В белорусском литературном календаре — два значимых столетних юбилея. Иван Петрович Шамякин родился 30 января 1921 года в деревне Корма, что ныне в Добрушском районе Гомельской области. А 8 февраля того же 1921‑го в деревне Глинище, что там же, на Гомельщине, только в Хойникском районе, появился на свет Иван Павлович Мележ.
Отмечают нынче в Беларуси два писательских столетия совместно, и в этом есть не только календарная логика. Выросшие в простых крестьянских семьях на Полесье, оба Ивана получили очень похожую путевку в жизнь. Поначалу судьбы литературных классиков не предвещало ровно ничто: Шамякин пас коров с семи лет, Мележ — свиней с пяти. Оба до войны получили полное среднее образование, что по тем временам было достижением, и учиться приходилось в разных школах, подчас вдалеке от дома.
Роман Ивана Мележа «Люди на болоте» стал большим литературным событием.У обоих юность была опалена войной. Мележ, поступивший в 1939‑м в знаменитый московский ИФЛИ (институт философии, литературы и истории), на фронте дважды был ранен. Шамякин, служивший зенитчиком под Мурманском и оставивший о своей жизни подробные воспоминания, мог погибнуть уже в первый день войны: «Я мог лечь в холодную кольскую землю — пулеметная очередь «мессера» перерезала банник в метре от меня, я им только что выбил снаряд». И было это в ночь с 22 на 23 июня 1941 года — «в полярную ночь, когда светило солнце».
Оба начали писать до войны и вошли в большую литературу в первые послевоенные годы. Оба оставили после себя белорусские эпопеи, Мележ — «Полесскую хронику», Шамякин — пенталогию «Тревожное счастье». Оба были видными фигурами не только на белорусском, но и на советском писательском Олимпе, в русских переводах их знали далеко за пределами родных мест. 6 июля 1982 года Шамякин записал в дневнике: «Я знаю, что не достиг высших образцов художественности. Но как писатель‑реалист, в определенном смысле летописец своего времени, я имел величайшее счастье: меня читали. A разве не для читателя мы пишем? Читали, начиная если не с первой повести, то, во всяком случае, с первого романа «Глубокое течение».
При всей общности судеб писатели они были очень разные — и по стилю, и по подходам к литературной работе, и, кстати, по корням. Полесская стихия Мележа емко отразилась в названии его самого известного романа «Люди на болоте», там уже в самом первом предложении встречаем место действия: «Хаты были на острове». Остров этот посреди трясины, а вокруг «мокли угрюмые леса». А для сына лесника Шамякина лес совсем не угрюмый, как и у другого белорусского классика Якуба Коласа: «Была у нас с Коласом родственность душ: дети лесников, мы любили лес».
И жизненный опыт у Ивана Петровича с Иваном Павловичем был у каждого свой. Мележ в «Полесской хронике» смело и проникновенно рассказал об ужасах коллективизации в белорусской деревне, а судьбу Шамякина они миновали стороной: «Раскулачивание в Кравцовке было небольшое — семьи две, и я, лесной житель, его не видел и не переживал». Зато именно у него был шанс уже в школьные годы загреметь в ряды врагов народа. По меркам времени провинность была серьезная — 14‑летний Шамякин угодил циркулем в портрет на тетрадке, а сосед по парте тут как тут: «А Иван глаз Сталину выколол». Счастье, что на дворе был только 1935 год, и членовредительство над вождем ограничилось неприятной беседой с директором школы длиною в целый урок. Пройдет еще 16 лет, и за «Глубокое течение» 30‑летний Шамякин получит Сталинскую премию 3‑й степени.
Иван Шамякин, служивший зенитчиком, мог погибнуть уже в первый день войны.Но советской власти в БССР нужны были именно белорусские писатели, и на массовом школьном уровне та самая политика 1920‑х годов продолжалась и дальше. Большевикам очень важно было, чтобы эта их политика дала бы нового человека, не похожего на «попутчиков революции», которых безжалостно выбрасывали с корабля современности. Так и случилось — послевоенные начинающие таланты Шамякин и Мележ и стали этими самыми новыми людьми, родившимися уже при советской власти и воспитанными советской белорусской системой образования. И таланты их начали проявляться уже в советской белорусской школе.
Ключом к будущим писательским успехам была любовь к чтению. Шамякин полюбил белорусскую литературу благодаря детской книжке писателя Янки Мавра: «Помню, як где‑то во втором классе я читал «Амока» Мавра. Какое это было восхищение!» Книг было мало, и мальчик сквозь отверстие под потолком тайком таскал книги из другой половины дома, где располагался красный уголок лесничества: «Потом забирался в сушилку, где сушили шишки, и жил в ином мире. В другой день и школу забывал, не шел туда». Но именно в школе были люди, открывавшие чудесный мир литературного творчества. Именно такой стала для Шамякина учительница Евгения Кузьминична Антипова: «Именно она научила меня настоящему белорусскому языку, языку Купалы и Коласа, в конце года я писал самые лучшие сочинения, без единой ошибки».
А уже став большими литературными фигурами, Шамякин и Мележ сами стали хранителями белорусской культуры и языка, в чем, собственно, и состоит важнейшая функция настоящего писателя на пространстве истории.
Юрий Борисенок
rodina2001@mail.ru
