Таланты Габриели Гюнтер

После написания первой статьи из цикла «Путешествия вспять» под названием «Михал Клеофас Огиньский: время и события» («СБ» за 13 октября 2015 года) я долго думал: кого же выбрать следующим спутником для нашего путешествия с читателями в позапрошлое столетие? Где найти мемуариста, который бы перенял эстафету из рук автора полонеза «Прощание с родиной» и при этом писал бы не только о государственных делах, как Михал Клеофас, но и показывал повседневное бытие, свою семью и свой дом? И тут вдруг вспомнилось мне имя довольно известной соседки Огиньских: Габриеля! Была она из семьи Гюнтеров, немцев по происхождению. Долго командовала усадьбой своего отца вблизи Нарочи. Писала стихи и прозу на польском языке, но, очевидно, знала и белорусский: в свое время я даже присваивал ей авторство поэмы «Мачыха», подписанной псевдонимом Аделя из Устрони (Устронь та — у берега Немана на Лидчине) и найденной мною в рукописи в Кракове. Ибо другой возможной и довольно зрелой, талантливой поэтессы над Вилией и Неманом тогда просто не существовало. Уже в солидном возрасте Габриеля Гюнтер вышла замуж за князя Пузыну. Кажется, князь тот был, как и Огиньские, по происхождению из Рюриковичей. Ну а польскоязычные мемуары той писательницы я когда–то приобрел в вильнюсском антиквариате. Оставил их для чтения в более свободное время. Но до сих пор оно так и не наступило...

Через минуту искомая книга уже легла на рабочий стол — W Wilnie i w dworach litewskich с подзаголовком Wspomnienia z lat 1815 — 1843. 1815? Как раз в этом году Михал Клеофас окончил основную часть своих мемуаров. Неужели своего рода передача творческой эстафеты между авторами состоялась? И вскоре оказалось, что это одновременно и год начала повествования в книге, и год рождения самой Габриели.

О своем детстве, прошедшем в Минске, Варшаве, Вильно и усадьбе Добровляны, расположенной недалеко от озера Нарочь, на севере нынешнего Сморгонского района (значит, поблизости и от Залесья Огиньских), Габриеля рассказывает, опираясь на слова родителей. Ее отец, минский архитектор Адам Гюнтер, приобрел имение из рук Абрамовичей, а двухэтажный дворец с большущей мансардой в пять окон возвели уже по его проекту. Начали там жить с 1828 года. Тогда же усадьба превратилась в летнее пристанище для многочисленной родни из окрестностей: Тизенгаузов из Постав, Пшездецких из Сморгони, Хоминских из Ольшево, Абрамовичей из Ворнян, Чапских из Станьково, Войниловичей со Слутчины, Скирмунтов из Пинска, Тышкевичей из Логойска, Сулистровских из Вишнево и так далее. На зиму же все стремились переехать в Вильно, центр губернии, где постоянно действовал театр, проводились балы. Кстати, в показателе к книге значатся и Огиньские — 11 представителей этого разветвленного рода. Когда Габриеля подросла, Михала Клеофаса уже не было на сморгонской земле — он находился в Италии. Зато вспоминается его жена, а потом вдова Мария Нери.

Среди многочисленных иллюстраций, украшающих книгу, есть портрет самой графини Габриели Гюнтер, судя по подписи, еще незамужней. Рисунок для будущей гравюры Мария Пшездецкая, дочь поставчанина Константина Тизенгауза, сделала, скорее всего, в Добровлянах. С портрета на читателя вопрошающе смотрит довольно скромно одетая девушка с пышными буклями и выразительным лицом. Да, такая волевая личность могла командовать в просторном отчем доме, собирать вокруг себя огромнейшую семью, разбросанную почти по всей территории нынешних Беларуси и Литвы, с ответвлениями в России, Украине и западноевропейских странах.

Об организационных способностях Габриели Гюнтер свидетельствует, в частности, и большое, на нескольких страницах, описание траурных церемоний после смерти ее матери в 1843 году. Начались они в Вильно, а завершились в святынях и усадьбах Нарочанского края. С соболезнованиями приехали не только местные, но также родственники из Киева, Варшавы, Вены, Парижа и даже Шотландии. Автор называет этот сбор конгрессом — от себя я добавил бы сюда определение «европейским».

Адам Гюнтер.

«Воспоминания» Габриели Гюнтер дают основания говорить не только о ее деловитости и хозяйственности, но и о демократичности, гуманности общественных воззрений. Она запросто ходила в деревни к больным крепостным с лекарствами, одобряла действия освейского графа Густава Вельгорского, который «с собственными потерями вел себя с крестьянами, отдавая им землю, что в те времена, особенно в Белой Руси, являлось исключением, а значит, и заслугой». Гюнтеры смотрели на крестьян в своих деревнях как на равноправных соседей, навещали их с дарами. Приведу описание, для всей мемуарной литературы Беларуси времен крепостного права исключительное: «Для того чтобы сделать наши путешествия по окрестностям более разнообразными, мы ездили в деревни, чтобы навестить знакомых крестьян, тем более что племянницы любили всякие деревенские картинки. Там нас угощали молоком, медом, орехами, огурцами и даже, когда нас ожидали, цыплятами, к тому же поданными на фаянсовой посуде. Подворье было выметено; хата из круглых бревен, но чищенных и мытых в каждую субботу, амбарчики с перегородками, наполненными зерном, комнаты, украшенные картинками, свидетельствовали о благосостоянии хозяев».

Габриеля делила людей не по национальному или религиозному принципу, а по их человечности и сообразительности: хвалила минского и виленского сановников Строганова и Назимова за внимание к людям и саркастически характеризовала жестоких и туповатых чиновников. Несмотря на осуждение подруг, в Вильно пошла танцевать с рижским купцом–евреем.

Как и Михал Клеофас, определяя свой этнос, Габриеля пользовалась политонимом «литвинка», поскольку жила в центральной части бывшего Великого Княжества Литовского. Этническую Литву называла Жмудью, а Белой Русью считала земли у Двины и Днепра.

А еще «Воспоминания» позволяют сделать заключение о разносторонней художественной одаренности Габриели Гюнтер. Она хорошо рисовала, увлеченно пела и играла в домашнем театре, писала для него пьесы. Придумывала для карнавалов новые танцы («Добровлянка», «Ласточки»). Однако главной ее «пассией» все явственнее становилась поэзия. В 1836 году Габриеля «начала писать «Поэму о Добровлянах» из четырех песен и поделенную на четыре поры года. Это было своеобразное эхо изучения классиков Красицкого, Делиля, Сен–Ламберта. Как солдаты на площади, стали выстраиваться тринадцатисложные стихи...» Названная поэма была показана другу Адама Мицкевича уроженцу Ошмянщины Антонию Эдварду Одынцу и одобрена им. Расчувствовавшись, этот бывший виленский филарет подарил Габриеле «перо Гете, полученное от автора «Фауста».

К сожалению, текст «Поэмы о Добровлянах» сегодня нам неизвестен. Возможно, отрывок из нее — четыре лирических восьмистишия, помещенных на странице 209 «Воспоминаний». В них героиня сетует на свое одиночество (завершающие строки куплетов идут в моем подстрочном переводе): «Никто меня не любит — поэтому мне и не изменит», «Никто меня не зовет — значит, меня и не обманет», «Про меня не думают — значит, и не забудут», «Одним чувства — всё, для меня же они — всё равно». Очевидно, эти окончания четырех восьмистиший, написанных в 1835 году, объясняют, почему в Добровлянах мог царить пусть и мягкий, но матриархат. Ведь до вступления в брак Габриели Гюнтер с князем Тадеушем Пузыной, до ее переезда в имение Городище (теперь Молодечненский район) оставалось тогда еще целых 15 лет одиночества в оживленных Добровлянах.

Габриеля Гюнтер (в центре) с сестрами Матильдой и Идой.

Предисловие Адама Чартковского и Генрика Мосцицкого к «Воспоминаниям» дает основание утверждать, что Габриеля Гюнтер, а с 1851 года Габриеля из Гюнтеров Пузына, выступала весьма читаемой и плодотворной писательницей. По инициативе прозаика Игнатия Ходьки, жившего по соседству с Добровлянами в усадьбе Заблошино, в 1843 году в Вильно увидел свет ее первый поэтический сборник «Во имя Бога!» (вполне вероятно, заглавие выбрано из тактических соображений — чтобы авторство женщины не вызвало осуждения), через два года там же появился следующий — под названием «Дальше в мироздание», еще через два, на этот раз в далеком Лейпциге, — филологический сборник «Литовская детвора, ее словечки, ответы, наблюдения».

Но после замужества и переезда Габриели в Городилово наступила творческая пауза. Основное время шло на переписывание прежнего дневника, первоначально носившего название «Моя память», в цитированные выше «Воспоминания» (их вторая, городиловская, часть сгорела в Варшаве в 1944 году), а также на пополнение домашних библиотеки и картинной галереи. Вместе с тем появились новые знакомства, среди них — со знаменитыми Владиславом Сырокомлей и Станиславом Монюшко. И в 1856 году издание книг возобновилось (двухтомник «Сочинения прозой и стихами», сборник «Малые, но зато правдивые рассказы»). В Петербурге вышел сборник комедий «Самодеятельный театр» (1861). Год смерти писательницы (1869) ознаменовался публикацией исторической драмы в пяти актах «Ядвига» (в 1881 году в Панчево сделан хорватский перевод).

Никто, кроме Габриели, не мог в Добровлянах редактировать «Газету Добровлянскую» на польском языке, появлявшуюся зимними вечерами в усадьбе во второй половине 1830–х годов. В этом рукописном еженедельнике помещались местные и краевые вести, разделы «Анекдоты» и «Приехали». Корреспондентками «Газеты Добровлянской», а затем сменивших ее «Вечеров пилигрима» выступали кузины Габриели из Постав, Варшавы, со Слутчины. Семейная и соседская информация в их письмах поступала с «берегов Припяти, полесских лесов, даже Волыни и Подолья».

Из дальнейших тематических, географических и фамильных перечислений следует, что в еженедельниках были представлены десятки авторов! Найти бы эти рукописи. Но где искать? В Вильнюсе и Варшаве их точно нет. Может, они попали в швейцарский Раперсвиль через секретаря Михала Клеофаса Огиньского Леонарда Ходьку? Как теперь известно, в его владении находилось более сотни рукописей из Беларуси и Литвы.

Однако вернемся к Габриеле. Ее можно считать первой и единственной поэтессой многоязычной литературы белорусских и литовских земель первой половины ХIХ века. Во второй половине таковых уже появилось более (например, Зофия Тшашчковская с Копыльщины, хотя она и пряталась под мужским криптонимом Адам М–ский). А до того не настало их время и не хватало отваги для эмансипированных проявлений.

Как отмечалось выше, Габриеля Гюнтер (еще только Гюнтер) была тем магнитом, который летом притягивал в Добровляны многочисленную родню. Здесь гости смотрели домашние спектакли, слушали музыку, танцевали, любовались картинами (один из художников, Казимир Бахматович, в усадьбе жил постоянно, другие — Ян Рустем, итальянец Ахиллес Бонольди — приезжали сюда и оставляли свои работы), читали «Газету Добровлянскую», а после выхода первых сборников хозяйки получали в подарок книги. Порой заглядывали именитые зарубежные гости. Обсуждались ли при встречах политические проблемы? Мемуаристка подобные вопросы не затрагивает, политических характеристик гостям не дает.

Скупо, без самохвальства Габриеля описывает парк и внутреннее убранство дома в Добровлянах. Раньше — имение Сангушко. Дом сначала стоял без крыши, пользоваться можно было только несколькими комнатами. Гюнтеры отвели их под кладовые, а сами жили во флигеле. После переселения архитектор Адам Гюнтер взялся за составление нового проекта дворца. А юная Габриеля вместе с сестрами часто бродила по старому парку, обустроенному по образцу «французских огородов» XVII века, где все деревья стриглись в разной форме. «Мама моя, — писала Габриеля, — занялась преобразованием этого классицизма в романтизм, начиная с очистки территории вокруг лип: одни деревья были посажены в длинную и широкую улицу; другие же сохраняли форму ротонды, напоминающую храм с куполом из сучьев, переплетенных так густо, что ни солнце, ни дождь не могли сквозь них пробиться, а все деревья возвышались, будто костельные колонны. Некоторые стволы достигали объема, что три взрослых человека, взявшись за руки, еле могли их обхватить». Описывает она также окрестные пейзажи, придорожную часовню.

Сестры Гюнтер не только веселились, играли в полезные, образовательные игры, любовались творениями рук человеческих и окружающей природой, но и, несмотря на аристократичность семьи, ежедневно умножали ее зажиточность своим собственным трудом. Мемуаристка упоминает: «...Осенью мы сортировали горох и пшеницу для посева или огородные семена. Каждая из нас имела свой огородик». А во время религиозных празднеств, свадеб и крестин барышни помогали придворным служанкам, которые, в свою очередь, «имели отдельного повара, блюда, десерт, даже прислугу». Это ли не гуманность и хозяйский рационализм!

Не могу не привести в качестве некоторого отступления описание, очевидно, первого нахождения Габриели Гюнтер в Залесье, в усадьбе Михала Клеофаса Огиньского в августе 1838 года. «Резиденция эта в Ошмянском уезде, ранее обустроенная князем Михалом, сенатором. Здесь есть тенистый парк с ланями, чудесные цветы и деревенский, но каменный дом вроде поставского, ибо там не подъезжали к главному подъезду. Множество салонов, картины хорошей кисти, хотя преимущественно только семейные портреты, и оранжерея, служащая летом столовым залом. Княгиня Мария Огиньская обычно садилась на диване под своим портретом молодых лет и во весь рост, по сравнению с которым, несмотря на разницу в возрасте, ничего не теряла. Ее внук (фактически правнук. — А.М.) Кублицкий, четырехлетний Каролик, приходил сюда каждое утро, чтобы расцеловать бабушкины стопы на портрете. Чудесный ребенок, с глазами, как у матери, в сорочке с короткими, словно у девочки, рукавчиками, вызывал умиление у всех домочадцев и пребывающих гостей. Его пение будило нас, как пение птички: послушный, рассудительный, веселый, он позволял обнимать себя снова и снова. День рождения хозяйки собрал владельцев соседних усадеб; парадный обед состоялся в оранжерее, а вечером организовали в парке иллюминацию и угощение для крестьян в ротонде, вырубленной в лесу. Целые туши волов крутились на вертелах, в воздух летели яблоки, брошенные детям, а огромный круг, состоящий, может, из ста пар, танцевал допоздна. Такой сюрприз приготовил матери князь Иреней, а маленький Каролик, смотревший на все через окно, приговаривал: «Когда вырасту, устрою для своей мамы праздник еще прекраснее!» И вот еще характеристика из первой главы «Воспоминаний»: «В семье Михала кн. Огиньского были три дочери–красавицы, а их дом, наполненный иностранными наставниками и наставницами, претворял красивое Залесье в рай земной».

adam.maldzis.1932@gmail.by

Советская Белоруссия № 12 (24894). Пятница, 22 января 2016