Рассекреченные материалы из архива КГБ раскрывают имена убийц людей в Тростенце

(Продолжение. Начало в «СБ» от 13, 20 июня, 10, 17 июля, 13, 26 августа, 12 сентября, 16 октября.)

Эти документы прежде не были известны никому, кроме чекистов. В 1986 — 1987 годах продолжался поиск участников геноцида в концлагере Малый Тростенец под Минском. Мы публикуем фрагменты показаний, сохранившихся в архиве управления КГБ по Витебской области. Они не нуждаются в комментариях. Пожалуй, уместно лишь сожаление, что в уничтожении мирных граждан участвовали не только захватчики, но и их приспешники — в частности, полицейские 5–й роты 13–го белорусского батальона СД. Было это осенью 1943–го.

Поздней осенью 1943 года по приказу командира Якубенка около 30 полицейских нашей роты были построены возле казармы Минской школы СД. Немецкий офицер из СД через переводчика объявил, что мы отправляемся в Минское гетто, где будем принимать участие в истреблении советских граждан еврейской национальности. Со мной в гетто выезжали: командир взвода Балай Валентин, Борщевский Николай, Борщевский Виктор, Рабиза, пулеметчик Владимир, других точно не помню.

По команде Якубенка мы погрузились в грузовую автомашину и направились в гетто, которое располагалось на окраине города и представляло из себя жилой квартал, обнесенный колючей проволокой, а местами дощатой изгородью.

Насколько мне помнится, нами тогда командовал Балай, который непосредственно получал команды от немцев.

Въехав на территорию гетто, я обратил внимание, что возле ворот стояло не менее 3 машин с цельнометаллическими будками. В них не было окон. Была только одна плотно закрывающаяся дверь. От сослуживцев по роте слышал, что эти спецмашины предназначены для удушения выхлопными газами помещенных в них людей. В народе — душегубки.

По команде Балая полицейские разбились на небольшие группы по 7 — 8 человек. Балай поставил задачу: ходить по гетто и выгонять узников из своих жилищ, конвоировать к душегубкам.

Перед погрузкой советские граждане еврейской национальности раздевались догола.

В одну душегубку полицейские загружали не менее 40 человек.

Мы следовали за Минск в район большой лесной поляны. Эту местность Балай и другие полицейские называли Тростенец. На этой поляне были выкопаны ямы, канавы, траншеи. Прибывшие с нами узники гетто начали разгружать прибывшую в Тростенец душегубку. Трупы сбрасывали прямо в канаву.

Затем по команде Балая мужчины–евреи снимали с себя одежду, становились возле той же самой канавы, и я лично видел, как не более чем с 10 — 15 метров Балай, Борщевские и другие полицейские расстреливали обреченных, пока все они не попадали убитыми в канаву.

Балай стрелял по обреченным из немецкого автомата, Борщевские из винтовок. Каждый при этом сделал не менее 5 выстрелов в обреченных.

Вместе с нами в душегубке, как правило, ехало не менее 3 немецких автоматчиков. Водителями душегубок и грузовых автомашин были немцы. Каждый раз дверь в душегубке закрывал и по прибытии в Тростенец открывал немецкий солдат.

Умерщвленные в этой спецмашине люди выглядели очень страшно. Грязные, обмочившиеся под себя, изо рта шла пена. В конце каждого расстрела старший немец контролировал его результаты и были случаи, что из пистолета достреливал обреченных, подававших признаки жизни.

Среди полицейских были разговоры, что имели место случаи, когда немцы подвергали их обыску, если замечали, что кто–либо из полицейских прятал найденные у узников гетто изделия из серебра или золота. Немцы строго следили за тем, как раздевались перед загрузкой в душегубку обреченные. Узники раздевались практически до нижнего белья, так что при себе спрятать что–либо было практически невозможно.

Я очень хорошо помню, что наша 5–я рота выезжала длительное время и круглосуточно в Тростенец на лесную поляну на сожжение трупов уничтоженных лиц еврейской национальности, содержавшихся в Минском гетто.

Все мы тогда понимали, что сожжение трупов осуществлялось с целью сокрытия следов преступления.

Я могу с полной уверенностью сказать, что за весь период сожжения трупов ни один из полицейских не доставал трупы из траншей, то есть каждый день на лесную поляну в Тростенец привозили мужчин, которые и вытаскивали металлическими крючьями трупы, а затем так же, как и нашей группой в первую смену, они расстреливались.

Насколько я вспоминаю, личный состав пятой роты выезжал в Тростенец на сожжение трупов в течение 2 — 3 недель, перерывов при этом не было.

В течение двух–трех недель полицейскими 5–й роты 13–го белорусского батальона СД ежедневно на лесной поляне в Тростенце расстреливалось не менее 15 человек.

Участники осмотра на автомашине прибыли на 12–й километр шоссе Минск — Могилев к перекрестку дорог.

В южном направлении от шоссе на расстоянии примерно один километр находится деревня Малый Тростенец, в северном, приблизительно на том же расстоянии расположена деревня Большой Тростенец.

По предложению свидетеля Романовца С.С. участники осмотра на автомашине проследовали от перекрестка в направлении Могилева по шоссе 2.100 метров (по спидометру).

На месте пересечения шоссе с дорогой, идущей в северном направлении, свидетель предложил остановиться. Он пояснил, что эта дорога ведет в лесное урочище Благовщина, по ней в период фашистской оккупации каратели привозили советских граждан на расстрел, а также доставляли в душегубках умерщвленных людей к траншеям в урочище Благовщина. Далее участники осмотра на автомашине проехали по указанной дороге в северном направлении от шоссе на расстоянии 700 метров, въехали в лес. Свидетель предложил остановиться и, указав на молодой сосняк справа по ходу движения автомашины, пояснил, что на этом месте была поляна, на которой в конце 1943 года фашистские каратели производили массовые расстрелы мирных советских граждан, сюда же привозили трупы умерщвленных людей в душегубках и сбрасывали их в имевшиеся в то время на поляне траншеи, здесь же в конце 1943 года производилось сожжение трупов. Место, указанное свидетелем, представляет собой участок ровной местности, поросший сосняком. Как пояснил свидетель, в 1943 году лес в урочище Благовщина был значительно реже, что давало ему возможность хорошо видеть поляну и наблюдать обстоятельства массового уничтожения на ней советских людей.

Возвратившись на шоссе, свидетель предложил проехать в направлении Могилева и через 500 метров попросил остановиться. Он пояснил, что в этом месте, примерно в 15 метрах от шоссе находился дом дорожного ремонтера, с чердака которого он в 1943 году наблюдал расстрелы советских граждан карателями на поляне в урочище Благовщина. С его слов, этот дом сгорел в 1944 году, а после окончания Великой Отечественной войны примерно на том же месте был построен дом, который стоит и в настоящее время.

20 июня 1944 года я был арестован фашистскими захватчиками и после пыток в СД помещен в минскую городскую тюрьму по ул. Володарского. Рано утром 29 июня 1944 года вместе с другими заключенными был вывезен из тюрьмы на автомашинах, помещен в какое–то полуподвального типа помещение. Окна этого помещения были на уровне земли, с внешней стороны наполовину присыпаны землей. Поэтому создавалось впечатление, что это — землянка. Вдоль стен были нары. Через несколько минут после моего помещения в эту землянку пришли немцы и что–то начали зачитывать. И тут же всем приказали грузиться в автомашины. Я, как находившийся около двери, был в числе узников, погрузившихся на первую автомашину. Кузов автомашины, куда меня погрузили, был цельнометаллический с одной сзади дверью. Заключенных было нагружено столько, что трудно было дышать. Через некоторое время автомашина остановилась. Открылась дверь и послышалась команда: «Выходи по пять». Я увидел, что привезли нас к какому–то большому бревенчатому сараю. Размеры его были примерно сорок на десять метров. Автомашина подъехала к этому сараю, вернее, к воротам сарая, почти вплотную. Сперва вывели первую пятерку заключенных. Они зашли вовнутрь сарая, и оттуда раздались выстрелы. Я и другие заключенные поняли, что нас привезли всех на расстрел, и начали прощаться друг с другом. Вслед за первой пятеркой заключенных, расстрелянных в сарае, было расстреляно еще десять заключенных тоже по пять в группе. А потом каратели начали расстреливать почему–то группы по три заключенных. Вскоре очередь дошла и до меня. Я оказался в числе последних, обреченных на расстрел с нашей автомашины. Спрыгнув с автомашины, я направился в сарай. Внутри сарая была разбросана солома. Слева у входа шеренгой стояли 4 или 5 карателей. Я с поднятыми вверх руками повернулся спиной к карателям и пошел к стенке, так как они жестом показали это сделать. Как только я повернулся и сделал один или два шага, раздались выстрелы. Помню, что выстрелы были одиночными. Я упал на ноги ранее расстрелянных с нашей автомашины заключенных. Как я успел заметить перед расстрелом, никаких других трупов, кроме расстрелянных с нашей автомашины, в сарае не было. Я почувствовал, что ранен в голову. Я лежал примерно на середине сарая. Лежа среди расстрелянных, я увидел, как каратели на меня и на других заключенных, расстрелянных в сарае, разбросали солому. Расстрелы продолжались до позднего вечера. Как я слышал, к сараю обреченных на расстрел подвозили на автомашинах. Картина происходящего была страшной: стоны, крики, плач не прекращались целый день. И все это заглушалось беспрерывной стрельбой. Некоторые раненые просили карателей дострелить их. И вот кто–то из них крикнул, чтобы раненый поднял руку. Раненый как раз лежал рядом со мной. Как только он поднял руку, раздался выстрел. После этого раненый больше не шевелился. За весь день, когда я находился в сарае, этот сарай почти полностью был заполнен трупами расстрелянных людей. Помнится, что каратели что–то постоянно разбрасывали по всему сараю на трупы в процессе расстрела. Когда наступила ночь, я попытался удрать из сарая. Подобравшись к воротам, я услышал, как рядом разговаривали каратели, которые, по–видимому, охраняли сарай. Я решил подождать до утра. Ночью каратели расстрелы не производили. Припоминаю, что ночью в сарае, где я находился среди трупов расстрелянных, каратели зажигали электрический свет для обнаружения двух девушек, пытавшихся удрать из сарая. Эти две девушки не успели вскарабкаться повыше на гору трупов и там спрятаться, а прятались рядом с входом в сарай. Один из двух вошедших карателей подошел к ним и поочередно их расстрелял. Помню, что когда я лежал ночью в сарае, слышал, как происходила пьянка у карателей. Почти всю ночь я слышал, как каратели чокались стаканами и желали друг другу здоровья. Примерно в 6 — 7 часов следующего дня, 30 июня 1944 года, расстрелы возобновились. Помнится, что обреченных подвозили на автомашинах. Расстрелы производились в этом же сарае. Я находился в сарае и слышал шум подъезжающих и отъезжающих автомашин. Картина всего происходящего была такая же страшная, как и в течение предыдущего дня. Каратели старались заставить обреченных залезть на гору трупов, чем повыше, и там расстреливали. Я все время лежал под каким–то дощатым навесом, куда залез утром 30 июня 1944 года. Пролежав примерно до 18 часов этого же дня, я случайно услышал разговор немцев, проходивших по трупам рядом со мной. Из этого разговора я понял, что расстрел будет еще продолжаться около 2 часов, а потом сарай с трупами будет сожжен. Я решил бежать. Как раз в это время к сараю подъехала автомашина с очередной партией обреченных на расстрел. Каратели оцепили эту автомашину, на время оставив без внимания ворота сарая. В этот момент я выполз из сарая. Каратели меня не увидели, так как я сразу же спрятался за открытые ворота сарая. Вскоре я добрался до поля с посевом ржи. Cлышалась беспрерывная стрельба. Спрятавшись во ржи, я незаметно уснул. Проснулся я от раздававшихся взрывов. Я увидел, что над местом нахождения сарая с трупами колыхалось зарево огня. Оттуда раздавались и взрывы. Вскоре я ушел с этого места и попал в какую–то деревню, где мне местные жители дали поесть и оказали первую медицинскую помощь, промыли и завязали рану. Хочу сказать, что с момента, когда меня забрали из тюрьмы по ул. Володарского и до момента моего расстрела, меня и других заключенных сопровождали, охраняли и расстреливали изменники Родины. Они разговаривали между собой на русском языке. Одеты они все были в немецкую форму. Сарай, в котором производились массовые расстрелы граждан, находился рядом с деревней Малый Тростенец Минского района. Об этом я узнал в деревне, где мне оказали первую помощь после побега из сарая.

С момента моего прибытия в землянку и во время нахождения в сарае после ранения я только два раза столкнулся с немцами. Об этом я и давал сегодня показания. Все же остальное время нас сопровождали, а потом расстреливали изменники Родины в немецкой форме.

Жертв трагедии не вернешь. О них мы можем только помнить, не забывая и о том, что у тех, кто убивал людей, есть конкретные имена...

vk@sb.by

Советская Белоруссия № 215 (24845). Пятница, 6 ноября 2015