Михаил Танана прошел всю войну и вернулся домой на Поставщину

С полковником в отставке Всеволодом Михайловичем Тананой посчастливилось служить немало лет в Министерстве обороны. Каждый день пересекались и в офицерском общежитии, где проживали в свое время наши семьи. Еще раньше учились в Свердловском высшем военно-политическом танко-артиллерийском училище, служили в суровом Забайкалье, в Борзе, известной военным. Только он немного позже меня. Прошло много лет после службы, но каждая встреча с Всеволодом Михайловичем оставляет оптимизм, веру, надежду и крупицы памяти. Древо жизни, стиль мышления бывшего выпускника филфака БГУ — сочетание рассудительности, взаимопонимания, патриотизма и бескорыстной любви к Отечеству, малой родине и правдивости отражения им реалий различных жизненных ситуаций. Не в его традициях спешно оценивать других, не «скушав» с ними пуд соли. Притягательная сила встреч и в том, что его простота, вдумчивость и воспоминания о животворных корнях, родственниках и земляках, поиск материалов для восстановления истины заставляют задуматься и обязывают нас в Году исторической памяти вспомнить, пока мы живы, о тех, кто с детства, с юношеских лет возненавидел фашизм и победил его. 

На одной из недавних встреч он поведал мне, что его отцу исполнилось бы 100 лет. Из жизни он ушел в 73. В годы войны партизанил в поставских и мядельских лесах, затем воевал в одном из стрелковых полков 323-й стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта. Что же запомнилось из рассказов Всеволода Михайловича? 

«…Родился отец 23 июля 1922-го на хуторе Соколы Поставского района. Здесь же прошли его детские и юношеские годы. В семье, кроме парня, было еще три девочки: Нина, Лена и Галя. До войны он окончил 6 классов польской школы. Для того времени это было немалое образование. Как и многие фронтовики, отец не любил рассказывать о партизанских операциях и буднях, но соглашался провести учеников ближайших школ по пройденным когда-то им самим партизанским местам, а «держать речь» в классе, тем более за трибуной, отказывался. Отец словно в порядке компенсации за нежелание выступать перед аудиторией передавал якобы временно, а как оказалось — навсегда, свои фронтовые награды и документы к ним, благодарности, грамоты… Я их четко помню, так как по поручению отца относил их сначала в ближайшую восьмилетку, а чуть позже (оставшиеся) — в среднюю школу, которая находилась в 11 километрах от дома. Школ тех уже давно нет. К сожалению, не осталось в семье и многих наград и документов отца-фронтовика, переданных когда-то в уголки боевой славы школ. Ни я, ни моя сестра Люба, ни наши дети не были равнодушны к жизненному, тем более боевому, пути отца и дедушки. Но, увы, не уберегли, недосмотрели многое из того, что обязаны были сберечь… Внуки, правнуки Михаила Никитовича знают о том, что он воевал, знают о его наградах. И это мы постараемся сохранить для прапра­внуков!..» К слову, внук фронтовика подполковник Дмитрий Танана добросовестно служит в Вооруженных Силах Респуб­лики Беларусь. 

Летом 1941 года состоялась его первая дуэль со смертью. Всеволод Михайлович запомнил, как о смелости, решительности и вместе с тем везучести старшего брата рассказывала всем родным и близким его сестра Нина: «Летом и осенью 1941-го немцы, чтобы лишить партизан поддержки жителей деревень, расположенных вблизи лесов, жгли эти деревни, а людей увозили в Германию. Михаила и Нину немец под конвоем вел по горящей деревне. Порывом ветра густым дымом заволокло улицу, и, воспользовавшись этим, узники метнулись в ворота ближайшего горящего сарая. Брат силой затащил туда младшую сестру. 

— Я и так была перепугана, — вспоминала Нина, — а в охваченном пламенем строении от ужаса стала кричать. Миша зажал мне рот, пытался успокоить и сквозь дым следил за конвоиром. Тот был в ярости, несколько раз выстрелил в нашу сторону. Когда же его осыпало снопом искр, отбежал от сарая. Тут же с треском рухнула крыша, и немец, решив, что нас уже нет в живых, отошел еще дальше. Опять несколько раз выстрелил в сарай… Мы затаились в ботве картофеля, влажной землей притушили тлевшие волосы и одежду, а затем осторожно поползли прочь… У жителей деревни на огородах были выкопаны замаскированные укрытия. Мы спрятались в первом попавшемся и пролежали там до ночи. Благодаря решительности старшего брата мы спаслись».

До войны Михаил был почтальоном. В армию с началом вой­ны его не призвали: местный военкомат не успел провести мобилизационные мероприятия. Его эвакуировали в кратчайшие сроки перед самым приходом фашистов. Однако старшие товарищи посоветовали продолжить работать и у немцев. На велосипеде он развозил сельчанам немногочисленную корреспонденцию, выполняя поручения связного с партизанами. Общение с людьми было самым подходящим для такой деятельности. Со временем пошли бумаги, предписывающие молодым людям быть в готовности для отправки на работы в Германию. Схема доставки стала «двойной»: ночью почтальон тихонько сообщал адресатам о поступлении «казенной бумаги», а на следующий день прилюдно не находил дома тех, кому надо вручить документ. Конечно, так долго это продолжаться не могло. К нему уже начали присматриваться оккупанты. Хорошо, что народные мстители вовремя предупредили юношу и настояли уйти в лес к партизанам. Для прикрытия фашистам продемонстрировали изуродованный взрывом мины велосипед и фрагменты одежды почтальона. Мол, «лесные бандиты» отомстили за сотрудничество с новыми властями. Ну а тело… не нашли.

Так Михаил Танана в феврале 1942 года оказался в партизанском отряде имени Суворова, которым командовал Федор Марков, ставший Героем Советского Союза. Однажды, возвращаясь с очередного задания, Михаил Танана с двумя боевыми товарищами задержался ненадолго в родном доме. Прежде всего надо было отремонтировать сани и пополниться запасами для нужд партизан. Мать Мария, увидев сына, заохала-заахала и заплакала. Пока партизаны занимались ремонтом, обычно мягкая, добрая и послушная женщина так разволновалась, что спрятала винтовку сына-партизана. И вдруг, кинувшись на грудь оторопевшему Михаилу, обхватив его крепко-накрепко руками-крыльями, словно испуганная птица, защищающая беспомощного птенца, заголосила: «Убьют! Не отдам! Не отдам! И нас прикончат... И Нинку, и Ленку, и Гальку. Они еще не жили. Пожалей нас, сыночек!» Казалось, что этот гвалт внутри и снаружи слышит вся округа. В избе находился также отец Никита, который настаивал отдать сыну винтовку. Маня обессиленно опустила руки, тихонько всхлипнула, исчезла за занавеской и через мгновение возвратилась. Сосредоточенная, с одновременной заботой и строгостью в пронзительных, без малейших признаков слез, ясных материнских глазах… с иконой в правой руке и винтовкой в левой. Торжественно перекрестив сына, Маня повелительно выдохнула: «Целуй» — и приблизила к его губам святой образ. В какой-то момент винтовка оказалась в руках Миши. Оружие он держал твердо и уверенно. Мать  «призвала к иконе» и двух других партизан. Михаил коротко ткнулся в грудь отца, затем прижал к себе мать и сказал: «Я вернусь! Выживу!»

 И он выжил. Домой возвратился в декабре 1946-го с медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». Позже получил орден Отечественной вой­ны II степени. 

Михаил Танана попал в Красную армию еще до полного освобождения Поставского района от немецко-фашистских захватчиков. В 202-й запасной стрелковый полк, в который из 50 новобранцев 49 прибыли из партизанского отряда имени Суворова.

В августе 1944 года Михаил Танана — красноармеец 1086-го стрелкового Краснознаменного полка 323-й стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта. Воевал пулеметчиком. На поле боя — что на оборонительной позиции, что в наступающей цепи — пулеметчик играл важную, а порой решающую роль. Поэтому он также был первоочередной целью для врага. Михаил Никитович в кругу семьи, друзей и фронтовиков, даже во время застолья, редко делился воспоминаниями, но не раз повторял: «Верю только в две судьбы: погибнуть или остаться живым на фронте и… жениться». По поводу первой приводил несколько примеров. Так, при форсировании Одера его пулеметный расчет и отделение стрелков (всего восемь человек) под огнем врага переправлялись на вражеский берег в лодке. В нее угодил снаряд, в живых остался он один. До противоположного берега добрался без шинели и пулемета, взял оружие погибшего автоматчика и без единой царапины завершил ту атаку. В уличном бою в пригороде Берлина из-за домов цепь его стрелковой роты обстреляли минометчики врага. Укрыться на простреливаемой улице было невозможно, и пехота рванула вперед. Под ноги красноармейца упала одна из мин. Осколками оторвало полу шинели, в нескольких местах даже были распороты голенища сапог, а на теле ни одной царапины. За время боев в партизанском отряде с февраля 1942 года и в действующей армии с августа 1944 по май 1945-го у отца ни ранений, ни серьезных контузий. Видимо, отсюда вера в первую судьбу. 


После войны Михаил Никитович до самой пенсии и после нее работал лесником в Смычском лесничестве Поставского лесхоза. И никакие предложения о назначении на руководящие и другие вышестоящие должности не смогли повлиять на его судьбу. В лесу, спокойном и наполненном свежим воздухом, он находил смысл своей трудовой жизни. В тишине, без выстрелов и взрывов, без постоянной боязни быть убитым или раненым, он безропотно выполнял свои обязанности. Лес поднимал ему настроение, помогал на миг забыть о боевых друзьях, сослуживцах, которым не пришлось увидеть мирной жизни. Десятки раз он проходил по лесным партизанским тропам, вспоминая, как шли на выполнение боевого задания. И каждое посаженное им деревцо — напоминание потомкам о том, как их предшественники хотели мира на родной земле и делали все для этого.

Леонид ПРИЩЕПА, полковник в отставке.