Основная часть минских собраний Генрика Татура была перевезена во Львов к митрополиту Шептыцкому
В конце позапрошлого и начале прошлого столетий в Минске славился частный музей предводителя местного дворянства, неутомимого археолога Генрика Татура (1846 — 1907). Музей размещался на окраине города в двух деревянных домиках, почти недоступных для рядовых посетителей. «После его смерти, — говорится о Татуре в 18–томной «Беларускай Энцыклапедыi», — его собрания были проданы, многие вывезены за границу»
Но кому проданы и куда вывезены?
По решению вдовы
Судьба коллекций первого минского музея, естественно, не могла не заинтересовать комиссию «Вяртанне» при Белорусском фонде культуры. Исследовать тему взялись историки искусства Юрий Пискун и Алексей Хадыка. Пискун выявил ряд документов, связанных с музеем. Хадыка побывал в львовском Музее украинского искусства (бывшем Львовском национальном музее и будущем его филиале) и описал хранящиеся там белорусские экспонаты, вывезенные, как свидетельствует одна из версий, из Минска или Вильно «за кордон», на территорию Австро–Венгрии, на обыкновенной крестьянской телеге (или телегах), прикрытой сверху строительным кирпичом. А чтобы «камуфляж» не вызывал сомнения, на границе «для пущей убедительности» его подкрепили золотыми монетами, перекочевавшими в карманы царских и австрийских стражей.
Как узнал из документов Юрий Пискун, вдова собирателя сначала разделила все экспонаты по меньшей мере на две части. Одну из них приобрел граф Тышкевич (из логойской ветви рода), перевезший сокровища в свое имение Красный двор (Раудонас дварас) за Вильно. Потом новый владелец будто бы предполагал передать эту часть будущему Виленскому польскому музею художеств и науки. Вдобавок через Минского епископа вдова передала родовому городу Тышкевичей чудотворную икону Логойской Божией Матери. Где теперь находится святыня — неизвестно.
Вторая часть — старопечатные издания и рукописи XVI — XVIII веков — предназначалась Российской академии наук. Об их приобретении ходатайствовал академик Алексей Шахматов, интересовавшийся белорусским языком и фольклором. Для знакомства с собранием Г.Татура в Минск направили специалиста В.Срезневского.
Вот что имелось в Минске...
2 — 4 апреля 1907 года русский ученый осмотрел собрания только что ушедшего из жизни минского археолога и краеведа. В своем докладе Российской академии наук он написал: «Музей и библиотека Г.Х.Татура представляют собой (...) собрание картин и икон (две комнаты) и библиотеку (одна комната). Предметы музея Татура самые разнообразные. Здесь находим результаты его раскопок курганов (костяки, каменные орудия, различные украшения), древнепольские (очевидно, здесь путается Польша с Речью Посполитой. — А.М.) доспехи и оружие (например, лук Понятовского, шлем эпохи 30–летней войны, пороховница 1641 года с инкрустацией на коже, громадный рыцарь на коне, закованный в панцирь, с гербом Радзивиллов на груди); знамена, обширное собрание антиминсов, церковная утварь, облачения, крест, пожалованный Сигизмундом I Логойскому костелу; коллекции слуцких поясов и тканей, монет, посуды, пуговиц, марок и проч.; библиотека (...), тут же карты в свитках, рисунки, альбомы (...).
Незадолго до смерти Татур начал приводить в порядок свое собрание, но смерть застала его в самом начале работы; приведенными в порядок (...) оказались только картины и иконы (...), библиотека Татура (как и все его собрание) посвящена преимущественно Белоруссии и только отчасти, в силу необходимости, Польше. Ее можно разделить на две главные части: книги и рукописи».
Далее В.Срезневский кратко охарактеризовал латинские и польские книги из собрания Г.Татура. Среди первых выделялись описания белорусских земель авторства Гваньини и Герберштерна, «грамматики и словари польские и литовские» (хотел бы я знать, что здесь имелось в виду под литовскими изданиями — не было ли там утерянного словаря белорусского наречия, составленного могилевским архиепископом Станиславом Богушем–Сестренцевичем?). Неизвестно также, что собой представляли «интересные издания, печатанные на польском и белорусском языках одновременно и попеременно».
Общее количество польских и латинских книг XVI — XVIII и начала XIX веков, по мнению В.Срезневского, «можно приблизительно определить цифрою 2.000». Среди них имелись Литовский Статут 1588 года, издания Виленского братства, филоматов, полемическая литература, «надгробные проповеди», календари XVII века с приписками пользователей.
Доклад Срезневского позволяет нам охарактеризовать рукописное собрание Г.Татура. Оно подразделялось на: «1) Рукописные книги и тетради и 2) грамоты и акты». Последние «надо считать тысячами». Были там и акты на пергаменте. Три документа русский ученый скопировал и передал в Российскую академию наук.
Из материалов, найденных и описанных Юрием Пискуном, мы узнаем, что, вернувшись в Петербург, 2 мая 1907 года В.Срезневский выступил с докладом о собраниях Татура на заседании Историко–филологического отделения Российской академии наук. На закупки в Минске решили выделить одну тысячу рублей — сумму на те времена немалую, но и не такую уж большую. Однако до конца дело, похоже (надо проверить), не довели, так как до Петербурга дошли сведения, что граф Тышкевич закупил (дополнительно?) также книги и рукописи из минского собрания.
Что же случилось? Почему вдова Г.Татура изменила первоначальные решения?
«Сговор» трех археологов
И тут (а может быть, еще и раньше), кроме Минска, Логойска и Петербурга, к происходившему подключились Львов и Вильно. Пора познакомить читателя с двумя главными действующими лицами всей истории. Один из них — известный украинский профессор–славист Илларион Свентицкий (1876 — 1956). Это он организовал Львовский национальный музей (позже — Музей украинского искусства) и до своей смерти оставался его директором. И.Свентицкий (по мнению поэта Сергея Панизника, — Святицкий, ибо, хотя родился на Украине, в Буске, происходил из белорусского рода Святицких) был большим другом белорусской культуры, написал книгу «Возрождение белорусского письменства» (1908). Второй — публицист, белорусский общественный и политический деятель Иван Луцкевич (1881 — 1919).
Обратим внимание на следующий немаловажный факт. Иван Луцкевич в 1904 году окончил Петербургский археологический институт. Почти одновременно там учился и Свентицкий. Общие возрожденческие интересы не могли не содействовать их знакомству. Они, несомненно, виделись и во Львове, через который Луцкевич ездил, чтобы продолжить учебу, в Вену. А еще встречи обоих археологов с третьим, Генриком Татуром, могли (совпадает время) состояться в Минске, где некоторое время жил Луцкевич и через который, несомненно, пролегал путь Свентицкого из северной столицы.
В 1907 году, когда развернулись главные для нас события, Татура уже не было. Но о его воле — сохранить музей в целости, — несомненно, помнили. Правда, о том могла не знать недальновидная вдова, делавшая ставку на Тышкевича и Российскую академию наук. Но когда первый приобрел свою часть (скорее всего, археологическую), а вторая выделила всего тысячу рублей, руки у Луцкевича и Свентицкого оказались развязанными. Правда, необходимых денег у них тоже не было. Но тут нашелся меценат — львовский униатский митрополит Шептыцкий. Рождается идея о создании первого белорусского зарубежного («закордонного») музея. Митрополиту Шептыцкому все преподносится как привлекательный для него проект «музея Унии» (хотя экспонатов, связанных с историей униатства, в собраниях Татура было, прямо скажем, маловато).
Доказательства? Вот они!
Что оказалось во Львове
В фундаментальном львовском издании 1926 года «Чверть столiття на Митрополичному престолi» читаем: «Митрополит Шептыцкий, благодаря которому возник во Львове Украинский Национальный Музей, — сначала под видом музея церковного стремился по возможности полно собрать памятки Унии. Иван Луцкевич помогает ему в собирании этих памяток в Беларуси, где их немилосердно уничтожала российская власть (...). Сюда же — во Львов — благодаря щедрости митрополита — попадает большая часть белорусских памяток из коллекции минского археолога Татура после смерти последнего — когда сумасшедшая вдова уничтожала ненавистные ей вещи или распродавала их первому встречному. Разбрасывала то, что ее муж с таким пиететом собирал всю жизнь (...)» (с. 45).
Почему же Иван Луцкевич, искренний патриот, чьим именем в 1921 году назвали Виленский белорусский музей, содействовал вывозу национальных ценностей за границу? Мне раньше неоднократно приходилось слышать версию: виленский собиратель вывез коллекции Татура во Львов лишь на временное хранение, с возвратом из депозита при более благоприятных обстоятельствах. Но если бы все происходило именно так, Антон Луцкевич, продолжатель дела брата в 1920 — 1930–е годы, постарался бы вернуть минские ценности в возглавляемый им же Виленский белорусский музей, тем более что в одном и том же государстве (Речи Посполитой) это было вполне реально. Распространяя подобное мнение, собеседники настаивали, чтобы комиссия «Вяртанне» хлопотала о возвращении коллекций Г.Татура из Львова в Минск.
Но в статье А.Луцкевича «Митрополит Шептыцкий и белорусское движение», помещенной в уже названном львовском сборнике 1926 года, говорится о другом: мол, его брат содействовал передаче, фактически — продаже творений белорусского искусства во Львов, за пределы Российской империи, чтобы уберечь собрание Татура от уничтожения либо раздела на части. Ведь создание Виленского белорусского музея в 1907 году выглядело весьма проблематично, вернее, даже еще не ставился вопрос о нем.
Документы о том, что музейное собрание Г.Татура не передано в депозит, а куплено Львовским национальным музеем, найдены А.Хадыкой и опубликованы Ю.Пискуном (Вяртанне. Мiнск, 1994. С.17 — 19). Поскольку та публикация уже стала библиографической редкостью, а туманный «львовский след» долго считался, в том числе и мной, чуть ли не мифом, позволю себе процитировать наиболее существенные положения документа.
Благодаря доброжелательности украинских коллег теперь мы можем сослаться на «Книгу прироста церковного музея за № 2630 — 5916». Коллекция Татура, «приобретенная в Минске (за 7.500 руб.)», зафиксирована там 15 февраля 1908 года. Под номерами 3605 — 3617 фигурируют антиминсы, под номерами 3635 — 3649 — иконы на досках, 3666 — «пороховниця», уже известная нам по описанию Срезневского, затем идут кресты, чаши и так далее и так далее.
Белорусские экспонаты, скорее всего, из музея Татура, упоминаются в книгах поступлений львовского музея еще дважды: в декабре 1907 года — как «закупно бiлоруськiх речей в Iвана Луцкевiча», и 12 июня 1912 года — как «бiлоруска збiрка вiд Ексцеленцii Мiтрополита Шептицького». В последнем случае, под номерами 12962 — 12971 и 12976, указаны пояса, преимущественно слуцкие, а также «комiзелька детяча, малинова, срiбло ткана, з слуцкоi материi», дорогие плащаницы.
Кроме первоначальных, в книгах поступлений указываются также более поздние номера, под которыми экспонаты передавались во Львовский национальный музей, а затем в Музей украинского искусства. Так что выявить сегодня ценности из минского музея Татура вроде бы не представляет особой трудности. Но...
«Говорить об этом не положено...»
О белорусских экспонатах в львовском музее я узнал впервые в 1965 году от Владимира Короткевича. Услышав, что собираюсь туда в командировку, чтобы отбирать дубли редких книг для безвозмездной передачи их в белорусскую академическую библиотеку, писатель явился ко мне по–соседски, с кипой номеров журнала «Полымя», где только что напечатали его роман «Каласы пад сярпом тваiм»:
— Перадасi гэта Валадзiмiру Лучуку, ёсць такi добры ўкраiнскi хлопец, для перакладу. Бо па пошце пасылаць i доўга, i не танна. Папрасi ў яго як кампенсацыю, каб ён звадзiў цябе ў музей, у зборы мiтрапалiта Шаптыцкага. Там, чуў ад многiх, ёсць нямала беларускiх абразоў, слуцкiх пасаў. Самому мне яшчэ не ўдалося вырвацца ў Львоў, каб пабачыць, то хоць ты раскажаш цi апiшаш.
Однако во Львове оказалось, что Лучук уехал отдыхать на Волынь, и я, оставив журналы, отправился самостоятельно искать улицу Драгоманова. Под номером 42 на ней оказалось чудесное по своему внешнему виду здание Государственного музея украинского искусства, основанного, как свидетельствовал приобретенный путеводитель, в 1905 году. В тот момент я не обратил на эту дату особого внимания, а теперь понимаю: минские события вокруг наследия Татура разворачивались как раз тогда, когда новому музею требовались солидные поступления.
Но в залах музея ничто не напомнило мне о Беларуси. Везде — украинские дореволюционные и советские художники.
Вместо ответа на мой недоуменный вопрос дежурившая сотрудница позвала другую. Та испуганно сказала:
— А вы–то откуда это знаете?.. Говорить об этом не положено. Какие белорусы? Вы же видите: музей украинского искусства...
Во время следующей командировки во Львов я пошел в тот же музей уже с Владимиром Лучуком, у которого там был кто–то хорошо знакомый. Но и тот говорил уклончиво. И сегодня я его понимаю: ведь предмет разговора уж очень деликатный — и для украинцев, и для белорусов.
Интересно, подумалось, а вот Сергею Панизнику, который четыре года учился во Львове на военного журналиста, удалось увидеть там белорусские ценности или нет? Звоню ему.
— Вядома, пабачыў, — отвечает тот с чувством явного превосходства. — Сама Вера Iларыёнаўна, дачка Iларыёна Свянцiцкага, паказвала мне i слуцкiя паясы, i абразы з Беларусi. Вадзiла ў сутарэннi музея, у запаснiкi значыць. Потым дачка яе рабiла тое ж... Занатуй сабе таксама, што слуцкiя паясы я бачыў не толькi ў Музеi ўкраiнскага мастацтва, але i ў гiстарычным музеi на Рынку. Таксама ў запаснiках. Адкуль яно там узялося — не ведаю.
— I што? Так у запаснiках ляжыць i цяпер?
— Не ведаю, браце. Даўно не быў у Львове. Зрэшты, а дзе ж яму ляжаць? Выстаўляцца ў залах як мастацтва ўкраiнскае?
— Чаму ўкраiнскае? Няхай ва ўкраiнскiм музеi будзе беларуская зала цi залы. Як задумвалася першапачаткова. З указаннем таго, што гэта калiсьцi закуплена, выратавана, можа, ад пагiбелi. Што гэта цяпер нас не варагуе, а лучыць. Што такiм чынам Беларусь прысутнiчае ва Украiне... Бо iншага выхаду я не бачу.
— I я не бачу.
— Прывезлi б львавяне экспанаты з Татураўскага музея на выставу ў Мiнск. Можа, што, кiруючыся добрай воляй, сiмвалiчна вярнулi б...
Белорусские залы
После разговора с Сергеем Панизником попросил сына пошарить по львовским сайтам. Интересно, что в здании на улице Драгоманова теперь... Оказалось, там сегодня расположились два отдела — народного и современного искусства Львовского национального музея, размещенного на площади Свободы, 20. Год основания — тот же, 1905–й. Количество экспонатов перевалило за 100 тысяч. Но в короткой аннотации снова не нахожу ничего белорусского. Может, перевезли куда? На всякий случай звоню профессору Вячеславу Рагойше. Его жена, Татьяна Кобржицкая, львовянка родом, возглавляет в БГУ украинистическую группу студентов.
— Дзе ж яму быць? — Вячеслав Петрович отвечает вопросом на вопрос. — Па–ранейшаму, вiдаць, ляжыць патаемна ў падвале.
— Давай, глянем на ўсю праблему з другога боку. Паколькi, у адрозненне ад спрэчнай бiблiятэкi Храптовiчаў, калекцыi Татура не перададзены ўкраiнцам, а прададзены, сёння нiякiх юрыдычных правоў мы не маем. Хiба што львавяне скажуць нам самi: нам гэта не патрэбна, бярыце сабе. Але такое мала верагодна. Тады што застаецца? Прапанаваць, каб яны праявiлi добрую волю, арганiзавалi адкрытую i даступную беларускую экспазiцыю?
— Цалкам падзяляю тваю думку. Гэта паслужыла б падтрымкай для беларускай дыяспары ў Львове. Яна даволi шматлiкая i актыўная. У гэтым мы з жонкай пераканалiся, калi нам у Львове ўручалi Мiжнародныя прэмii iмя Iвана Франка. Аднекуль жа даведалiся, дружна прыйшлi. Нашы львоўскiя суайчыннiкi свой бiзнес маюць, газету выдаюць. Толькi збiрацца iм няма дзе...
А вот статуи надо бы вернуть
Однажды, после того как вышел на экраны фильм «Дикая охота короля Стаха», Владимир Короткевич напомнил:
— Запiшы для камiсii «Вяртанне» такi факт. Калi рабiлi фiльм, нiяк не маглi выбраць беларускi замак, каля якога ўсё адбывалася. Нарэшце, нiбы знайшлi — ажно на Украiне, у Алеску. Хоць замак там яўна iншы па архiтэктуры, чым нашы... Дык вось, у замак той завезлi некалькi драўляных скульптураў з Наваградчыны. Узялi, ты ж ведаеш нашых кiношнiкаў, у нейкiм замкнутым касцёле — i адвезлi. А назад забраць не захацелi. «Каму яно трэба», — казалi.
Думается, на киностудии «Беларусьфильм» должны сохраниться документы, какие скульптуры и из какого костела изъяли и вывезли в Олесский замок. Возвращение их было бы с благодарностью встречено прихожанами.
И еще одно пожелание. Во львовских и многих других украинских музеях находятся картины белорусских художников. Скажем, во Львовской картинной галерее — «Радостный май» Станислава Жуковского, Одесском художественном музее — «Натюрморт» Ивана Хруцкого, Донецком областном художественном музее — «Ясные дни ранней весны» Витольда Бялыницкого–Бирули и так далее. Но в подписях они преимущественно значатся как русские художники. Замена табличек поможет засвидетельствовать места присутствия белорусской культуры за рубежом.
Жест доброй воли
Мысленное путешествие по украинским музейным и книжным хранилищам мне хотелось бы закончить на мажорной ноте. Поэтому напомню об одном проявлении доброй воли со стороны руководства соседней славянской державы. В июле 1995 года во время визита в Минск президент Украины Леонид Кучма передал Национальному художественному музею Беларуси икону XVII века «Апостол». Как свидетельствуют инвентарные номера на ней, до Великой Отечественной войны произведение находилось в белорусских музейных фондах, во время войны было вывезено в Германию, откуда попало в Киево–Печерский государственный историко–культурный заповедник. Икона выделяется внушительными размерами (168х62х18). Переданный «Апостол» представляет собой значительную художественно–историческую ценность. Член комиссии «Вяртанне» профессор Надежда Высоцкая утверждает:
— Размеры иконы позволяют судить, что когда–то она находилась в деисусном чине какого–то высокого иконостаса, которые в Беларуси почти не сохранились. Аналогами здесь могут быть иконостасы Никольской церкви в Могилеве (1669) и Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве (1683 — 1686), созданного белорусскими мастерами. Сохранившиеся же иконы деисусного чина из Шерешево, Давид–Городка, Кожан–Городка, Ружан значительно меньше по размеру, что служит косвенным доказательством постепенного уменьшения иконостасов в Беларуси. Возвращенная икона «Апостол» исполнена на высоком профессиональном уровне и значительно пополняет наши представления об иконописи Беларуси XVII века.
Остается надеяться, что добрые традиции, заложенные бывшим руководством Украины и Национальной библиотекой Беларуси (передача в Киев библиотеки Петлюры), найдут свое достойное продолжение.
