Однажды стал свидетелем ссоры танкиста с батальонным разведчиком, а разнимали их пехотинец, артиллерист и пулеметчик. Поругались бывшие солдаты, доказывая друг другу, кому на войне было тяжелее. Танкист кричал, что он четыре раза горел в танке и выкрикивал названия населенных пунктов, где снаряд попадал в его боевую машину. Потом перечислял фамилии лейтенантов и сержантов из своего экипажа, которых пришлось хоронить у тех же деревень и местечек... Разведчик, худой, как весло, слушал, отмахивался и бормотал чуть ехидно что–то вроде: «Ага, конечно, а то я не знаю... У вас всегда крыша над головой, пешком вы не ходили, а я четыре года на пузе за линию фронта ползал, на себе немцев тягал!»
Потом они схватились за лацканы пиджаков и стали трясти друг друга так, что медали и ордена зазвенели. Товарищи бросились разнимать спорщиков, крича и безбожно матерясь. У каждого из тех, кто сидел за столом, был свой опыт и своя правда. Бывший разведчик вырвался из рук артиллериста и пехотинца. Сбросил на скамейку пиджак, подошел к танкисту вплотную и резко задрал фланелевую рубашку вместе с майкой. Почти от ключицы и до живота шли безобразные фиолетовые шрамы. Толстые и выпуклые, как мой палец. Такие жуткие, что я, десятилетний ребенок, испугался и расплакался. Потом и танкист с разведчиком плакали, обнимались и выпивали. Как выяснилось, за Победу, которую встретили в госпиталях — один в Польше, а другой под Ленинградом.
Обычные дядьки. Бывший танкист работал экскаваторщиком, а разведчик сварщиком на стройке.
Слышал рассказы о войне летчиков, водителей, медсестер, партизан, подпольщиков, саперов, понтонеров, хирургов... Узников концентрационных лагерей и тех, кто оказался в подвалах гестапо.
Детей, подростков и стариков. Деревенских, городских и местечковых...
Людей разных национальностей.
Женщина–казашка, лет десять назад рассказала, как убила первого фашиста. С осени 1943–го она была снайпером на Белорусском фронте. Когда в оптическом прицеле появился фашист, она уже была готова нажать на курок. Но немец повернулся к ней лицом. Враг оказался рыжим лопоухим юношей, а у нее начал слезиться правый глаз... «Совсем дитя... Как в такого стрелять? — шептала бывший снайпер, глядя на меня бесцветными от возраста глазами. — Потом к нему подошел взрослый и что–то стал приказывать, вот я в того и выстрелила...»
Летом 1970–го мой деревенский приятель, с которым мы собрались утром идти в грибы, опоздал. Потом в лесу рассказал, что ночью его отец опять страшно кричал, ругался и плакал, а потому всех разбудил. На мой вопрос: «А что случилось?» — Володька махнул рукой и ответил, что батька опять войну во сне видел и ему было страшно. Его отец — высокий и широкоплечий мужчина прошел всю Великую Отечественную. От Гомеля до Москвы и от Москвы до Праги. Когда лесник уходил на работу, то его сын открывал шкаф и доставал синий пиджак, тяжелый от медалей и орденов. Запомнились большие звезды двух солдатских орденов Славы.
К чему я вспомнил эти истории?
Все, с кем довелось разговаривать про войну, все как один — мужчины и женщины — говорили, что передать весь ужас и боль того, что с ними произошло, что они пережили и чему были свидетелями, — невозможно. Нет на свете таких слов. Не придумали люди. Все говорили, тихо и громко, что хуже войны ничего не бывает. И повторяли — ничего!
ladzimir@tut.by
