«Ой, рана на Йвана» точно для вас! Передай Муле!»
Не думаю, что Мулявин приехал с Урала настолько захваченный фольклором. Раз из училища его выгоняли «за преклонение перед Западом», то Володя уж точно не считал балалайку абсолютным авторитетом и к пожизненному месту в оркестре народных инструментов не стремился. А что его, не белоруса, зацепило в местном фольклоре, какую, может, и не до конца ему самому ясную перспективу он почуял в новом прочтении народной песни? Вова никогда не делился со мной этим «секретом», а я не лез к нему в душу с расспросами. Зато интерес к народной теме поддержал известный минский джазовый музыкант, контрабасист Бронислав Сармонт, который руководил ансамблем ресторана гостиницы «Интурист». Он рассказал мне о песне «Ой, рана на Йвана»: «Это точно для вас! Передай Муле!» И мудрый Броник попал в точку. Получился шедевр, совсем не попсовая вещь с шикарными повторами на разные голоса в хоре! Потом так же в цель попал и сам Володя, обработав песню «Забалела ты, мая галованька». Получился отличный концертный номер для артистичного Шурика Демешко, который нравился зрителям.
Перекрасились, чтобы смахивать на белорусов
Как–то сразу стало очевидным: к содержанию нашей музыки надо добавить внешней органики. Нас эти вопросы тогда очень волновали: как запомниться зрителю, похожи ли мы на ансамбль в принципе, не выглядим ли глупо, когда поем по–белорусски? А раз специалистов по имиджу в Советском Союзе не было,
оставалось анализировать образы артистов в Минске или в Москве и надоедать старшим товарищам с опытом на эстраде: «Дайте совет!» Правда, с учетом того что в Минске «старшие товарищи» по–прежнему ожидали, когда мы навернемся, идти советоваться и не хотелось. Потому–то можно сказать, «Лявоны», а затем «Песняры» все делали интуитивно — так, как понимали, и не боялись этой своей неуверенности, не стеснялись. Пусть даже подход этот примитивный и самодеятельный. Но уже «Лявоны» отличались от своего безымянного прототипа в «Лявонихе». Появилась песня для начала концертов о том, что «себя мы «Лявонами» назвали». Лида Кармальская накупила перекиси водорода и перекрасила нас (в обязательном порядке и по общему решению) из русых и темноволосых в пшеничных блондинов. Причем еще пару лет следили, чтобы темные корни не проступали — скажем так, пока не надоело. Наверное, пока не убедились окончательно в своих музыкальных и вокальных преимуществах. Так что мы и на цветной телесъемке из Сопота пшеничной масти, и на обложке второй пластинки в этноинтерьере (из той же съемки кадр пошел на импортное издание первого диска). До сих пор смотрю на эти кадры и не верю: как я, вчерашний дембель, после 8 лет в армии согласился на этот цирк? А Мулявин, которому набегало под тридцатку? И даже шепоток «вот крашеный мужик пошел!» не смущал: до того хотелось смахивать на расхожий типаж белорусов — чтобы за версту узнавали! Да и на артистов хотя бы походили в придуманном нами же образе. (А теперь это типаж белоруса на постсоветском пространстве: светловолосый статный хлопец с пышными усами, а еще и поет — это не прежний угнетенный «пан сахi ды касы», как в стихах Янки Купалы. Тем более кое–кто в ансамбле — приезжие, значит, «боевой окрас» помог войти и в национальную тему.)
Несгибаемые усы
Кстати, усы — единственное из внешнего вида ансамбля, на чем не заостряли внимания партработники, когда промывали мозги перед загранками или за что–то чихвостили. Наверное, считали их признаком этнографическим. Хотя и для нас, и для поклонников усы поначалу выглядели еще и каким–то минимальным выражением свободы. Правда, когда из все–таки выдержанных, как на записи «Темной ночи» в ноябре 1970–го, они становились слишком уж приметными, возникали претензии. И однажды Володю так заклевали то ли в парткоме, то ли на телевидении, что на съемку он пришел с укороченным вариантом усов — подбрил их так, что осталась растительность только над губами. Злой был как черт, зато этим компромиссом отвел, быть может, больший удар от ансамбля: охотников прижать хвост строптивому ансамблю всегда и везде хватало. Так что даже удивительно, что белорусские редакторы в конце 1970–х пропустили на экран Мулявина с шикарной бородой! Обильная растительность, конечно, была Володе к лицу, но для съемок в Советском Союзе такой образ в общем–то «не одобрям–с». (Хотя на минском телевидении и вправду вольности порой прокатывали: то борода у Вовы попала в кадр, то он с гитарой вдруг пойдет по павильону, чего в Москве никогда не позволили бы.) Ну а после перестройки небритостью щеголяй сколько хочешь: тут и Дайнеко с Пеней отличились, а после гастролей в Африку и сам Мулявин. А я так и «пропеснярил» безусым.
(Продолжение следует.)
Скончался один из создателей хита «Алеся» Валентин Бадьяров
Музыкант и композитор, он был участником ансамблей «Песняры» (там прославился своими партиями на скрипке) и «Поющие гитары» (в том числе как автор песен и аранжировок). Потом был художественным руководителем «Сябров» — а всего проработал там пять лет начиная с 1976 года.
Известно, что в 1990-х Валентин Бадьяров переехал в Германию и работал там во многих симфонических оркестрах, выступал с сольными концертами в Европе.
«Ансамблю требовалась всесоюзная телевизионная раскрутка и песня, которая могла бы стать хитом. Я обратился за помощью к Мулявину, и он мне помог связаться с музыкальным редактором Центрального телевидения СССР Ольгой Молчановой. В 1978 году Ольга Борисовна пригласила «Сябров» на одну из передач популярнейшей программы «Шире круг». A также познакомила меня с композитором из Барнаула Олегом Ивановым, который предложил мне свою новую песню «Девушка из Полесья», ныне более известную как «Алеся», — рассказывал Валентин Бадьяров в интервью порталу www.naviny.by.
Именно там в 1978 году впервые прозвучала «Алеся». Бадьяров создал аранжировку этой песни и посвятил труд собственной дочери Алесе.
