"Я не ощущаю себя стариком"
Его называли белорусским Левитаном, достоянием республики. Он проработал на радио без малого 40 лет, и именно столько в эфире звучал его бархатистый виолончельный голос: "Гаворыць Мiнск..." 26 мая мастеру исполняется 85 лет, но он и сейчас в строю: преподает сценическую речь в БГУКе и Белорусской академии искусств, работает литературным консультантом в Купаловском театре и РТБД. Он нужен, уважаем и востребован! Это ли не счастье? На прошлой неделе вышла книга его бывшей ученицы - поэта, писателя и драматурга Дельфины - "Золотой голос Беларуси - Илья Курган".
- Илья Львович, о вашем пути в профессию вы рассказывали неоднократно. А вот о детстве - редко и скупо. А ведь все мы "родом из детства"...
- Что ж, придется рассказать. Я родился 26 мая 1926 года в Борисове. Как первенца меня нарекли в честь деда Ильей. Как и все мальчишки, я, конечно же, участвовал в дворовых драках. Тогда это было очень распространено: дом на дом или улица на улицу. Зимой катались на санках с горки, которая находилась в нижней части улицы Маркса. И, разумеется, форсили друг перед другом: когда мимо проезжала машина, везущая бревна, мы разгонялись и старались проскочить под ней - аккурат между двумя парами колес. Наше домашнее хозяйство больше напоминало деревенское. Жили мы на втором этаже барака, находившегося на улице Красноармейской, однако в сарае держали кур и кабанчика. С кабанчиком однажды приключилась такая история. Уж не знаю, кто в этом оказался виноват - то ли я дал кабану что-то горячее, то ли он сам нахватался чего-то непотребного, да только расхворался наш кормилец. Мы с мамой решили везти его в ветеринарную лечебницу. А как везти? В общем, обвязали и на поводке потащили по улице. Но кабан оказался проворнее: каким-то немыслимым образом он умудрился выпутаться из веревок и бросился бежать. Я кинулся за ним. Он - на проезжую часть, а там проходили трамвайные пути. Естественно, движение застопорилось. Кабан мечется, а я бегаю за ним. Несколько раз почти догонял, но как его схватить? Он же весь "обтекаемый"! Наконец мне удалось упасть на него сверху и уцепиться за ухо. Он визжит, а я держу, не отпускаю. И так - пока не подоспела мама. В общем, обуздали мы нашего путешественника. Правда, потом выяснилось, что я ему едва ухо не оторвал...
- А война вас где застала?
- Я хорошо запомнил, как в то самое утро - 22 июня - сидел на крылечке нашего дома и считал фашистские самолеты. Мама же почему-то драила полы... И только когда бомба ухнула в соседний огород, я наконец понял, что война - отнюдь не игра. Меня - уже по меркам тех лет взрослого - в бомбоубежище не пускали. И поэтому наша семья - родители и трое детей - подхватились и кто в чем был отправились за город, в лес. Несколько дней спасались там. Когда же бомбежка прекратилась, вернулись и увидели, что от дома осталась лишь облицованная кафелем голландская печка. Стало ясно, что надо уходить, но мы ничего не знали о судьбе Даника - одного из моих братьев, которого накануне войны отправили вместе с детским садом на летнюю дачу в Фаниполь. Поначалу родители хотели во что бы то ни стало добраться до него, но как? Железную дорогу разбомбили, иной транспорт стал прямо-таки на вес золота. Да и директор успокоил, оповестив, что садик эвакуирован на восток. "Ну хорошо! - подумали тогда мы все. - Если на восток, следовательно, со временем найдется!" Кто мог предположить, что действительность окажется гораздо более трагичной: отступающая армия вернет детей в уже опустевший Минск. Только по окончании войны маме, которая все это время писала ночами письма по разным инстанциям в надежде отыскать следы своего среднего сына, кто-то расскажет, что в первый же год оккупации видел Даника в городе. Его, шестилетнего, вместе с теткой - родной сестрой матери - фашисты бросили в "душегубку". Там и закончился жизненный путь нашего маленького братика...
- Фамилия вашего отца Эйдельман. Раскройте секрет, как появился Илья Курган?
- Как-то осенью пятидесятого года, во время войны в Корее, я увидел возле роддома интересную сценку: под окном, у которого молодая мама держала на руках новорожденного малыша, стоял счастливый отец и жестами пытался высказать свою нежность к двум дорогим ему существам. Это выглядело настолько трогательно, что я не выдержал и написал статью "Пусть растут дети". Послал ее в газету "Советская Белоруссия", и она была принята к печати. А подписал я свою работу фамилией Курган. Отсюда все и пошло. Через некоторое время меня пригласило руководство радио и предложило официально поменять фамилию: мол, звучит несколько нелепо - "диктор белорусского радио Илья Эйдельман"! Я поговорил с отцом, с мамой, и они поняли меня. Не обиделись. Я переоформил документы и с той поры стал именоваться Ильей Курганом. Но мало кто знает, что Курган - это девичья фамилия моей мамы Хаси Ароновны.
- В советские времена вы были в зените славы. Случалось ли вам сталкиваться с человеческой завистью?
- Однажды вызвали меня к председателю Гостелерадио. Я зашел, и он без долгих предисловий протянул мне письмо из ЦК. В бумажке черным по белому было написано, что товарищ Курган И.Л. беспробудно пьет на рабочем месте и "спойвае сваiх падначаленых". Писал донос один из наших дикторов - некий К. (по вполне понятным причинам указывать его имя и фамилию я не стану). Едва лишь я понял, о чем идет речь, мне сразу же вспомнилось, как этого К. принимали на работу. На тот момент я уже занимал должность главного режиссера (художественного руководителя) дикторской группы, поэтому меня также пригласили прослушать пленки с записью проб кандидатов в дикторы. После прослушивания К. редакторы решили его взять - мол, с периферии, таких нужно поощрять. Мое мнение спросили напоследок. Я честно ответил: "Здесь - элементарная профнепригодность". Меня попросили с ним позаниматься. "Скорректировать дикцию я, конечно, могу. Но изменить его голос - нет". Однако в ту пору меня никто не стал слушать, и его приняли в штат. А вскоре на имя нового сотрудника стали приходить такие письма, не реагировать на которые руководство радио просто не могло. Если мне писали с любовью и благодарностью, то о нем отзывались в лучшем случае так: "Кто такого допустил к микрофону?" Тогда я стал ставить К. на такие эфиры, которые не несли особой смысловой нагрузки, к примеру, читать объявления и так далее. И в скором времени после этого пришло то самое письмо. А следом приехал и "дядя" из ЦК. Меня вызвали на ковер. Надо признать, что руководство радио спасало меня как могло. В общем, отстояли. Поднимаюсь я после головомойки наверх - в студию - и нос к носу сталкиваюсь с К. Наверное, я был в таком состоянии, что обычная сдержанность изменила мне. Я схватил его за лацканы пиджака и принялся трясти: "Эх ты! Человечек! Ведь я же тебя покрывал! А ты... Негодяй!" Женщины, сидевшие в студии, повскакивали со своих мест и принялись нас разнимать. К. покраснел и пулей вылетел за дверь. "Да ты что, Илья! - заговорили сотрудницы все разом. - Он же сейчас побежит и наклепает, что ты его бил!" "Пускай делает что хочет!" - в сердцах ответил я. Кстати, К. в скором времени все же уволили.
- Оглядываясь на пройденный путь, вы о чем-нибудь жалеете?
- Говорят, что в каждом возрасте есть своя прелесть. Не знаю. Когда я стою у прилавка книжного магазина, у меня нередко возникает мысль: "Зачем мне покупать еще одну книгу? Я же все равно не успею ее прочитать!" Наверное, с возрастом люди теряют свою яркость, сумасшедшинку, которая бывает только в молодости. И хотя я все еще не могу ощутить себя стариком, тоска стала одним из моих постоянных спутников. И больше всего я тоскую, конечно же, о детях и о внуках, которых судьба мне не дала. Как-то раз я ехал в автобусе на Северное кладбище - к жене. На одной из остановок вошла женщина с маленьким мальчиком на руках. Народу в салоне было просто битком, а я сидел у окна и, заметив ее, естественно, поднялся. "Нет, что вы! - запротестовала она. - Вы лучше возьмите его на руки". Я подхватил малыша и усадил к себе на колени. Ребенок есть ребенок - вертится, все ему интересно. И я начал его развлекать: "Вон за тем деревом лиса сидит! А за тем поворотом - лошадка, самая настоящая..." Он не просто смеялся - хохотал. Ерзал у меня на руках, подпрыгивал, что-то лепетал. Когда же автобус подкатил к остановке, на которой нам нужно было выходить, то он неожиданно прижался ко мне и расплакался. Он не желал покидать меня! И тут я вдруг поймал себя на мысли, что ведь и я тоже... Я тоже не хочу его отпускать!
Елена МИНЧУКОВА.
