Кирилл Мазуров (слева) с боевыми товарищами.— Наталья Кирилловна, вы занимаетесь историей и политикой стран Европы и Америки. Что происходит с памятью о войне на Западе?
— Историю переписывают прямо на наших глазах. Это начиналось постепенно. Сначала мы не воспринимали этого всерьез, подшучивали над тем, что Второй фронт стал вдруг приобретать черты главного во Второй мировой. Лет десять назад известный британский историк-советолог Джеффри Робертс, который выступал в МГИМО, сказал как-то мне в личной беседе: «Зачем в вашей стране льют грязь на Сталина? Неужели не понимаете, что у вас отнимут Победу?» Это были пророческие слова. Нашу страну уже приравняли к гитлеровской Германии, а вскоре скажут, что это Советский Союз на нее напал. Кстати, отец, выступая на Cъезде народных депутатов в 1989 году, за три месяца до своего ухода, пытался донести до присутствовавших недопустимость охаивания советского прошлого и подвига советского солдата, которому «обязаны поклониться до земли хотя бы за то, что живут на белом свете».
— Вы по девичьей фамилии Мазурова. Ваш отец — известный организатор партизанского движения, а позже второй человек в правительстве СССР. Как началась для него война?
— Как большинство фронтовиков, он о войне говорить не любил. Но про 22 июня рассказывал. Был в это время в Бресте первым секретарем обкома комсомола. Всю ночь, вспоминал, снился какой-то тревожный сон, проснулся от грохота, выглянул в окно: небо на востоке было совершенно ясное. Перешел к противоположному окну — а там уже все взрывалось. Быстро оделся, побежал на работу. Застал только испуганного сторожа. Бросился домой взять забытую куртку, а по улице уже шли немецкие танки... Огородами выбрался из города, встретил пограничников, которые рассказали, где находится его начальство. Народ бежал в растерянности, никто не понимал, что происходит. Но Брестская крепость уже сражалась. Отец, у которого было оружие, участвовал в боях, отступая до Минска, а потом до Могилева.
Позже примкнул к 21‑й армии и сражался вместе с ней под Полтавой. Погиб командир, взял на себя командование батальоном, был ранен. Попал в Сталинграде в госпиталь.
Профессор МГИМО Наталья Капитонова (Мазурова).— Но как возникла в его жизни «республика-партизанка», объединившая 374 тысячи человек? О Кирилле Мазурове известно, что он, будучи одним из партизанских вожаков, лично участвовал в штурмовых операциях. «Было весело» — так написал об этом в одном из своих донесений в Центр. Необыкновенная смелость, мужество и, наверное, какая-то мальчишеская безрассудность?
— Еще будучи в госпитале, отец все время просился на фронт, но его отправили на курсы высшего командного состава «Выстрел». И в 1942 году в начале осени вдруг вызвали в Москву в Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД), а оттуда направили в тыл врага специальным его представителем по всему югу Белоруссии. Отец всегда был на передовой, хотя мог не участвовать в боях, потому что руководил масштабной работой. Но что интересно, ведь он ругал Эдуарда Нордмана (участника первого партизанского боя в истории Великой Отечественной войны. — Прим. ред.) за безрассудство. Говорил: «Пойми, на тебе сходится огромное количество всяких связей и контактов. Если тебя убьют, придется начинать всю эту работу заново». А сам ходил на штурмы. Позже признавался: интуиция подсказывала, что не убьют. За проявленные отвагу и мужество был награжден орденом Красного Знамени. Однажды он стрелял из автомата стоя. Ничего не боялся. Ординарец Николай Симонов не знал, как его уберечь, кричал, но из-за грохота боя ничего не было слышно. Тогда он подполз к отцу и с силой толкнул под колени.
— Что знал сугубо городской человек про жизнь в лесу, быт в землянках?
— По сути, ничего. После беседы с Пономаренко в ЦШПД он несколько вечеров провел в библиотеке, чтобы почитать, что такое партизанская война. Представления о ней на момент назначения были самые примитивные. В Ленинской библиотеке ему подобрали воспоминания о войне 1812 года, о Гражданской войне в Советской России и о Гражданской войне в Испании. Из этих книг отец вынес главное — партизанская война должна превратиться во всенародную и начинается она не по приказу сверху, а благодаря храбрецам, которые собирают вокруг себя таких же.
— Кому и как партизаны выносили приговоры? Был какой-то план, спущенный сверху?
— Были, конечно, операции партизан и подпольщиков по уничтожению самых озверевших, самых жестоких фашистов. Но чаще всего было так: создали, как писал отец в своих донесениях в Центр, небольшие летучие отряды по шесть-семь человек, которые выходили из леса и искали немцев. Где найдут, там и уничтожали. Без всякого плана.
— По последним данным, во время немецко-фашистской оккупации полностью или частично было уничтожено 9200 белорусских сел и деревень.
— А с Хатынью случилась необычная история. С Т. Я. Киселевым отец ездил в район, в 50 километрах от Минска пошли прогуляться по лесу и набрели на поляну с остатками домов... Поинтересовались у пастуха, как называется деревня. Тот ответил: «Хатынь». Так и возникла идея увековечить все сожженные деревни. Это стал курировать Петр Миронович Машеров. Отец тогда был уже в Москве. Но это же не конец истории. Центральные власти были против строительства мемориального комплекса. В частности, его проект не нравился Екатерине Фурцевой, тогдашнему министру культуры СССР. Говорила: старик с ребенком на руках как из концлагеря... И тогда белорусы пошли на хитрость: сказали, что в Хатыни не будет никакого мемориала, а лишь памятный знак. Презентацию же макета памятника устроили в белорусском постпредстве в Москве, куда Мазурову удалось затащить секретарей ЦК КПСС Демичева и Капитонова. Им мемориал очень понравился. Пришла и Фурцева. Коллеги хвалили, и ей — уже куда деваться — пришлось соглашаться.
Елена Новоселова
ElenaN@rg.ru
