«Не от хорошей жизни…», или Репортаж из детского приюта и интерната

Черно-белое детство

— Скажите, а вы моя тетя, что ли?

— Нет.

— Тогда, может, мама? Мне сказали, что у тети и мамы были светлые и кудрявые волосы…

Директор Владимир БИЗЮК с воспитанниками школы-интерната и участниками хорового коллектива

Так началось мое короткое знакомство с воспитанниками приюта и школы-интерната в Ошмянах. Честно признаюсь, такой тяжелой командировки у меня еще не было. И не в физическом плане, конечно. Возвращаясь на следующий день из Ошмян, все никак не могла прийти в себя после увиденного. Нет, ничего страшного, никаких ужасов и «дедовщины» в интернатском исполнении не было. Детки и в приюте, и в интернате живут хорошо, для них создали комфортные условия. Но как произнести это самое «хорошо», если они по вине нас, взрослых, вынуждены были сменить домашнюю обстановку на казенную? Где находится душа у горе-родителей и существует ли она вообще? Кто, когда, как и перед кем должен ответить за сломанные ребячьи судьбы? Трудно подбирать слова, эмоции зашкаливают. А ведь подобные учреждения, к сожалению, пока не единичны.

Между домом и детдомом

В первой половине дня в социально-педагогическом центре детей не было, шли занятия в школе. Директор Наталья Пелецкая за это время провела обзорную экскурсию по отделению. Красиво, уютно, чисто… Спальные комнаты на 2—4 человека, в игровой есть все, что нужно ребенку. Можно сказать, обстановка домашняя. На стенде фотографии тех, кому «посчастливилось», пусть даже непродолжительное время, побывать в этих стенах. Если бы это был простой детсад или школа, смотреть на них было бы легко. Но как подумаешь, что у каждого из этих мальчиков и девочек уже своя, сломанная и покалеченная жизнь, легкость исчезает моментально. За 13 лет существования СПЦ здесь побывал не один десяток воспитанников. На сегодняшний день их только семеро. Младшему — три, старшему — пятнадцать.

Директор СПЦ Наталья ПЕЛЕЦКАЯ у стенда с фотографиями бывших воспитанников

Это еще не сироты — родители есть у всех, а значит, остается шанс вернуться к ним. Но насколько у этих самых родителей присутствует желание ими быть — вопрос спорный. Сюда попадают из семей, где на первом месте стоят алкоголь и безработица. А вдобавок и нежелание сейчас оплачивать пребывание своего ребенка в приюте. Суммы не баснословные, зависят от возраста воспитанника и времени его нахождения. В первый год алименты от 148 до 210 рублей в месяц. Во второй и последующий — от 141 до 170 рублей. Но и эти крохи сложно выбить даже у трудоустроенных мамаш и папаш, поэтому много должников по исполнительным листам. А с годами их долги растут, превращаясь в огромные суммы.

Еще одна обязанность работников приюта — патронаж детей от нуля до трех лет, когда первым тревожным сигналом является звонок из больницы о том, что существует проблема в той или иной семье. Сегодня в городе и районе на контроле 18 малышей из 14 семей, которые пока не посещают дошкольное учреждение. Разве мало? Большинство из них из сельской местности. Опомнятся их родители или нет, сказать сложно, несмотря на огромные усилия всех служб, начиная со здравоохранения и заканчивая милицией.

9-летняя Карина очень ждет своих родителей

Детки в приют попадают разные. Общее между ними — тяжелая психическая травма. Наталья Евгеньевна признается, что сам процесс отобрания, когда практически силой отрываешь малыша от матери, выдержать сложно. Дети плачут, соседки и бабушки причитают, матери, если не в пьяном угаре, клятвенно обещают дитяти, что скоро его заберут домой… Только с годами вырабатывается какой-то иммунитет, успокаивать приходится себя тем, что для ребенка так будет лучше. Вспоминает, как однажды девочку двух с половиной лет пришлось забирать из дома абсолютно голенькой. Она играла на полу в комнате, где столбом стоял табачный дым, там же спали какие-то пьяные мужики, а мамы не было. В приюте малышка две недели плакала, как испуганный волчонок, пряталась под кроватью, практически не разговаривала, боялась чужих людей, текущей из крана воды, не принимала никакой еды. Понадобился не один месяц, чтобы она адаптировалась.

С родными братьями, 10-летним Артемом и 7-летним Сашей из деревни Кольчуны, познакомилась вечером, в игровой комнате. Душевного разговора не получилось, да и мне неловко было, если честно, задавать им какие-то вопросы. Мальчишки только второй день в приюте. Но попали сюда уже во второй раз. Впервые их забрали у родителей в 2012 году. Воспитатель говорит, что теперь они перешагнули порог приюта спокойно, хотя слезы на глазах были. Но кто скажет, что было в это время у них на душе? И сможет ли любой взрослый выдержать такой стресс и удар? Спрашиваю, чем они интересуются, что нравится. Короткий ответ старшего: «Ничем, просто хотим домой». Второй вопрос: «А разве там лучше?» И тут же слышу: «А вам где лучше?» Все, туше, как говорится...

Карине — 9 лет. Привезли в приют из Борунов пару дней назад. Конечно, девочка плакала. Сейчас ничего, играет с куклами. Говорит, дома игрушек у нее совсем мало и они старые. Похвалилась, что вчера приезжал папа и сказал, что готовит все, чтобы забрать ее домой, а мама еще раз съездит в больничку на укол и будет здорова. Пристала к ней: «Какую игрушку ты бы хотела?» Сначала Карина молчала и смотрела в одну точку, а потом выдала: «Не надо игрушек, домой хочу, и чтобы мама быстрее поправилась». И столько надежды было в этих словах ребенка, что аж не по себе. Подумалось: это ж какими нам, взрослым, нужно быть бессердечными, чтобы вот эту надежду, эту слезу ребенка втоптать в грязь, поменять на пьяный угар.

Либо гены, либо сила воли

Ошмянскую школу-интернат для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, больше 20 лет возглавляет Владимир Бизюк. Сейчас здесь 53 воспитанника. У 10—11-классников есть возможность учиться в общеобразовательной школе, но случается такое нечасто. В кабинете информатики семиклассники на факультативе работали с какими-то компьютерными программами. Тут же подумала: у них нет такой возможности часами просиживать в интернете в соцсетях, используя и компьютеры, и мобильники, как делают это дети в семьях. В библиотеке встретила еще несколько мальчишек. Спрашиваю у восьмиклассника, что он читает. Смущенно показывает журнал «Волшебный светлячок», хотя на книжных полках изобилие энциклопедий. Разволновался, бедняжка, и смущенно добавил: недавно прочитал «Старика Хоттабыча». Пообещал, что поинтересуется фантастикой.

Мои собеседники— братья Артем и Сашка

В третьем корпусе актовый зал, а на стене табличка: «Школа-фабрика, производственная структура». Пока мы с Владимиром Александровичем подходили, оттуда высыпала толпа ребят. Оказалось, закончились хоровые занятия. Детский хор «Пралескі» — особая гордость. Успешно выступал на международных смотрах-конкурсах и на сцене Белгосфилармонии. На этой же «фабрике» расположены мастерские для девочек и мальчиков, настоящие производственные цеха.

Четвертый корпус — спальный. Там и небольшие кухни с чайником, простыми продуктами, микроволновкой, холодильником… Это для того, чтобы дети сами могли в любое время посидеть за кружечкой чая, поговорить, испечь что-нибудь.

Территория школы-интерната большая. Какие-то мельницы, паровозики, клумбы, скамеечки, декоративные кустарники… Все создано руками работников и воспитанников. Но больше всего меня поразила животноводческая ферма с бычками на откорме. Понятное дело, их растят и сдают на мясо. Ухаживают все — и взрослые, и дети. Тут же еще полтора гектара земли, теплицы, большой огород, несколько единиц сельхозтехники. Раньше держали кур и лошадей, но пришлось сократить поголовье, так сказать. Открыли в мастерской небольшое производство. Делают деревянные гербы Ошмян, столы, стулья, скамейки, детские односпальные и двухъярусные кровати. Набор садовой мебели стоит 650 рублей. Оздоровительный лагерь под Гродно закупил 182 двухъярусные кровати по 350 рублей, 28 маленьких кроваток продано одному из детских учреждений. Это я к тому, что стараются заработать на себя сами, таким образом приучают ребят к труду. Директор поясняет: спонсоры никогда не откликнутся, если ты сам ничего делать не будешь. Лентяям никто не поможет.

В читальном зале библиотеки.

А мне почему-то сразу вспомнился мужской монастырь, где была как-то на экскурсии. Там монахи тоже работают на огородах, держат свиней, коров, пасеку… Своя изолированная от внешнего мира жизнь. Но там взрослые люди сами и осознанно выбрали свой путь. Нет, ни в коем случае не скажу, что в интернате поступают неправильно. Дай бог им всем здоровья за те силы, любовь, заботу и терпение, которые они отдают сиротам. Я о другом. Да, труд еще никого не испортил. Но здесь меня до дрожи пробирало вот почему. Наши с вами дети «на вольных хлебах», практически свободны в своих действиях и желаниях: хочу на улицу, хочу планшет, это хочу есть или надевать, а это не буду. Ключевое слово — «хочу», а мы и рады стараться. Да, так, возможно, и нужно. Когда-то ведь Владимир Набоков сказал: «Балуйте детей, господа! Никто не знает, что их ожидает в будущем».

Психолог посоветовала, как перестать ревновать мужа к ребенку от его первого брака

А кто же этих, интернатских, деток баловать будет? Как смотреть на них спокойно? Разве они попадают в приют и в интернат по собственной воле? Душераздирающие истории приходилось и раньше слышать, но они были какими-то единичными, что ли. В основном реакция была одна: послушала, повозмущалась, посочувствовала — и забыла. А здесь десятки детских, практически похожих судеб сошлись в одном месте. Из всего количества воспитанников только у некоторых родители просто умерли, нет близких родственников, кто бы мог или хотел о них позаботиться. Остальные — жертвы алкоголизма своих самых дорогих людей. Кто-то до сих пор их вспоминает и любит, а кто-то тихо ненавидит. Разве это не страшно?

Здесь детство другое — черно-белое. Да, они умнички. Стараются, работают, помогают и поддерживают друг друга. Все хорошо, если не думать, что это не пионерский лагерь или санаторий, где через недельку-другую все разъедутся по домам. Им некуда и не к кому ехать. У них нет такой свободы и раскованности, как у сверстников, они все голодные именно на родительскую любовь, внимание, ласку и заботу. И ни один воспитатель, даже самый душевный, не сможет дать ребенку то, что могли бы дать нормальные родители. Подчеркну, конечно, слово «нормальные».

Вот такие гербы Ошмян изготавливают ребята

Интересуюсь у Владимира Александровича насчет тех самых «генов», и как часто они срабатывают. Говорит, все зависит от самого ребенка и какие чувства с годами он испытывает к своим родителям и горькому прошлому. Вот бывший воспитанник интерната Игорь Юзепчук – чемпион Европы и мира по пауэрлифтингу, а родителей, оставивших его еще маленьким, совсем не помнит. Направил всю напористость, злость, энергию и любовь в спорт. Ежегодно хотя бы один выпускник поступает в вуз. Но, к сожалению, случается, когда воспитанник, вышедший из интерната, находит своих родственничков и вместе с ними начинает торить ту самую кривую дорожку. Кто его разберет — генетика дает о себе знать, отсутствие силы воли или последствия той же искалеченной психики? Бывает, что усыновители и опекуны не выдерживают, возвращают детей обратно в интернат, так как те становятся слишком требовательными и капризными. Здесь много можно говорить, о многом спорить.

Верни меня, мама, домой

Как правило, большая часть родителей, у которых изымали детей по несколько раз, а потом возвращали, приходили к одному и тому же — лишению родительских прав. Есть счастливые исключения, дающие надежду, что не все потеряно. Поэтому и бьются в Ошмянах с пьющими мамами госучреждения, церковь… Стараются всеми силами вразумить их, помочь, поддержать. Почему именно мам? Ну не зря же говорят: муж пьет — беда и полдома горит, жена пьет — трагедия и весь дом горит.

В столярной мастерской

Из этических соображений женщину, с которой мне удалось поговорить, назову вымышленным именем — Таня. Она открыто признается, что в недавнем прошлом опустила себя на такое дно, с которого мало кто поднимается. Пила горько и беспробудно несколько лет, заливая неудавшиеся отношения с мужем, который к тому же еще в браке не гнушался и руку поднять. Находила утешение только в спиртном, о ребенке забывая напрочь. Дважды его забирали в приют, ее лишали родительских прав. Дважды кодировали, тянули в храм, учили уму-разуму, но бесполезно. Никто и никак не мог достучаться до ее пропитого сознания. Сама… Сама остановилась, когда после очередного похмелья вдруг что-то перемкнуло в голове. Татьяна признается: поняла, что в рюмке топила свое горе, но

Маск раскритиковал планируемый в Австралии запрет на использование социальных сетей детьми