Кажется, всего ничего прошло с тех времен, которые называются советскими. Но вот уже многие понятия, широко известные тогда, сегодня перешли в разряд исторических. Например, кто нынче вспоминает о Героях Социалистического Труда? А жаль. Несмотря на сложившийся стереотип, что это были то ли идеологические винтики, то ли чеканные памятники с правильной биографией, они оставались живыми людьми с богатым и интересным жизненным опытом. Им есть что вспомнить и рассказать. Как, например, Розе Кондратьевне Прусовой, Герою Социалистического Труда с Минского тракторного завода. В ее жизни в той или иной интерпретации всегда присутствует «металлическая тема». Роза Кондратьевна работала в машиностроении, причем на обработке металлов, — гальваником. В период Великой Отечественной войны делала детали для танков, потом — для тракторов. На ее счету награда, о которой говорили стихами, — «из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». И вместе с тем в женщине с романтическим именем нет ничего «металлического». Она внимательна, приветлива, доброжелательна.Вспоминает Роза Кондратьевна Прусова
Нежданная награда
— Часто ли память воскрешает былое?
— Сегодня, перед нашей встречей, всю ночь не спала. Вспомнилось все — наверное, с первого дня моей жизни. Конечно, не забывается, как наградили. Представьте себе, я не знала, для чего меня пригласили тогда в Москву.
Пришла на вторую смену. Под вечер секретарь партбюро говорит: «Роза Кондратьевна, вас начальник цеха к себе приглашает». Прихожу — там люди незнакомые: «Нас очень интересует ваше прошлое».
— Страшно не стало?
— Да нет. Потом предложили идти в партком завода, а там я никогда и не бывала: в партии не состояла, не числилась особой общественницей, просто активистка — обычная рабочая. В заводском парткоме — тоже незнакомые люди. Снова расспрашивают биографию: кто, что, откуда, как. Рассказала, они записали и отпустили восвояси.
— Даже не намекнули, в чем причина?
— Нет. Зато женщины, работавшие со мной, сделали свое предположение: скоро пятидесятилетие Международного женского дня (это был 1960 год), тебя, мол, собираются наградить грамотой.
На следующий день вижу в окно: к дому подъезжает машина — и прямо к нашему подъезду. Дом пятиэтажный, мало ли к кому. Однако звонок раздался в мою дверь. «Мы за вами, едем в горком партии». Там и сообщили: «Предстоит отправиться в Москву на празднование 50–летия Международного женского дня. В делегации 16 женщин. Вам придется выступать в Кремле. Учтите, соберутся все руководители страны, в том числе Хрущев».
В Москву уезжать уже назавтра. А надо сказать, жили мы очень скромно, соответственно гардеробом я похвастаться не могла. На помощь пришли заводчане: выписали из кассы взаимопомощи денег на покупку костюма — принарядили меня общими усилиями.
В гостинице «Москва» поселили в одноместном номере. После 11 вечера — звонок. Беру трубку: думаю, ошиблись, дома–то телефона нет, так что звонить мне некому. Спрашивают меня. Корреспондент газеты «Правда». «Можно к вам зайти, надо срочно побеседовать». — «Вы что? В номер к женщине в такое позднее время?» — «Тогда мы с фотокорреспондентом ждем вас в холле».
Делать нечего. Надела свой новый костюм, спустилась. Беседовали очень долго: я и детство вспомнила, и как приходили папу арестовывать в 1937–м — он в то время работал в Червене, как нас выбросили из государственной квартиры, как в сарае жили... Рассказывала и недоумевала: почему вдруг такое внимание к моей персоне?
После того долго не спалось, а утром слышу: каблучки цокают, и стук в дверь. Открываю — руководитель нашей делегации Нина Краснова с газетой в руках. Уже с газетой! А в ней указ о присвоении мне звания Героя Социалистического Труда. Из 16 женщин нескольким присвоили Героя, остальные получили ордена.
Как я плакала!.. Вот и сейчас рассказывать не могу без слез. Не верила... Хотя и фотография моя... и указ... Краснова успокаивает — к двум часам нужно в Кремль. Хорошо, от выступления меня освободили.
Звезду и орден Ленина вручал Буденный. Как отец, обнял крепко–крепко, поцеловал своими усищами. Что–то было в этом такое чуткое, близкое. Но тут же надо и звездочку прицепить, чтобы сфотографироваться. А как? Стали в лацкане костюма карандашом дырочку проделывать. После пригласили на концерт. Вечером состоялся банкет — на нем присутствовало правительство и Хрущев.
Долгий путь начинается
с первого шага
— Мой папа был коммунистом, и мне тоже хотелось вступить в партию. Когда я получила звание Героя, подумала: наверное, сейчас–то уж примут. Меня ведь в комсомол не хотели брать до войны. В первичной вроде пройду, а в райкоме — нет: дочь врага народа. А в 1941–м, примерно в мае, в Червене вербовали молодежь в Карело–Финскую республику — как говорится, по путевке комсомола. Желающих не оказалось. Тогда меня вызвали в райком комсомола и поставили условие: если согласишься ехать, примем тебя в свои ряды. Да я с удовольствием! Даже возраст себе прибавила: вместо семнадцати — восемнадцать лет.
Приехала, а там требовались рабочие на лесоразработки. Посмотрели на меня — девчонка. Взяли разъездным кассиром — по лесоучасткам развозить зарплату. Не знаю, чем бы все это закончилось...
В Суоярви я была активной комсомолкой и в воскресенье, 22 июня, как раз организовала поездку на отдых. Стоим на вокзале и слышим выступление Молотова. Так для меня началась война...
На войне как на войне
— Конечно, рвалась на фронт. Не брали. Вступила в истребительный батальон, где поставили работать на кухне. Батальон этот немного походил на партизанский отряд: базировался в Суоярви, а бойцы отправлялись в оккупированную зону на подрыв дорог, другие диверсии. С одной стороны немцы, с другой — финны. При обстреле меня ранило, и я оказалась в госпитале в Петрозаводске, откуда меня отправили в Казахстан. Из госпиталя выписываться — ни одежды, ни пропитания. Так оказалась в ФЗО — стала учиться на машиниста шахтных механизмов. После окончания работала в Казахстане в свинцовых шахтах.
— Страшно в клети спускаться под землю?
— Да нет... А что, не страшно по лесу зарплату носить? Никто ведь не сопровождал. Пешком с чемоданчиком.
В 1942–м попала на Урал, на оборонный завод. Трудились там в основном женщины и подростки: изготавливали узлы для танков — бортовую передачу, коробку скоростей.
Я после тифа стрижена была наголо, одета в серые мужские брюки, фамилия — Пашкевич, не определить пол, вот и приняли за парня — единственного среди девчонок. Один из мастеров так и сказал: «Этого я себе заберу». Ну а раз мужчина, поставили на тяжелую работу — гальваником. Вентиляция плохая, ванны с цианистым калием. Всю войну там и проработала. Кстати, мастер долго заблуждался. Но однажды перед праздником в обмен на хлебную карточку мне удалось купить себе на базаре платье. И вот первомайский заводской вечер. Смотрит начальник: а Пашкевич — девушка.
В Свердловске поначалу нас разместили на ночлег в краеведческом музее — среди чучел. Потом построили бараки: в каждой комнате по 25 двухъярусных кроватей. Кругом крысы, мыши, насекомые всякие. Принесешь кусочек хлеба и не знаешь, куда спрятать: даже из–под подушки крысы вытащат. Работали по 12 часов в сутки в две смены. Первый выходной получили 9 мая 1945 года. До этого в большие праздники вообще становились на военное казарменное положение, не выходили сутками. Однако, несмотря ни на что, в нас столько энергии бурлило! Я в самодеятельности пела, в госпиталь ходила. А как раненые меня любили! Всегда приносила им махорку. Пойду на базар — там много стояло женщин с мешками, продавали самосад, — скручу папиросину, чем побольше, прикурю, сделаю вид: нет, не нравится, и самокрутку — в карман. Полные карманы наберу. Так и сама немножко втянулась. После войны, правда, сразу бросила.
Помню, объявили в общежитии — состоится встреча с участницей боев. Привезли к нам девушку — правильнее, принесли — без рук, без ног... Узнаю: наша, белоруска, — Зина Туснолобова. Такая симпатичная. Держалась замечательно. Ее очень поддерживали бойцы с фронта, письма слали мешками. Много лет спустя мы уже встретились в Минске.
— На фронт больше не рвались?
— Нет, потому что знала: и тут делаем важное дело. Был у нас один цех, в который вообще никого не пускали, а вывозили оттуда какую–то ерунду металлическую. Потом оказалось — рамы для «катюш». Я и сейчас, когда подхожу к танку, что стоит возле Дома офицеров, обязательно хочу до него дотронуться, — знаю: в нем заложен и мой труд, это и мое детище. Очень горжусь своим танком.
Семейные узы
— Роза Кондратьевна, как я понимаю, ваш отец задал вам определенную жизненную установку?
— Конечно, его влияние сказалось. Папа родом из Барановичской области, деревня Кутовщина. Был батраком. Его забрали в армию, в морфлот, — может, потому что высокий, складный. Служил в Кронштадте на корабле, там и революция застала. В Кронштадте же познакомился с белоруской из Березино, моей мамой. Она попала сначала в Петербург в прислуги — ее вывезли какие–то богатые люди, потом поступила работать на завод, где делали подводные мины. Завод переехал в Кронштадт. Там родители и поженились. Они очень любили друг друга. Маму звали Ева Адамовна — интересное имя, правда?
Как только началась революция, папа сразу вступил в большевистскую партию. Рассказывал, как их посылали охранять Зимний дворец. Он и Ленина видел. Говорил, Ленин идет — обязательно со всеми за руку поздоровается. Отец гордился, что за руку с Лениным здоровался.
Папа был не очень грамотный, но много внимания уделял самообразованию. В Червене его сразу поставили начальником пожарной охраны, потом взяли на работу в горсовет, на общественных началах возглавлял комитет бедноты. Из дому уносил все — то кусок сала кому–то отдаст, то еще что–нибудь. Много помогал сиротам в детских домах. К нашей семье в городе хорошо относились.
— Казалось бы, такая примерная биография. Что же ему инкриминировали в 1937–м?
— Во–первых, отказался крест сбрасывать с церкви. Бабки на коленях стояли, умоляли, плакали — пожалел. Но главное, у папы в Барановичах сестра жила. А Барановичи — под Польшей. Значит, связь с заграницей. Дали 10 лет. Выслали на Дальний Восток, в Комсомольск. Мы получили от него всего пару писем. Первое он написал, когда в Червене в грузовой машине везли на допрос, — выбросил записку на дорогу. Люди подобрали и принесли нам. Содержание такое: ничему не верьте, никакой я не враг, напишите письмо Калинину или Сталину, верю, меня освободят. Куда мы только ни писали... Ничего.
О смерти папы стало известно уже после его реабилитации...
Встречи в верхах
— Вы говорили, ваш отец гордился, что с Лениным здоровался за руку. Но и вам пришлось немало «важных» рук пожать.
— Да. И с Брежневым целоваться (смеется). Когда приезжал в Минск вручать городу медаль «Золотая Звезда». На банкете в гостинице «Юбилейная» Брежнев говорит: «Теперь хочу предложить тост за женщин». Тут кто–то из фотокорреспондентов шепчет мне на ухо: «Подойди к нему...» — кадр был нужен. Я взяла бокал и пошла. Брежнев увидел, повернулся, заулыбался. Тут из–за занавесок, отовсюду охранники повыскакивали. А генсек приобнял меня, чокнулись — ну, до дна. Выпили. «Теперь поцелуемся». Потом надо мной подшучивали — ты ж, смотри, не умывайся.
— В те годы вам столько приходилось с известными людьми встречаться, что не мыться можно было долго. А Никита Сергеевич Хрущев какое впечатление производил?
— Неплохое. На съезде во время перерыва все члены президиума встают и идут в специальный буфет. А Хрущев топ–топ со ступенек — в зал. То к одним подойдет, то к другим, о чем–то беседует, советуется, кого–то хвалит, кого–то ругает. Очень общительный и простой. Подошел он и к группе женщин — делегатов из Казахстана, с которыми я в тот момент разговаривала. Посмотрел на меня, поинтересовался, откуда приехала. Отвечаю: «Из Белоруссии». С гордостью сказала, потому что к XXII съезду с конвейера спустили новый трактор МТЗ–50. Хрущев это знал, похвалил за работу. Расспросил, как в столице себя чувствуем. В такой момент нас сфотографировал корреспондент. Вскоре снимок появился в центральных газетах. Там же, в Москве, увидел фотографию наш директор завода — тоже делегат съезда. Увидел и спрашивает: «Роза Кондратьевна, о чем Хрущев с вами разговаривал?» Я все честно рассказала. Директор не унимается: «А что еще?» — «Спросил, кем работаю». — «А вы?» — «Сказала, гальваником». — «А еще?» Мне так смешно стало. «Спросил, сколько зарабатываю». — «Что вы сказали?» — «Сказала, 120 рублей». — «А он?» — «Сказал, мало».
Только вернулась из Москвы, как меня вызывают в отдел труда: «Роза Кондратьевна, вам в два раза увеличена зарплата». (Хохочет.) Но я же только пошутила!
— Брежнев тоже общительным был?
— Нет. Брежнев более недоступный. А Хрущев... Пригласили меня в Казахстан на празднование 40–летия Казахской ССР. После торжеств все поехали отдыхать на озеро Иссык–Куль. Расположились, вдруг кругом забегали: Хрущев пропал — не утонул ли, озеро все–таки. А тот спокойно сидит в шалаше у казахов–пастухов, беседует с ними, чай пьет. Или банкет там же. По местным традициям самому почетному гостю вручают баранью голову, которую требуется разделить, — кому что. Хрущев и делит: зубы — Кунаеву, чтобы зубастый был, уши — кому–то еще... Наконец, дошло до мозгов. Разрезал: «Я предлагать не буду. Кто сам считает, кому не хватает мозгов?» Все молчат. Вдруг встает седовласый мужчина: «Никита Сергеевич, думаю, мне б не мешало». «О–о–о... Если академику не хватает мозгов, то и мне не лишнее. Поделим пополам».
Банкет организовали под открытым небом. Дети подарили Хрущеву маленького горного козлика. Еще ему подвели красивую лошадь. Никита Сергеевич: «Эту лошадь я отправлю на конезавод». А лошадь стоять не может на одном месте, гарцует... Хрущев: «Только вы не заставляйте меня на нее залезать, а то в Индии посадили меня на слона, так после весь мир смеялся». При этом он был очень естественен. Любил пошутить.
— А Машеров?
— Очень интеллигентный человек, скромный. На съезде по одну сторону от меня сидел маршал Рокоссовский, по другую — Петр Миронович. Однажды Машеров пришел на заседание, опустился в кресло так важно, как никогда. И говорит: «Роза Кондратьевна, что это вы внимания не обращаете?» — «А в чем дело?» — «Посмотрите, как я воображаю, — и смеется. — Разве не видите, я в новом костюме? Первый раз сам себе купил костюм. Потрогайте ткань. Как на ваш женский взгляд, жена одобрит? Обычно она мне покупает костюмы, даже без меня».
Очень простым человеком оказался Юрий Гагарин. Сначала я познакомилась на съезде с космонавтом Германом Титовым. Моего сына также зовут Юрием Алексеевичем, и родился он 12 апреля, ему исполнилось 11 лет, когда Гагарин полетел в космос. Видели б вы, с какой гордостью тогда Юра всем говорил: «Я тоже Юрий Алексеевич». Рассказала все это Титову и добавила: «Как бы хотелось с Гагариным встретиться, автограф взять...» Прошел день или два. На одном из заседаний смотрю — Гагарин. Подходит ко мне, жмет руку: «Очень приятно было, Титов передал вашу просьбу». И дарит большую фотографию, с обратной стороны которой подписано: «Уважаемому Юрию Алексеевичу от Юрки». Сын так гордился, в школе всем показывал. Позже эту фотографию у меня взяли в музей — сказали, переснимем и вернем. До сих пор возвращают. Даже не помню, из какого музея.
Моя гордость трактор...
— В Минск я приехала в 1948 году. Замуж вышла еще в Свердловске. Когда устраивалась на работу на тракторный завод, на гальваническом участке встретила начальника Котлованова — в кителе, тельняшке. Он говорит: «Не справитесь, не по вашей силе». А я: «Справлюсь» — «Вы знаете, что такое гальванопокрытие?» — «Может, и знаю...» — «Идем, посмотрим». Пошли. Это ванна такая, а эта такая... Причем все неправду говорит. Хожу за ним, улыбаюсь, молчу. Вернулись, спрашивает: «Познакомилась?» — «Очень хорошо познакомилась, только, мне кажется, вы не очень знакомы со своими ваннами». Котлованов как засмеется: «Будешь работать». Потом женщины «выжили» всех мужчин с этого участка. Сейчас, конечно, там автоматика.
— Роза Кондратьевна, надо сказать, еще и при прежней власти приходилось слышать суждения: «героев» делали искусственно, на них, мол, нередко все предприятие работало. Что бы вы ответили?
— У нас такого не было. Взять меня: сразу работала в термическом цехе гальваником — кто хоть немного знаком с производством, тот знает, что это за труд. Позже стала наладчиком гальванических ванн — очень тяжелая работа. Химикаты сама получала. Бывало, привезу бочку каустика и кувалдой разбиваю. Если требовалось, и после смены безотказно оставалась. Опыт у меня был очень большой — самостоятельно анализы умела делать. До Звезды Героя никаких наград не получала.
Поначалу Героев Соцтруда среди женщин не много набиралось. Поэтому на всех мероприятиях, как только входишь в зал, тебя сразу же вперед, на почетное место. Но сама я старалась не выделяться, неловко себя чувствовала.
— Те времена уже стоят особняком?
— Да, сейчас появилась граница. Но заводчане меня не забывают.
— Когда вы последний раз надевали вашу Звезду?
— Года три назад. В День Победы на встрече во Дворце культуры завода.
— На заводе были давно?
— Давно. Как–то в День пожилых людей наши цеховики пригласили в гости — устроили чай, концерт. Уже прошло несколько лет...
— Узнавали свой цех?
— Да... (неуверенно). Конечно (с легкой улыбкой, решительно).
