«Зимнее волшебство». Ужасы зимы 1943-го

Если с высоты птичьего полета глядеть на озеро Росица, затерявшееся среди многовековых лесов в получасе езды от Верхнедвинска, оно напоминает огромную рыбу. Мудрая, блестящая в лучах северного солнца холодной чешуей водной ряби, она продолжает свое плавание не одно столетие, наблюдая за тем, как течет вокруг нее время жизни. Озеро, как большинство мест загадочных, обладающих многовековой историей, имеет свои предания и легенды, передающиеся из поколения в поколение и каждый раз обрастающие все более чарующими и невероятными подробностями. И все же для озера Росица, как и для одноименной деревни, стоящей на его берегу, любая легенда, даже самая пугающая и зловещая, несравнима с реальной историей, которую пришлось пережить этим местам восемь десятилетий назад.

Памятник жертвам геноцида в Росице.

Зимой 1943 года оккупационные фашистские власти обвинили жителей деревни Росицы и прилегающих к ней деревень в помощи партизанским отрядам. В приказе обергруппенфюрера СС Фридриха Еккельна значилось: «Все белорусские деревни на границе с Латвией, которые в первую очередь образуют опорные пункты для нападений со стороны бандитов, следует полностью сжечь». 

Ранним утром 16 февраля 1943 года в Росицу стали сгонять жителей близлежащих сел и деревень. Женщин, детей, стариков без разбору гнали на «сор­тировочные пункты». Каратели начали свои зверства еще затемно, поэтому многие люди, буквально поднятые со своих кроватей, оказались на улице без одежды. Мало кому удалось накинуть полушубок или влезть в валенки.

В «сортировочном пункте» решался вопрос, кого из «арестованных» направлять на работы в Германию. Детей фашисты отправляли в качестве доноров крови в «медицинский пункт», расположенный в концентрационном лагере Саласпилс. Большинству из них никогда уже не суждено было выйти оттуда. Тех, кто не попадал ни в одну из категорий, ждала пуля или общая огненная могила.

В карательной операции против мирных людей, которая получила романтическое название «Зимнее волшебство», большую роль сыграли латышские полицейские батальоны — коллаборационисты, отличавшиеся особой жестокостью. С тем же рвением в уничтожении белорусов принимала участие «команда Арайса» — подразделение латышской вспомогательной полиции безопасности, насчитывающее на конец января 1943 года 1200 карателей, вместе с ними действовали солдаты 15-й латышской дивизии Ваффен-СС. 

С нечеловеческой жестокостью, не разбирая, кто перед ними — взрослые или дети, карательные отряды выполняли «свою работу». По воспоминаниям генерального комиссара Латвии Отто-Генриха Дрехслера, немцы, принимавшие участие в карательной операции, с ужасом наблюдали за тем, как латыши издеваются над своими жертвами. Особо «отличившихся» мерзавцев ожидала хорошая карьера. Однако по большей части латыши открыто руководствовались в своем зверстве русофобскими и антисемитскими настроениями.

Петр Вселенок, переживший ужас росицких февральских ночей, вспоминал: «Женщины становились черными от горя и страданий за своих детей. У моей матери вырвали из рук брата Иосифа. Мы его нашли только через 18 лет после войны. Сам видел и запомнил ужасное зрелище. Ребенок плачет и кричит: «Мама! Мамочка, миленькая...» Кажется, в этот миг сердце разорвется от страданий».

Костел Святой Троицы в 1911 году.	Костел в 1930-е годы.
Костел Святой Троицы сегодня.

В то время когда каратели-латыши уже начали расправляться с мирными жителями, в росицком костеле Святой Троицы фашисты вели переговоры со священниками Антонием Лещевичем и Юрием Каширой, служившими тогда в Росице. Двое священнослужителей стали единственными из всех жителей деревни, кому было дано право выбора: чаще всего немцы довольно снисходительно относились к католическим ксендзам, предлагая им перебраться из опасного района на уже оккупированные территории. Однако на предложение оставить людей и уехать из деревни оба священника ответили палачам решительным отказом.

Сестра-евхаристка Ядвига Виршута вспоминала: «Во вторник утром 16 февраля раздался колокольный звон. Немцы сгоняли в росицкий костел первые группы людей: матерей с малышами, детей, молодежь и стариков. В костеле — плач, крик, отчаяние...»

Священники, которые и после отказа не утратили права свободного передвижения, по мере возможностей успокаивали людей, приносили еду и воду, крестили, все время исповедовали. Оба ксендза увещевали палачей, пытаясь спасти ни в чем не повинных людей. Во время одного из таких разговоров Антоний Лещевич, по свидетельствам тех, кто находился рядом, прямо обвинил фашистов в зверствах, что в конечном итоге решило его судьбу. 

Днем 17 февраля за ксендзом Лещевичем пришли каратели. До того как его увели, он успел обратиться к тем, кто ожидал своей участи в костеле. Впоследствии в своих свидетельствах Ядвига Виршута вспомнит: «...После обеда около 16 часов появился отец Лещевич. Простился с нами. Был радостный. С улыбкой сказал: «Держитесь и молитесь... Я уже больше не возвращусь». Поздним вечером отец Кашира сказал нам: «Отца Лещевича уже нет в живых, завтра не буду жить и я».

Антония Лещевича фашисты вывели из костела на улицы пылающей Росицы. В последний момент, видимо, боясь брать на себя грех убийства священника, немецкий офицер, конвоирующий ксендза, предложил отцу Антонию занять место среди узников, готовящихся к отправке в концлагерь. На это предложение священник ответил молчаливой улыбкой и сам встал в колонну смертников. 

Как говорят те, кто прошел через ад войны, на ней нет атеистов. Даже самые смелые, перед тем как ринуться в бой, тайком крестились. У тех, кто оказался в Росице в те страшные дни, было время обратиться к Богу с молитвой. Ожидая свою ужасную участь — смерть в огне, именно в молитве находили они отнятые у них надежду и утешение. 

Все это время отец Кашира продолжал выполнять то, ради чего был призван на служение, — крестил, венчал, исповедал, причащал Святых Таинств. Три дня Росица была центром проведения карательной операции. Три дня обреченные фашистскими извергами на гибель люди молились в костеле Святой Троицы. Три дня палачи жгли их по несколько сотен в коровниках, домах, сараях и амбарах.

В последний день карательной операции в Росице, 18 февраля 1943 года, в девять утра, когда все «пригодные» взрослые были уже угнаны на работы в Германию, а последние группы детей, предназначенные для «помощи раненым солдатам вермахта», отправлены к садистам в «медицинский пункт», в костел вошли руководители палачей. 

Отцу Кашире еще раз предложили отправиться вместе с конвоируемыми в безопасное место, но и на этот раз священник ответил мучителям отказом. 

Вместе с ксендзом Юрием Каширой было сожжено еще шесть сотен человек. Пока разгорался огонь, каратели среди стонов, детского плача и криков слышали голос ксендза, читавшего молитвы. Потом на пепелище были найдены остатки креста для процессий, который священник взял с собой в последнюю дорогу, и обгоревшую руку, сжимавшую четки.

Война забрала не только миллионы человеческих жизней, ее чудовищные события уничтожали все на своем пути. Освейский район сегодня существует лишь в памяти тех, кто неравнодушен к своей истории, кто помнит о трагедии своей земли и боли своего народа. Но подобно сказочной птице-феникс на берегу великолепного голубого озера возродилась из пепла деревня Росица. Далеко по Верхнедвинскому Поозерью разносится колокольный глас Святотроицкого костела, и каждую весну распускаются возле него 1528 тюльпанов в память о тех христианах, которые приняли здесь мученическую смерть 80 лет назад.

К СВЕДЕНИЮ

В июне 1999 года Папа Римский Иоанн Павел II причислил росицких мучеников — отцов марианского ордена Юрия Каширу и Антония Лещевича к лику блаженных.