Отошел подальше — стреляют
Лидия Ракутова родилась в деревушке Озаричи (тогда это был Домановичский район Полесской области, а сегодня — Калинковичский район Гомельской области) в семье талантливого инженера-строителя, возводившего военные городки. Детство омрачил 1937 год, когда отца арестовали по надуманному поводу. С допросов он так и не вернулся. В 1957-м его реабилитировали посмертно…Следующим ударом стала война. Прошло более 80 лет, но перед глазами Лидии Ивановны все так же ярко встают картины тех страшных дней под оккупацией. Нам даже никак не нужно выстраивать беседу. Она опускается в мягкое, уютное кресло и просто начинает вспоминать:
— В Озаричах стояли сто немцев. Они постоянно менялись: одни приезжали с фронта, отдыхали и назад, а вместо них — другие. Были среди них и такие, которые говорили: «Мы не хотим войны». Но были эсэсовцы и карательные отряды... А еще очень жестокими были поляки и финны.
Кое-как удавалось выживать и под прицелом автоматов, но к зиме 1943—1944-го захватчики озверели окончательно: Красная армия уверенно теснила их, освобождая один район за другим. Фронт был совсем недалеко от Озаричей. Местных жителей выгнали из домов и повели по другим деревням.
— Последняя из них была вся сожженная, только возле леса стоял большой дом, в который заселили женщин с маленькими детьми, — вспоминает Лидия Ивановна. — В конце деревни стояли две огромные конюшни без крыш и ворот. И всех нас в них загнали.
Ветер заносил в здание колючий снег, а измученные люди занимали по маленькому кусочку стены, к которому можно было прислониться спиной, делали из веток шалашики, а в центре полуразрушенного здания круглосуточно горел костер, чтобы хоть немного избавить пленников от холода.
— Мы, не раздеваясь, не моясь, жили так два месяца. Руки и лицо могли протереть снегом. Мама моя заболела тифом. По нам пошли вши. Помню постоянный голод. В ямах на ближайшем поле хранилась картошка, основные запасы ее к тому времени уже забрали, но по краям оставались мерзлые клубни. Их мы и варили. Колючей проволоки не было. Но если отошел чуть дальше, чем нужно, над головой тут же свистела пуля.
Бросали хлеб и смеялись
В ту жуткую зиму 1944-го Лидии Ракутовой было 13 лет. Ее сестре Жене — 16. Они уже было притерпелись к холодной конюшне, но в марте их погнали в настоящий ад. Тогда местные жители еще не знали всего масштаба преступления, организованного нацистами на этих землях. В историю этот концлагерь войдет под названием Озаричи, но представлял он собой целый комплекс лагерей смерти у местечка Дерть, поблизости от поселка Озаричи и возле деревни Подосинник. Никаких сооружений, только снег, лес, болото, холод, грязь и колючая проволока.— Нас погнали к Дерти, где не было болот, — рассказывает Лидия Ракутова. — Мы заняли елку будто дом. Лапок наломали на постель. На них положили больную маму. Ночью почти не спали, чтобы не замерзнуть. Сидели, как куропатки, на корточках. Ждали утра, чтобы стряхнуть с себя нападавший за ночь снег и размяться. Воды не было. В канаве, куда бросали мертвых, она немного сочилась. Мы делали лунки, собирали ее и кипятили — костер разрешали разводить только до двух часов. Не пили особо, мочили только губы этой водой.
Иногда привозили хлеб — жесткий-жесткий, замешанный пополам с древесными опилками. Бросали в грязь, мокрый снег. Так же швыряли капусту. Люди падали, пытаясь добраться до еды. А нацисты сидели в машине, хохотали и играли на губной гармошке.
— Я схватила кирпичик хлеб, а сестра — два. Значит, мы уже богатые, пока с голоду не умрем. Немцы напичкали этот хлеб препаратами, чтобы мы заболели тифом, малярией и дизентерией. По их задумке, мы должны были заразить наших красноармейцев и притормозить наступление.
Из узников действительно сделали биологическое оружие. Многие умирали от тифа на холодном снегу. Многие — уже после освобождения. Скончались и несколько десятков воинов, вызволявших мирное население. Но сорвать наступление Красной армии захватчикам не удалось.
И засияло солнце
Много жизней забрал холод. Лидия Ивановна до сих пор помнит, как неподалеку ютились под одеялом четверо маленьких деток, а над ними, как ангел-хранитель, защищая и оберегая, склонился дедок. Дети только повторяли: «Мамку убили, мамку убили». А их дедушка так больше и не встал — замерз насмерть.Немцы ходили с черными дубинами и овчарками. Чуть что не так — били. Если дубиной попадали по голове, то череп раскалывался пополам. Били сильно, за любую мелочь, будто старались напоследок показать всю свою жестокость.
— Сидела там мать с тремя детьми, ее мальчик десяти лет отошел от них. Немец спустил на него овчарку, и она ребенка загрызла насмерть. Когда мама нашла сына, она упала на колени, стала его обнимать. А немец выстрелил в нее. Так они, обнявшись, и лежали мертвые.Узников пригоняли целыми колоннами. Однажды Лидия Ивановна встретила свою одноклассницу Марию. Они с матерью, сестрами, братьями и племянниками жили на окраине деревни, через которую гнали людей в концлагерь. Фашисты зашли в их дом, приказали выходить. Женщины хотели собраться, взять вещи, одеть деток. Но немцы ждать не стали. Тут же пустили очередь из автомата. Хижину облили бензином и подожгли. Машу задело только вскользь, она выползла из дома и сумела затеряться в толпе пленных.
— И вдруг видит, что бежит ее братик. Вася, я его как сейчас помню, лет ему семь было. Маленький, худенький мальчишка, — взволнованно говорит Лидия Ракутова. — Метр не добежал до людей. Фашист нагнал его, насадил на штык, поднял и бросил в огонь...
Лидия Ивановна вдруг замолкает и растерянно подносит руку к лицу:
— Даже не заметила, что слезы льют. Вы меня простите, пожалуйста, — как-то старомодно застенчиво Лидия Ивановна выскользнула из комнаты, а вернувшись, комкала в руках носовой платочек. — Понимаете, то, что я видела, что видели тогда дети, без слез вспоминать нельзя. Такое видеть никому нельзя. Ребенок не должен переживать такое. Самое страшное, когда ежедневно, ежечасно, ежеминутно ожидаешь смерти.
На десятый вечер их заточения вдруг стало тихо-тихо, ни полицаев, ни немцев не было видно. Шестеро смелых решили: можно идти. Двинули за ворота — и раздался взрыв. Немцы заминировали по периметру.
— Мы не знали, что дальше. Может, они готовятся всех нас убить... Наступает утро. Засияло солнце. Я такого яркого солнца никогда в своей жизни не видела! И вдруг видим — идут три красноармейца! Сколько у нас было слез радости! И солдаты плакали, не могли сдержаться.
Лагерь разминировали, узников вывозили на машинах, некоторые шли пешком до своих деревень. Когда Лидия Ракутова вместе с родными добралась до Озаричей, оказалось, что их улицу сожгли полностью. Не было и дома.
— Вся тяжесть работы легла на детские и женские плечи. Никто не плакал, не жаловался. От усталости засыпали мгновенно, но молодежь по вечерам все равно пела, и гармошка играла! Все радовались свободе, — снова улыбается Лидия Ивановна. — Мы пахали на себе, я тоже запрягалась в плуг. После Победы уже давали лошадей и тракторки. Копали землянки. Отстраивали дома. Все руками. Но все смогли. Белорусский народ не упал духом, он поднялся после войны, он трудяга!
ТОЛЬКО ФАКТЫ
В конце февраля — начале марта 1944 года нацисты под видом эвакуации стали сгонять и свозить жителей Гомельской, Могилевской областей Беларуси, Смоленской, Брянской и Орловской областей России в три временных лагеря вблизи населенных пунктов Озаричи, Подосинник, Дерть. Женщин, стариков и детей в холод держали на заминированной территории под открытым небом, в болотистой местности, без воды и почти без еды, заражали сыпным тифом, чтобы впоследствии распространить болезнь среди красноармейцев. От голода, холода, болезней и непосредственно рук нацистов погибло около 20 тысяч человек. Комплекс лагерей Озаричи просуществовал десять дней. 19 марта 1944 года из лагеря освободили больше 33 тысяч человек, примерно половина их них — дети.
valchenko@sb.by
