С минувшей Паралимпиады в Пхенчхане парень вернулся уже с двумя наградами, но по–прежнему старается держаться в стороне от телекамер. «Я даже в соцсетях не регистрируюсь. Не публичный человек, зачем весь этот шум?» — рассказывает Лобан, но соглашается: его пример в конечном счете может заставить кого–нибудь сделать первый шаг в новой жизни. Той, что начинается после того, как врачи выносят свой неутешительный диагноз.
— Когда человек оказывается в инвалидной коляске, ему кажется, что взгляды всего мира сосредоточены на нем. Особенно в первое время. Не знаю, возможно, кому–то нравится быть в центре внимания. Мне — не очень. Научился абстрагироваться.
— Ты давно в кресле?
— 13 лет. Долго. Сейчас–то в городе становится все больше людей на колясках, а тогда в основном по домам сидели. В Минске было мало мест, где колясочнику можно было спокойно погулять. Мы вот сейчас шли по торговому центру — удобно. В кафе сидим. Безбарьерная среда. Раньше сделать то же самое было гораздо сложнее. Но я сильный, справился.
— Адаптироваться было сложно?
— Очень помогла программа в центре помощи спортсменам–инвалидам. Я туда попал в 2006 году, через пять месяцев после травмы. Была специализация: спортивные танцы. Для меня она стала путевкой в жизнь. Познакомился с Людой Волчек, с другими людьми, которые адаптировались к условиям жизни в инвалидном кресле. Ощутил, что даже с ампутацией могу быть равным, решать какие–то бытовые проблемы, заводить семью, водить автомобиль. Для большинства людей это кажется естественным. Я, например, тоже не задумывался. Просто работал на стройке.
— Там и травмировался?
— Нет, как–то по пути домой... Несчастный случай. Оказалось, что очень многому придется учиться. В центре мы, например, не только танцевали, но и красили стены, делали ремонт, готовили еду. Там и жили. Разделились на пары, каждая на день становилась дежурной... Все это потом очень помогало в повседневной жизни. До этого ведь я в основном по командировкам да общежитиям. Вахты по всей Беларуси. Строили, по иронии судьбы, как раз детские реабилитационные центры. Потом, после травмы, все это, конечно, закончилось, я отправился в деревню к родителям...
— К тебе сейчас кто–нибудь обращается за советом?
— Мне сложно представить, как это может случиться. Если я вижу в городе человека на коляске, вряд ли буду его о чем–то расспрашивать. Вы ведь не бежите жать руку каждому, кто носит очки. Понятно, что для многих инвалидная коляска еще экзотика, но каждый идет по своим делам, у всех своя жизнь...
— Ты начинал с танцев на колясках, а как на лыжах–то оказался?
— После окончания программы реабилитации мне предложили стать спортсменом–инструктором. Оценили способности. Но я отказался. Нужно было ехать на протезирование. Потом долго переживал и через год все же устроился. Почти год проработал, даже детей рисовать учил. Платили, правда, в пересчете долларов 50 в месяц, но зато кормили. За это время и познакомился с лыжами. Мне так понравилось, что даже попросился к тренеру Люды Волчек. Она, правда, посмотрела на меня — худой, зеленый — и вынесла вердикт: не получится. Я не сдался. Узнал, что есть еще один тренер, нашел его номер. Он мне, правда, тогда так и не перезвонил, но через год я опять его встретил: хочу заниматься! Ушел с работы, пришлось много тренироваться. До этого ведь только в школе на уроках физкультуры на лыжах ходил. Кстати, вопреки стереотипам физкультура у нас была сильная. И лыжи, и метания, и подтягивания, и бег. Все виды спорта понемногу!
— Возможно, потому, что школа эта была в деревне Гончары, где ты родился? Говорят, деревенские ребята по природе крепче...
— Крепче потому, что, кроме физкультуры в школе, у меня была «физкультура» дома. Работа в деревне всегда есть. Посевная, уборка, заготовка сена, прополки... В 4 утра ушел из дому — в десять вечера пришел. Всем приходилось заниматься. Руки крепкие, к тому же я потом и в тренажерном зале занимался, и на коляске вокруг реабилитационного центра гонял. Благо в Колодищах места много. У меня появилась цель, и я в себя очень сильно верил. Даже переоценивал возможности. Думал: приеду сейчас на международные соревнования и всех порву. Но оказалось, что одними силой и волей в паралимпийском спорте ничего не добьешься. Конкуренция очень выросла. К счастью, как выяснилось, у меня есть генетическая предрасположенность. Если бы в свое время в деревне была спортивная школа, кто знает, быть может, вырос в спортсмена серьезного уровня. Тем более что с мотивацией у меня все было в порядке и трудности не пугали. На сбор в Финляндию, например, поехал за свой счет. Набрал дома продуктов — и вперед. Потом тренер за свои деньги повез в Украину — в горы. Вадим Сашурин подарил лыжи. На первых соревнованиях я финишировал двенадцатым. Учитывая, что стартовали 40 человек, неплохо.
— Лыжи для выступлений паралимпийцев отличаются от тех, на которых бегут «обычные» спортсмены?
— Те же самые, просто на них устанавливаются специальные сани — боб. Поэтому единственное требование — они должны соответствовать нагрузке. Сегодня я покупаю у фирмы «Фишер» лыжи, которые сдают туда Дарья Домрачева и Надежда Скардино. Договорился по своим каналам, и мне их передают.
— Не проще ли брать лыжи напрямую у девушек?
— Там сложная схема. Они не могут их продавать: по контракту пары, которые спортсмены не используют, они должны возвращать на завод–производитель, а уже завод может продавать. Государство нам, кстати, лыжи тоже покупает, мы тренируемся на них, но те, на которых выступает Домрачева, повыше уровнем. Всего же у меня сейчас около 25 пар лыж — для разного снега и разной погоды. Готовит их мой тренер Николай Шабловский.
— Что ты почувствовал, когда выиграл первые соревнования?
— На пьедестал я попал уже на второй год занятий на соревнованиях в Швеции. До этого на чемпионате мира в Финляндии дважды был четвертым. При этом моя категория — одна из самых распространенных. Конкуренция всегда очень высокая. На Паралимпиаде, например, в спринте стартовали 35 человек, но это — лучшие. На других соревнованиях, бывает, и по 50 заявляется. Но при этом в 2009 году я завоевал Хрустальный глобус по итогам кубкового сезона. Занял второе место в общем зачете: в паралимпийском спорте за это тоже глобус дают.
— Твоя супруга — Лидия Графеева — тоже спортсменка: обладательница двух бронзовых медалей минувшей Паралимпиады. Как вы познакомились?
— Случайно. Я был на сборе в протезном госпитале, она там восстанавливалась после полученной в аварии травмы. Лида сразу зацепила. Любовь с первого взгляда. С тех пор прошло пять с половиной лет, и все это время мы почти не расстаемся. Вместе тренируемся, вместе решаем жизненные вопросы.
— Где вы живете?
— У меня есть маленькая однокомнатная квартирка. С колясками там поместиться не так просто, зато первый этаж. Есть пандус, хотя для его установки потребовалось немало усилий. Целый год я писал заявления и письма вплоть до председателя Мингорисполкома и прокуратуры. Очень помогли юристы общества инвалидов–колясочников. Без них, наверное, я бы до сих пор по ступенькам прыгал. Мне еще полбеды — я сильный. Но есть ведь разные инвалиды, и я не могу понять, почему наши застройщики до сих пор не соблюдают элементарных правил и законов. Существует ведь программа по созданию безбарьерной среды, а штампуют до сих пор стандартные девятиэтажки, в которых с улицы до лифта как минимум девять ступенек. Потом приходится что–то мудрить. Хотя с другой стороны, в том же Израиле мы с Лидой к некоторым святыням и по 50 ступенек преодолевали. Где–то сами, где–то с помощью. Я это к тому, что не везде можно создать безбарьерную среду, сколько об этом ни мечтай. И Минск, кстати, не худший пример: здесь не так и много недоступных мест. Просто даже если перед тобой препятствие, нужно его преодолевать, а не ныть, что вокруг все плохо.
komashko@sb.by
