. Я формулировал тезис о том, чтобы "думать Беларусь". Чтобы проявилась национальная философия, она должна изменить мышление, иметь белорусский "предмет". Надо делать Беларусь предметом мышления, говорения, диалога. И взгляд "иного" должен быть во всем этом представлен. Потом я обнаружил, что Виндельбандт, когда создавал свою философскую школу, точно также задавался вопросом "думать Германию". Поскольку возникла новая Германия - совсем не та, в которой философствовали Шопенгауэр, Гегель и так далее. Чтобы создать страну - ее нужно думать. Если мы думаем ее политико-экономически - мы думаем ее в плане национального строительства. Можем думать географически, можем думать философски... Нужно сформулировать Беларусь как философско-методологическую проблему. Этим я и занялся. Я - методолог, ученик Георгия Петровича Щедровицкого. И я вырос из философии московского методологического кружка. А методология возникала из работ Зиновьева, Грушина, Мамардашвили, Щедровицкого. Я живу в Беларуси и следую здесь их учению. Другое дело, что как философия московского методологического кружка была маргинальной в Советском Союзе, так она маргинальна и здесь. Отсюда мое отношение к университетам и институтам. Бытие философии определяется самоопределением философа, который не очень спрашивает мнения других о своем философствовании, но вступает в диалог с другими. Как Сократ вопрошал на "агоре" афинян, так и современный философ должен вопрошать не-философов-белорусов об их проблемах и относиться к ним философски. До сих пор, пока он этого не делает, это самозванец, а не философ. Тамара Тузова: Вы предлагаете выйти на улицу, найти "иного" и спросить, "какие у тебя проблемы?" Об этом их может спрашивать и философ, и социолог, и юрист, и психолог... И каждый из них будет работать с этим "материалом" по своим правилам. У философа в этом материале будет свой предмет и свои правила осмысления, к примеру: что это значит? При каких условиях такое возможно? Что это говорит о мире и о самом человеке? Природа и специфика философии, что она ищет и что она, и только она, нам может дать, какие универсальные смыслы найдет она в этом конкретном, единичном белорусском - вот о чем здесь нужно говорить. Владимир Мацкевич: Именно "другой", не-философ, является критерием наличия или отсутствия философии. Идеология - это "попса" философии, которая отвечает на те же вопросы, но пользуясь "тремя аккордами". Так вот, при создании идеологии ни оппозиция, ни государство не обращаются к философам. Таким образом идеологии создаются на основании "попсы" же, упрощенных понятий. Поэтому ничего толкового, путного не получается ни в том, ни в другом стане. И нигде на Беларуси нет ни одного "иного", не-философа, который сказал бы: "А мне нужно поговорить с философом". Хайдегер в Германии пользовался таким спросом, Фуко во Франции - пользовался. Сегодня, к сожалению, философы в Беларуси только спорят друг с другом, чем и мы сейчас занимаемся. Поэтому мы все можем отнести к себе тезис Акудовича "Мяне няма". Каждая философская школа должна быть представлена в социуме. Отсюда остро встал вопрос о представленности нашей. Должно быть обозначенное место, где происходит "по гамбургскому счету" самоопределение философов. Ристалище, на котором они либо признают друг друга, либо не признают. Некая биржа мышления. Абсолютно неформальная вещь, где выясняется, философ ты или не философ. Разумеется, нельзя просто повесить табличку на двери комнаты: "Здесь собираются белорусские философы". Должен быть философский журнал. Без таких журналов философия немыслима. Должны быть дискуссионные клубы, публичные лекции философов. Чтобы сформировалось "кола" белорусских философов, чтобы были их книги, академически изданные. Тамара Тузова: Ну а если кто-то не придет в ваше "кола", на ваше "ристалище", вы что, исключите его из числа философов? К примеру, кому-то просто не интересно то, что делают там. Ведь у каждого - свой выбор. Сартр, скажем, называл себя картезианцем, Делёз, которого у нас очень любят, писал, что и сегодня можно быть платоником. Кстати, наши интеллектуалы, прочитав Делёза, как правило, этого не замечают. Считают, что вот у нас теперь есть постмодернизм - и больше ничего не нужно, все остальное "устарело". И еще, я не согласна с вашим высказыванием, что идеология - это "попса философии". Идеология - это идеология, самостоятельная и специфическая форма общественного сознания. Да, у философии есть своя "попса", как есть своя "попса" и у литературы. Но это - вовсе не идеология. Иван Чарота: Когда мы говорим, что ищем национальную идею, мы не отличаем идею от доктрины и от программы. А в ряду идей накладываем есть общественно-политическое, общественно-экономическое, культурное содержание... А есть еще идея духовного развития. Это все разные вещи. Смешивая их, мы сами путаемся и путаем других. Людмила Рублевская: Хорошо, давайте сосредоточимся на портрете "коллективного сознания" белоруса. Вы уж извините, что приходится все время "оттягивать" ваше внимание к конкретике. Но не тот ли это случай, когда нужно выйти на "агору" и заинтересоваться проблемами "иного", "не-философа", о котором говорил Владимир Мацкевич? Конкретный вопрос. Какой же национальный миф создает сегодняшняя белорусская философия? Что она объясняет белорусам о них самих? Владимир Мацкевич: Мифы и сказки создают сказочники. У Булгакова в "Мастере и Маргарите" эта проблема обсуждалась, когда Бегемот и Фагот пытались попасть в ресторан Союза писателей. У них спрашивают удостоверение союза писателей. Они в ответ: а у Достоевского есть такое удостоверение? В конце-концов назвались Панаевым и Скабичевским. Третьеразрядными писателями 19 века, но при этом тот, кто назвался Скабичевским, подписался "Панаев", а тот, кто назвался Панаевым, подписался "Скабичевский". В художественной форме Булгаков хотел показать, что все это несущественно - имена несуществующих писателей. Так и в Беларуси - есть люди, у которых есть докторские, кандидатские степени, и которые не есть философы. Философия делается философами, а они не нуждаются в удостоверениях. Самообман состоит в том, что белорусы, как любой народ, всегда мыслили и творили - литературу, фольклор, выплавляли металл, лепили горшки, жгли огонь... Но от того, что они жгли огонь, плазму, не было физики плазмы на Беларуси. Точно так от того, что люди размышляют, философия не появляется. Так что мы либо сделаем философию, философские школы, либо их не будет. И сейчас мы этим занимаемся. Но говорить, что все это было, потому что белорусы когда-то что-то сочиняли, в сказках, литературе и так далее, это самообман. Валентин Акудович: У нас такая багатая iнтэлектуальная прастора, што нацыянальная фiласофiя не можа не з`явiцца. Вось на пачатку перабудовы ў Вiцебску пачаў выходзiць часопiс, цалкам прысвечаны аднаму фiлосафу - Бахцiну: "Карнавал. Хранатоп. Дыялог" . Вы шмат ведаеце краiн, дзе выходзiў бы часопiс, прысвечаны творчасцi аднаго фiлосафа? А вось яшчэ унiкальнае выданне - часопiс "Перекрестки". Ужо не мы адны вырашаем праблему "памiж". У гэтым выданнi выступаюць фiлосафы Украiны, Расii, Польшчы, iдзе сапраўдны дыялог... Иван Чарота: В истории Беларуси есть много знаков, которые стоит серьезно обдумать. Например, очень своеобразное значение имеет женщина в истории беларусов, не сравнимо ни с каким другим народом. Во первых, история святости. Первая в Европе женщина-монахиня - Анастасия (Рогнеда). Ефросиния Полоцкая, София Слуцкая, Иулиания Ольшанская... Женщина в Беларуси сохранила церковь, веру. Второй момент. Здесь несколько раз упоминалась многоконфессиональность белорусов. Но в той же Сербии конфессий еще больше. Когда мы говорим об унии у нас, забываем, что это было и в других странах. Третье. Петр Васюченка говорил как об архетипах белорусов о "доме и "шляху". Не о доме нужно говорить, это общий архетип, а о "куте", зафиксированный в белорусском мировосприятии. "Родны кут"... А что касается "шляху", пути, то у беларусов скорее не путь, а "раздарожжа", распутье. Особенно отразилось это как мотив литературы и искусства. И вообще, переходные стадии - утро и вечер, не день, не ночь... Согласен с коллегой Васюченка в том, что не нужно воспринимать "тутэйшасць" отрицательно, как получилось под влиянием постановки пьесы Купалы. В сознании мыслителей, художников, литераторов "тутэйшасць", здешность - это абсолютно позитивный момент сознания белоруса. Противопоставление "я - тут, "тутэйшы", а он -пришелец". Да, в пьесе Купалы главный персонаж - Зносак, меняется при каждой новой власти. "Тутэйшасць", на самом деле - не это. Мой дед пережил семь разных государств, никуда не выезжая, живя в "родным куце". Даже не просто власть менялась - а государства. А мой дед не менялся. Для него главным было - его земля, его труд, его семья, его вера. Владимир Мацкевич: То, о чем вы говорите - не философия. Иван Чарота: Для меня исходной является идея народа. Народ, как верно сказал В.Соловьев, не то, что он думает сам о себе, а то, что Бог думает о нем. Мы про это забыли. Мы шли от антропоцентрического взгляда на мир, в центре которого - человек. А теоцентрический, признающий центром Бога, на котором держалось и мышление, и жизнь наших предков, мы отвергли и никак не вернемся к нему, как единственно верному и спасительному. Тамара Тузова: И кто возьмет на себя смелость сказать "Так думает о нас Бог?" Иван Чарота: И не нужно брать на себя такую смелость. Но искать, в чем же заключается промысел Божий в отношении ко мне, к моему народу - это и есть ответ на вопросы, которые здесь звучали. Вопросы главнейшие: кто я, откуда пришел, куда иду и куда меня Бог отправляет? Тамара Тузова: Да, и это тоже наша работа, философов, говорить в том числе и о тех вещах, о которых говорил Иван Чарота. О том же положении женщины в культуре Беларуси. Но говорить так, как может об этом сказать только философ, а не литератор. И никто другой. Вот что важно понять: у литературы свои задачи, у философии - свои, свой предмет, язык, свои специфические способы и правила рассмотрения, "высечения" своего собственного предмета в этом материале. Иван Чарота: А это, простите, не совсем корректно прозвучит, карпаратыўная фанабэрыя". Владимир Мацкевич: Универсальных правил мышления вообще нет. Тамара Тузова: Есть. Хотя бы, к примеру, первая из трех знаменитых "максим" Канта - "мыслить самому"... Владимир Мацкевич: Они устарели. Тамара Тузова: Нет, это - вечное. И в заключение: убеждение, что у нас философии нет, есть не что иное, как принятие внешнего, причем не самого доброжелательного, взгляда на нас. И я думаю, что даже если бы Вам, Владимир, сейчас предъявили белорусского Платона или Мамардашвили, Вы все равно продолжали бы утверждать, что философии здесь нет. Читайте книги, издаваемые в нашем Институте... Владимир Абушенко: В результате никто не спросит, это сказал философ или филолог. Главное, что это было сказано в нужном месте и в нужное время. Татьяна Короткая: Думаю, говоря о "коллективном сознании" белорусов, нужно опять вспомить о многоконфессиональности нашей страны. Особенно - философии межконфессиональных отношений. В этом направлении есть еще много белых пятен. Владимир Абушенко: Все архетипы национального мышления, которые мы упоминали, "зациклены" на пространстве. "Памiж", "между", "пограничье"... Антропоцентризм: "я- здесь, я- тут"... Проблема - в переходе от пространственных способов осмысления к временным, что совершенно естественно для классических форм философии и не очень характерно для нас. Этот антропоцентризм, зацикленность на своем "я" порождает самоедство. Сидим на болоте, что с нас взять, у нас ничего нет... Вот Валентин Акудович сегодня взял и перечислил конкретные издания: нечего самоуничижаться, все у нас есть. Наша дискуссия тоже это подтверждает. Владимир Мацкевич: Валентин Акудович как-то сказал мне: "Я - в Европе, потому что за завтраком читаю Деррида". Только тогда появится белорусская философия, когда кто-то из великих философов Европы будет читать за завтраком или за файф-о-клок Акудовича. Людмила Рублевская: А это в принципе возможно, чтобы Акудовича читал за завтраком некто, равный Деррида? Владимир Мацкевич: Возможно, если Акудович будет писать не то, что интересует только местечковых "тутэйшых", а то, что интересует всех. Но чтобы Акудович начал это писать, нужно, чтобы была заинтересованность именно местечковых "тутэйшых". Потому что если мы не пишем друг для друга, мы не можем быть интересны никому. Еще нужен пиар. Современная философия делается современными средствами. И я думаю, что последнюю книгу Акудовича "Разбурыць Парыж" просто за название в Париже прочитают. Иван Чарота: Проблема востребованности "там" не решается "тут". Вспомню сербских философов Николая Велимировича и Иустина Поповича. В свое время их знал только ограниченный круг сербов. А теперь обоих перевели на десятки языков мира. Вначале хотели издавать трехтомники... Потом - десятитомники... А оказалось, что творений у каждого из них - на сорок томов! Значит, востребованность предвиделась, подготавливалась, осуществлялась. Теперь упомянутых сербских философов переводят и индусы, и китайцы, не говоря о европейцах... Или, скажем, философ Бела Хамваш, мадьяр, наш ровесник. И мой друг, сербский профессор Сава Бабич, жертвуя всем, сидит и переводит Белу Хамваша на сербский язык. Уже перевел 12 тысяч страниц. Владимир Мацкевич: Но, согласитесь, никто в Сербии не знал бы того Белу Хамваша, если бы не прочитал предварительно рецензию на его книгу, изданную и популярную в Венгрии. Людмила Рублевская: Короче, у философов существуют те же самые проблемы, что и у литераторов. Нужен пиар, рецензии, издатели, переводчики... Так есть белорусская национальная философия? Владимир Мацкевич: Она должна быть. А то, что должно быть, перефразируя К.Лотце, является более реальным, чем то, что есть. Вот и пойми этих философов... Впрочем, как сказал Людвиг Берне, философы не более, чем кузнецы, кующие плуг. После них многое еще должно быть сделано, чтобы получился хлеб. Но, согласитесь, без плуга не будет и хлеба. Р.S. Бутылку минералки с надписью "Мудрейшему" под конец дискуссии откупорил Валентин Акудович, пребывающий в пылу полемики. Поняв из веселых возгласов коллег, что произошло, смутился и предложил разделить содержимое рокового пластикового сосуда на всех... Так что, видимо, своя философия у нас все-таки есть. Зайдите на наш виртуальный "Круглый стол", чтобы высказать свое мнение.