«Окунул лицо в сугроб, а оно все равно полыхало»: пациент ожогового отделения БСМП — о том, как чуть не сгорел заживо, о подвиге врачей и планах на будущее

Прошедший через огонь

Тот январский день 28-летний Александр Касьянчик никогда не забудет. Он специально вышел на работу пораньше, начальник попросил помочь заварить топливный бак в машине. Вместе с коллегой сняли емкость, занесли ее в гараж и приступили к делу. Правда, допустили одну существенную, ставшую роковой ошибку — изначально не слили топливо и тем самым грубо нарушили технику безопасности. Дальше в памяти Саши всплывают лишь обрывки: пламя на лице, звук спасательных сирен, адская боль по всему телу, больничный потолок, первая встреча с сыном после ЧП, болезненный развод… Корреспондент «Р» встретилась с пациентом ожогового отделения БСМП, которого медики называют счастливчиком, и поговорила с ним о нынешних успехах в реабилитации.

Таким Александр был незадолго до трагедии.
Между собой врачи и пациенты называют
Сашу счастливчиком, ведь после таких
травм не выживают.
Сквозь пламя

Встречаемся с Александром в ожоговом отделении минской больницы скорой медицинской помощи. Хотя ЧП произошло больше двух лет назад, мужчина по-прежнему проводит в клинике большую часть времени.

— Я жил в Борисове и работал у частника, занимался валкой леса. В день Х перед тем, как ехать в лес, нужно было починить грузовую машину. Начальник начал варить бак, я стоял напротив — и тут прогремел взрыв, — вспоминает Саша. — Практически весь огонь пришелся на меня. Волной отбросило в смотровую яму, никак не мог оттуда выбраться и в то же время чувствовал, что горю. Больше всего хотелось спасти лицо, пытался руками сбросить пламя, но бесполезно. Помню, как начальник и его брат достали меня из ямы, как я пополз на улицу и окунул лицо в сугроб, а оно все равно полыхало. Меня обливали холодной водой — тщетно. Пламя затушили, только укутав покрывалом. 

Свидетелем пожара стал идущий в школу ребенок. Он вызвал «скорую помощь» и спасателей. Когда подоспела подмога, дочерна обгоревший Саша качался по снегу, извиваясь в конвульсиях и разрываясь в диком крике. Один укол — и пострадавший погрузился в забытье…

История болезни Александра уже растянулась на семь толстых медицинских карточек. Однако это не финал. Лечение может продлиться еще несколько лет.

«Мой второй день рождения»

С места происшествия Александра доставили в борисовскую больницу, а через три дня перевели в минскую БСМП. Здесь он провел в ожоговой реанимации в состоянии медикаментозной комы больше четырех месяцев.

— Изначально прогноз был категорически неблагоприятным, — признается лечащий врач пациента, врач-хирург ожогового отделения БСМП Минска Евгений Жилинский. — Когда больной находится в шоковом состоянии, лечить ожоги нельзя. Это чревато летальным исходом. Но организм оказался крепче писаных медицинских канонов. В таких ситуациях выживают самые сильные пациенты, которые в повседневной жизни часто сталкивались с тяжелым физическим трудом. Курящие и злоупотребляющие алкоголем больные такого бы не вынесли. 

Ожоги составили более 70 процентов поверхности тела молодого мужчины, из них глубоких — более 45 процентов. Изначально для лечения ран потребовалось 44 оперативных вмешательства. Донорских ресурсов кожи катастрофически не хватало. Чтобы закрыть раневые дефекты, с одного участка приходилось брать кожу по 3—4 раза. Больше всего пострадала кожа головы: после первой госпитализации у пациента отсутствовали веки, губы, наружный нос. Плюс ко всему беспокоил костный дефект — перелом голени с ожогом размером около 20 сантиметров.

Сказать, что над всем этим медикам пришлось хорошенько попотеть, — ничего не сказать. На данный момент выполнена трансплантация кости с другой ноги и дефект закрыт лоскутом со спины. Такая методика позволила сохранить опорную функцию. Сейчас Саша передвигается с помощью костыля, пересаженная кость беспрерывно ноет, перестраивается, при этом угроза ампутации конечности по-прежнему сохраняется. Кроме этого, из подготовленного на поверхности плеча лоскута врачи на протяжении нескольких месяцев «лепили» пациенту нос.

— За месяц меня научили заново сидеть, стоять и ходить. Поначалу инструкторы ЛФК боялись со мной заниматься. Когда сгибали ноги, тонкая кожа рвалась. Было больно и неприятно, а все равно нужно было продолжать, — мужчина рассказывает, как непросто ему давалась реабилитация. — Когда мне еще не восстановили губы, было очень тяжело есть. Голову запрокидывал назад, иначе вся еда выпадала обратно. Мыться тоже было проблематично: в больнице помогали санитарки, дома в первое время — родители, а сейчас сам справляюсь. Удивительно, что врачи смогли спасти роговицу глаз и тем самым сохранить мне зрение. Несмотря на легкую мутность картинок, вижу я хорошо.

Между собой врачи и пациенты называют Сашу счастливчиком, ведь после таких травм не выживают. А если повезет, остаются инвалидами до конца дней. Но такой расклад событий — не для нашего героя. Он демонстрирует нам с фотографом отличную физическую форму, ловко отжимаясь от спинок составленных кроватей — этаких импровизированных брусьев. А сам мысленно готовится к очередной операции. 

Лечить больных с большим количеством ожогов крайне сложно и затратно.

С чистого листа

Второй раз нашу беседу прерывает незамысловатый шансон: по мобильному Александру звонит мама. Она чаще всего дежурила у койки сына после несчастного случая, хоть ездить в столицу приходилось почти за триста километров — из Калинковичей. Один раз пострадавшего навестила жена. Сказала, что больше не поедет: нет денег. А потом и вовсе подала на развод.

— Когда сын увидел меня впервые после случая, он стоял в противоположном углу палаты и не подходил. Потом я его позвал, и он узнал голос. Ко всему отнесся спокойно, сидел у меня на коленях, стихотворение рассказывал, — слезы, бегущие по изрезанному ожогами лицу Александра, заставляют мое сердце сжаться от сострадания. — Сын никогда не спрашивал, что произошло. Я очень по нему соскучился, больше года не видел, вот вылечусь — и первым делом отправлюсь к нему.

Саша признается, что самая главная перемена после трагедии — из жизни ушли лишние люди. Из друзей связь сохранилась только с самыми близкими: одноклассниками, армейскими товарищами и хорошим другом из Борисова. 

О будущем собеседник говорит с неохотой. Наверное, потому, что видит его смутно. Врачи утверждают, что большинство пациентов с похожими травмами вообще не строят планов на дальнейшую жизнь.

Саша демонстрирует отличную физическую форму, ловко отжимаясь от спинок составленных кроватей — этаких импровизированных брусьев. А сам мысленно готовится к очередной операции.

— Осознание того, что я находился на волосок от смерти, пришло со временем. Сейчас стараюсь забыть, что произошло, и жить дальше. Технику безопасности точно нарушать не буду, — улыбается мужчина. — К новой внешности я уже привык, меня ничто не смущает. Больше всего хочу вылечиться, общаться с сыном и работать там, где для меня найдется место. На жену зла не держу, она молодая, пусть строит новую жизнь.

История болезни Александра уже растянулась на семь толстых медицинских карточек. Однако это не финал. Лечение может продлиться еще несколько лет.

Мужчина показывает свадебную фотографию на смартфоне. Со снимка смотрит симпатичный парень, полный сил и энергии. По злой иронии судьбы ему уже не стать таким, как прежде. В эти моменты, как никогда, начинаешь ценить каждую прожитую секунду…

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Дмитрий МАЗОЛЕВСКИЙ, заведующий ожоговым отделением для взрослых Городской клинической больницы скорой медицинской помощи Минска:

— Ежегодно в Республиканском ожоговом центре, функционирующем на базе ожоговых отделений минской БСМП, пролечиваются около 1 тысячи взрослых пациентов и порядка 900 детей. К нам поступают больные в самых тяжелых случаях — с обширными ожогами, комбинированными травмами, когда ожоги сочетаются с переломами, черепно-мозговыми травмами, а также травмами груди и брюшной полости. 

Таких тяжелых пациентов, когда площадь ожогов составляет более 70 процентов поверхности тела, немного. Дело в том, что чаще всего они погибают либо сразу на месте происшествия, либо уже в больнице. Все зависит от площади ожогов и их глубины. Например, в прошлом году у нас в больнице умерли 45 взрослых пациентов с ожогами, причем 37 из них было больше пятидесяти лет. Для возрастных больных ожоги являются гораздо более тяжелой травмой, чем для молодых людей. С каждым годом к нам в отделения попадает все больше пожилых пациентов, они чаще получают ожоги в быту в силу возрастной неловкости. Сохранить жизнь человеку, когда у него уйма хронических заболеваний, очень трудно.

Больных с большим количеством ожогов лечить крайне сложно и затратно. К примеру, средняя стоимость одних суток лечения в ожоговой реанимации в прошлом году составила чуть больше 875 рублей. В процессе реабилитации ожоговым пациентам требуется усиленное питание — около 5—6 тысяч килокалорий в сутки. Это очень много еды. В противном случае раны не заживают.

Поскольку подобные случаи единичные, большого опыта в восстановлении таких пациентов нет. Не только у нас, но и в других странах. Главная проблема — дефицит здоровой кожи. Представьте себе, дефицит донорских ресурсов наступает уже при площади ожогов 30 процентов. Что говорить о случаях, где ожоги составляют 95 процентов и неповрежденными остаются только стопы? Кроме этого, взять кожу для пересадки можно не со всех участков тела. В некоторых местах это невозможно технически — аппарат, который срезает ткань, слишком больших габаритов и может пробраться далеко не к каждому углу поверхности человеческого тела. Второй момент — не везде можно позаимствовать ткань, ведь после забора кожного трансплантата тоже образуется рана и появляется рубец.

veronulas@sb.by

Фото из архива героя и Дениса МАЛЫШИЦА.

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter