Владислав Мисевич
Предлагаем читателям «СБ» первыми ознакомиться с избранными отрывками будущей книги.
Настроил всех против одного
Сколько брал «высокооплачиваемый скрипач»?
Выгоднее всего в ансамбле какое–то время работалось новичкам–инструменталистам, особенно — на «непрофильных» инструментах. Если вокалист, гитарист или пианист выучивали партию по нотам предшественника либо вообще прописывали свою, а дальше бросались в бой, то для тромбониста и трубача поначалу просто не было партий в песенном отделении (да и в крупной форме всего несколько кусков под них). Поначалу им даже показывали пальцем на места в нотах, где им надо было вставить партии в песнях текущего репертуара — сочиняйте! В итоге они были трижды в день в постоянном напряге, а остальным вроде как и не обидно: на свои 66 рублей за концерт эти пацаны худо–бедно «надували». Короче, не было в Союзе понятия сессионных музыкантов!
Но самая невероятная халява с заработками, конечно, досталась Чесику Поплавскому (с ним Леня Борткевич раньше выступил в «Золотых яблоках», вот и привел приятеля на место Бадьярова). Поплавского принимали в состав как скрипача, кстати, с хорошим звуком. (Что касается вокала, то второй нижний голос вдобавок к Тышко, который и так справлялся, — казалось бы, перебор в «кошатнике», но и хуже не стало.) Готовых партий, естественно, — ровно ни одной. Так что первое время он выступал в более чем «оригинальном жанре». Концерты начинались выходом Борткевича и Кашепарова с колесными лирами. К ним и приписали Чесика: они крутят свои «мясорубки», малую и большую, а он на скрипочке тянет аж минуту. После этого Поплавский уходил за кулисы и ждал два часа следующего концерта. За каждый выход Чесик получал те же 66 рублей, как и все («Песняры» как раз успели зарядиться по дворцам спорта), — то есть по 200 рублей в день за шесть минут работы. Мулявин в своем остром стиле сказал на следующий день после дебюта Поплавского: «Чесик — один из самых высокооплачиваемых скрипачей в Советском Союзе». И правда: получал, как Ойстрах, только не за концерт, а за одну ноту.
Кто не был поскромнее — прессовал
С чем действительно было сложно бороться, так это с проявлениями звездной болезни. Пусть и не повальными, относившимися к личным моральным качествам отдельных артистов, в основном тех, кто помоложе (и это, наверное, самые острые углы разрыва поколений в «Песнярах» на то время). Да и Володя Мулявин своим примером таким вещам не давал ход: лучше поскромнее, чтобы никуда не влипнуть, не оказаться в некрасивой ситуации. (А я его позиции держался и держусь: да и мне ли или кому–то другому из «Песняров» рядом, скажем, с тогдашним Кобзоном изображать из себя звезду?) Да, со временем Мулявин понимал свое значение на эстрадном Олимпе, но не строил на этом общение или работу. Будто мы все те же пацаны из ансамбля БВО или оркестра. И если люди вписывались в такой «устав», работали долго, ну а чуть начинали «звездить», находился адекватный ответ внутри коллектива.
Помню, как дважды ставил на место зарвавшихся по просьбе Мулявина. Да какое там по просьбе — он сквозь зубы цедил: «Идите объясните доходчиво!» Значит, донельзя достали. Ну а коль змеиного «шипения» тебе мало, не дошло с первого раза, тогда получай взбучку. Так, сначала с Колей Пучинским устроил темную и хорошенько прессанули приборзевшего от первой же славы молодого вокалиста. На следующий день он уже не помнил о своих амбициях и ходил шелковым. Недолго, конечно, но все–таки. А лет пять спустя повторял «операцию» с только пришедшим его коллегой. Правда, в помощь позвал уже Шурика Демешко, чтобы «общественное порицание» не встретило решительного отпора, который в случае стычки выдержать было под силу только мощному Шурику.
Один — «солист», другой — со жвачкой
Еще один музыкант брал гитару и шел в фойе, ко входу в зал, «клеить» девушек (причем в ансамбле на гитаре толком и не играл — так, для вида на фото подержал). А во время своих первых концертов этот кадр пытался жвачку жевать. Мулявин только хватался за голову: «Ну, опять!..» Потом не выдержал и прямо «с трассы» отправил его домой...
Однажды Володя еле дождался конца съемок телепрограммы гениального, на мой взгляд, актера Ролана Быкова. Причина — следующий диалог уже с другим нашим артистом: «Представьтесь, пожалуйста», — говорил Быков. — «Борткевич Леонид». — «А кто вы?» — «Я — солист ансамбля». Слово «солист» Мулявин не пропускал: «Какой солист, если у нас ансамбль? Вокалист — пожалуйста, исполняй свои вокальные партии...»
Как Борткевич плюнул на «школу Корбут»
Но проявления «солизма» нет–нет, а возникали. Особенно после женитьбы Лени на олимпийской чемпионке Ольге Корбут. Закончив космически успешную карьеру в большом спорте, она зачастила на репетиции «Песняров» — применять творческую энергию. Помню случай, когда мы вдвоем с Мулявиным вошли в пустой зал Дворца спорта на репетицию. Но просто обмерли у дверей: Оля «учила» Леню петь «Веранiку». Несколько раз они проходили финал: солист нарочито мягко, даже сексуально, снимал микрофон со стойки перед последним распевом «Веранiка–а–а...», глазками и губками играл. Ну а мы с Володей в глубине зала только посмеивались: ну кто этот «цирк» заметит в огромном дворце? Помню, Борткевич еще и замечание получил от Мулявина за самодеятельность.
Но все–таки во время концерта Оля оказалась в первом ряду, а Леня решился опробовать задумку. И вот солист подходит к стойке, обхватывает микрофон и пытается его плавно, как научила Оля, вытянуть из держателя. Вот–вот надо петь, а Леня все сражается со стойкой, где несмазанный микрофон застрял намертво. В итоге Борткевич плюнул на «школу Корбут» и затянул по старинке: «Веранiка–а–а...» И пел–то он, несмотря на всю суету, великолепно! Ну а творческие идеи, свои и Ольги, Леня перенес в свою дипломную постановку в ГИТИСе. Может, там эту «самодеятельность» и восприняли, не знаю...
Свидание с Пугачевой
За границей мы частенько пересекались с советскими артистами. Скажем, Канны запомнились и совместным выступлением с Аллой Пугачевой. Это была ее вторая «загранка», и поставили Аллу в жесткие рамки: нет своего состава, часть песен запретили исполнять. В общем, попросила «Песняров» подыграть. И на репетициях выжимала из нас по максимуму. Помню, как подходила к Володе Николаеву на репетициях (а они когда–то вместе работали в ансамбле «Новый электрон») со словами: «Тут надо так и так, Вова, это тебе не Липецк». Пыталась быть «примой» и в «Песнярах». Мы, конечно, тогда вежливо улыбались: что скажешь такой очаровательной Аллочке? А вот в публичные признания Лени Борткевича о «служебном романе с Пугачевой», да еще и в Каннах как–то не верится: Алла тогда стояла на распутье между «Веселыми ребятами» и сольной карьерой... Тогда уж и у меня было почти свидание с Аллой! Перед перелетом в Канны артистов в парижском аэропорту имени Шарля де Голля встретил нас советский дипломат. Он предложил занять время ожидания экскурсией по Парижу. Отказались почти все, кроме Пугачевой, Толи Гилевича и меня. Так что снимались у Эйфелевой башни только мы втроем.
Редакция планирует разместить еще несколько фрагментов из уникальной книги Владислава Мисевича.
