Регионализация, фрагментация, формирование блоков… Термины уже стали практически штампами в описании геоэкономических процессов и трендов. И противопоставляются эти треки эпохе глобализации: с более-менее открытыми рынками, достаточно эффективной логистикой, бесконечно разветвленными промышленно-кооперационными цепочками… Но не слишком ли мы сакрализируем недавнее прошлое? Являлась ли глобализация настолько животворящей и всепроникающей, как мы сегодня об этом говорим? Был ли этот самый мировой рынок? Да и в целом глобализация в формате 2000-х создала ли крепкую институциональную среду для решения общечеловеческих и общемировых объективных вызовов и угроз? Пожалуй, что и нет. Поэтому позитивизма глобализации, в который верят если не все, то многие, никогда не было.
рисунок олега карповича
Устойчивость развития любой системы определяется ее возможностью реагировать на любые внештатные, нестандартные и даже кризисные ситуации. Способна ли была на это глобализация формата 2000-х? Если отбросить эмоции и стереотипы (поклонения или ненависти к тому или иному региону на планете), то окажется, что за несколько десятилетий активного экономического сближения мир не стал единым.
Глобальные рынки не прошли испытания кризисами. Да, окончательный развал системы произошел в силу обострения геополитической конфронтации. Но планетарная институциональная среда не прошла испытания исключительно экономическими вызовами.
А началось-то все с глобального финансового кризиса. Сам по себе крах нескольких американских банков являлся триггером. Проблема лежала в весьма волюнтаристической монетарной и финансово-экономической политике мировых центров, прежде всего Штатов. История возникновения финансового кризиса подробно разложена по полочкам. И, собственно говоря, не вызывает уже ни у кого сомнения, что американский бизнес и финансисты при весьма равнодушной позиции регуляторов перегрели рынок недвижимости, накопили в банковской системе чрезмерные риски. И пузырь лопнул. Проблема-то кроется даже не в этом факте, самом по себе очень неприятном, а реакции на него.
При наличии многочисленных международных институтов, которые вроде бы должны были заниматься устойчивостью мировой экономики, оказалось, что, во-первых, мандат у них на деле птичий. Это небольшим государствам Всемирный банк, МВФ и другие маститые организации могут оценивать, вырабатывать рекомендации и даже оказывать определенное влияние и давление на них. Причем воздействовать не только предоставлением кредитных ресурсов, а выводами в своих экспертизах, которые играют роль при принятии решений многими инвесторами. Но обнаружилось, что никакие международные институты не могут полноценно не то что повлиять на политику мировых центров (с точки зрения глобальной устойчивости), но даже толком дискуссию на эту тему серьезные организации провести не могут.
Во-вторых, выяснилось, что никаких демпферных механизмов для сохранения глобальной экономической стабильности не существует. В-третьих, стала известна еще одна совершенно неприятная неожиданность: никаких институтов и инструментов для выработки глобальных же консолидированных решений для преодоления кризиса нет.
В конце 2000-х вдруг абсолютно четко и для многих внезапно выяснилось: вся глобализация в большей степени сводилась к торговле и связанными с ней движением капитала и частично — труда. Но внятной и эффективной системы, которая могла бы действенно настраивать геоэкономическую реальность, не существует. Другими словами, глобальная система оказалась неуправляемой или слабо управляемой.
Финансовый кризис каждый регион на самом деле преодолевал самостоятельно либо в связке со своими (как правило, региональными) партнерами. Были, несомненно, какие-то договоренности. Но они носили кулуарный и очень ограниченный географический характер. Скажем, США и ЕС (по крайней мере, неформально) координировали некоторые моменты монетарной политики. Ведь поначалу оба экономических центра так лихо принялись заливать кризис деньгами, что поначалу раскручивалась спираль девальвации в паре евро — доллар. Эти качели весьма успешно застопорили. Успешно с точки зрения европейской и американской экономик. Остальные страны и регионы оказались за кадром. И выживали исходя из собственных соображений и возможностей. В том числе, что греха таить, за счет ограничений и протекционизма. Весьма жестких и противоречащих и нормам Всемирной торговой организации, и в целом принципам глобализации.
Реквиемом по глобализации, пожалуй, стала эпидемия ковида. Никаких решений на глобальном уровне выработано не было. Границы каждая страна закрывала-открывала как считала нужным и без оглядки на соседей и финансово-экономических партнеров. ВОЗ делала много заявлений, ООН по традиции беспокоилась. Но глубокой консолидации в рамках разработки вакцины и медикаментов для борьбы с коронавирусом, выработки единой политики по санитарно-эпидемиологическим мероприятиям, механизмов преодоления экономических последствий пандемии не произошло. На глобальные вызовы не нашлось глобальных же решений. Более того, пандемия обострила конкуренцию и протекционизм с использованием в политических и экономических целях в широком спектре жизненно важных для человечества сферах: начиная от фармакологии и медицинской продукции, заканчивая продуктами питания, с которыми из-за пандемии также наблюдались в планетарном разрезе сбои поставок.
Поэтому той глобализации, о которой говорят, на самом деле никогда и не было. Самое парадоксальное, что глобализация гибко изменилась по форме, но осталась той же самой по сути. Несмотря на всевозможные виды конфронтации, которые множатся на планете, международная торговля не упала в объемах. Произошли изменения в региональных разрезах, но не столь уж и кардинально. Изменились логистические и товарные потоки, которые несколько вносят шумы в официальную статистику. Но в реальности чисто торговые взаимоотношения по линиям Восток — Запад, Юг — Север и других направлениях не развалились. Другой вопрос, что не реализован запрос на новый формат международного сотрудничества. Но его контуры как не были обозначены в прошлом десятилетии, так отсутствуют и сегодня.
