Хатынская трагедия, начавшаяся мартовским утром на дороге Логойск — Плещеницы, стала свидетельством преступной идеологии нацистов и проводимой ими на оккупированных территориях политики геноцида по отношению к мирным жителям Беларуси. Сегодня появляются публикации по этой теме и вводятся в научный оборот новые архивные документы. К сожалению, время неумолимо, уже ушли из жизни последние хатынцы — Софья Фиохина (Яскевич) и Виктор Желобкович. Но история Хатыни все еще пополняется новыми подробностями о тех событиях. Архивных документов осталось немного, поэтому сегодня важны воспоминания жителей соседних с ней деревень. Они дополняют страшную картину. Многие были в то время детьми, и они все запомнили с точки зрения ребенка, но это тоже ценные сведения о войне. Дети тогда рано взрослели, и те события до мельчайших подробностей остались у них в памяти на всю жизнь.
Как это было
Казалось, этот мартовский день пройдет как обычно, ничего не предвещало беды. Накануне в Хатыни находился партизанский отряд «Мститель» бригады майора Воронянского. Переночевав в деревне, партизаны утром пошли на шоссе, чтобы оборвать телефонные провода и устроить засаду ремонтной команде. В нее попали полицейские 118‑го батальона, который находился в Плещеницах. Согласно немецкому донесению, в результате боя на шоссе были убиты командир роты Ганс Вёльке и трое полицейских, двое были ранены. Партизаны потерь не понесли и отошли на отдых в Хатынь. О нападении сообщили командиру 118‑го батальона майору Кернеру, который вызвал на подмогу особый батальон Дирлевангера, находившийся в то время в Логойске. Трагедия началась с расстрела полицейскими жителей деревни Козыри. Недалеко от места засады они расчищали от деревьев и кустов придорожную полосу. В партизанском акте, который хранится в Национальном архиве, написано, что в результате этого расстрела были убиты 24 человека и трое тяжело ранены, а 12 смогли убежать в лес. О том, что происходило тогда на шоссе, рассказал житель деревни Слаговище Иван Антонович Щербович 1932 г.р.:
«Я тогда в Козырях жил. Приходит утром староста и говорит: «Хочешь не хочешь, а два человека с хаты должны быть. Возле шоссе лес надо вырубать». По одной стороне 50 метров и по другой вырезали лес. В тот день что‑то простыл я, у меня кашель был, и батька не пустил меня, а козырцы пошли на шоссе. Кто не пойдет, немцы приезжают, могут и застрелить. А как они приедут, то ходят староста и два немца с корзиной. В корзину клали яйки, кто‑то сало. Немцы говорили: «Шпек, яйко, матка». Отец пошел от нашей хаты. Я тоже ходил раза два палить сучья. Разрезали деревья и в штабеля складывали, а мы, пацаны, сучья палили. Партизаны сховались в засаде, а как раз машина шла немецкая — ехал офицер. Партизаны постреляли и ушли. Потом из Плещениц машины подъехали. Всех козырян собрали в кучу и погнали в Плещеницы на разбор. Батька рассказывал, что шли и некоторые бежать думали — все же молодые и здоровые мужчины были. А другие говорят: «Не надо, куда ты полетишь, Козыри спалят, там детей наших попалят». Машины подъехали из Плещениц, и они сразу тогда прикладами начали бить. Там, где Губа была, люди стали разбегаться. Передние побежали. Ядвига Шелепина убежала, ее ранили, она вся окровавленная прибежала домой. Полицейские приказали ложиться, как стали утекать, ну и поклались все… Некоторые убегали, на ходу их убили. У отца моего как получилось: он побежал к машинам, и в него не стреляли. Там мой отец крестный был — Лис. Его застрелили — немец догнал и застрелил. Два брата Лисы были — тоже бедных забили. Пришли машины, и им сказали: «Кто может, залезьте на машину, в Плещеницы ехать на разбор дела». Некоторые говорят: «Притворимся, что раненые: они поедут, а мы потихоньку в Козыри пойдем». Один полицай из автомата очередь дал по лежащим и побил их. Сын Лиса приподнялся: «Дяденька, не бейте!» А он ему в голову попал. Батька говорил, что 16 или 17 человек залезло на машину. Их завезли туда, допросили. Спрашивали, кто коммунист, обо всем распытывали. Они сразу тогда некоторых прикладами били и плетками, а там уже разобрались. Староста поехал, защитил, и их отпустили. Староста в германскую войну в плену был и знал немецкий язык. По буханке хлеба дали и привезли до Козырей. Не знаю, в тот день отпустили или на другой. Я спал, встал утром, а батька был уже дома.
Так получилось, что из‑за одного немца столько в Хатыни бедных людей и детей спалили…»
Четыре пули попали в грудь
У жителя деревни Козыри Иосифа Шатило в тот день погиб брат, а второго судьба уберегла. Из воспоминаний И. Шатило:
«В тот день по приказу немцев жители Козырей вышли рубить лес вдоль дороги. Партизаны сделали засаду там, где сейчас ресторан «Партизанский бор». Немцы ехали из Плещениц. И как только на узгорок поднялись, партизаны стали по ним стрелять. Потом партизаны ушли, а полицейские погнали козырян в Плещеницы. Они били их прикладами, люди стали разбегаться. Остальным приказали ложиться и по лежачим стреляли из автоматов. Там два моих брата лежали. Один погиб, а второй живой остался. Брату Петру четыре пули попали в грудь, а Володе только подошву в сапоге оторвало и пятку прострелило. Им скомандовали встать, кто живой остался, и приказали снести трупы убитых на обочину. Потом их загнали в Плещеницы, допросили и отпустили домой. А мы с мамой как увидели, что горит Хатынь, так убежали в лес и там сидели. Переночевали в деревне Гани. Моего брата похоронили в Логойске на кладбище, а других — в Корене». Так закончился первый акт этой трагедии.
Были потери и среди партизан
К сожалению, до сих пор не установлен памятник лесорубам, хотя в советское время уже было принято решение о его создании. Мне кажется, он должен стоять на повороте на Хатынь, ведь с расстрела козырских крестьян началась великая хатынская трагедия.
В тот день из отряда «Мститель» были ранены пятеро и трое убиты: А. Н. Чалых, В. Гиль и партизанка М. И. Каждан.Жители Хатыни в это время почти все остались в деревне. Это и решило их горькую участь: каратели дотла сожгли 26 домов, а людей согнали в сарай Каминского и сожгли живыми. Вырвавшихся из сарая расстреливали стоящие возле ворот гитлеровцы. В огне погибли 149 человек. И самое страшное — среди них было 75 детей. Самому маленькому хатынцу Толику Яскевичу исполнилось всего семь недель.
* * *
Ближайшей из соседних к Хатыни деревень была Мокрадь. Там жили староверы, поэтому имена и фамилии у них исконно русские. До войны обе деревни вместе с Селищем были в одном колхозе «Чырвоная зорка», люди вместе работали. Дети учились в одной школе в Селище. Трагический мартовский день остановил историю Хатыни, а жители Мокради спасались в лесу. Из воспоминаний проживавшей тогда в Мокради Нины Корнеевны Емельяновой 1932 г.р.:
«Как в Хатыни начали стрелять, мы все из деревни кто куда бегли. Это было после обеда, в Хатыни стрельба началась где‑то часа в четыре. Мама нас одела, и мы побежали на смолзавод. Тогда леса между деревнями не было, и Хатынь видна была из Мокради. Пули летели одна за одной. Стреляли очень сильно. Партизаны убегали. Есть там в лесу, как ее называли, Крутая гора. Там вся деревня собралась, и там разложили огонь. А дети ж были, спать надо ж было лечь детям. Лапки секли у елок, настилали, шмотки клали и так спали до утра. А потом туда пришли партизаны. Их немного было, может, человек восемь или десять. Один так крепко раненный был, а другой легче раненный. Они их там перевязывали. Эти партизаны посидели, поговорили возле костра, забрали раненых и ушли в отряд. Как спалили Хатынь, никто тут в Мокради постоянно не жил — все жили в лесу.
Как приду в Хатынь, читаю фамилии, вспоминаю: мы же вместе в школу ходили с этими девочками…»
Из воспоминаний жительницы Мокради Марии Корнеевны Меркуловой 1934 г.р.:
«Девять лет мне тогда было. Как начали стрелять в Хатыни — уже солнце заходило. Я с малой сестрой во дворе была. Как стали стрелять, я ее в охапку — и побежали мы на хутор. В лесу еще был снег, мы по снегу бежали. Партизаны бегли, и люди побежали. Человек 30 партизан было. Немцы сюда не пошли, собрали хатынцев и в сарае сожгли. Нина Белякова по нашим соткам шла, ведра с водой несла, и ее убили. Пуля в нее попала, ведра упали, она упала и стонала. Похоронили ее на кладбище в Мокради. Партизанка у нас на меже лежала на левом боку. Она раненая была, добежала из Хатыни в Мокрадь и тут скончалась. Ее сначала на месте похоронили, а потом перезахоронили в Камено. Мама за нами на коне приехала, и мы поехали на Крутую гору, там целую ночь были. Хоронили хатынцев не сразу — через несколько дней. Люди приходили из Селища, Задворников. Выкопали траншеи, перенесли останки и похоронили там, где белый венец стоит сейчас на месте сарая. Будку в лесу сделали, а осенью нашу деревню спалили…»
Белые пятна трагедии
Погибшие партизаны, вероятно, похоронены на кладбище в Хатыни, а вот М. Каждан, как рассказали в Мокради, похоронена в братской могиле в Камено, хотя в паспорте на захоронении там она не значится, возможно, проходит как неизвестная. Также достоверно не установлено, где похоронены вышедшие из огненного сарая хатынские девушки Ю. Климович и М. Федорович. Сильно обгоревшие, они жили и лечились у тетки в деревне Хворостени и погибли во время карательной операции в мае 1943 года. На том месте, где они погибли, сейчас установлена оградка и стоит крест с табличкой, на которой написаны фамилии там погибших. Их могила на кладбище в Камено не нашлась.Жители многих логойских деревень в тот день наблюдали зарево в Хатыни. Помнит тот день жительница деревни Замостье Мария Попкович 1932 г.р.:
«В тот день мы увидели, что что‑то горит, пожар был. У нас тут высокие сосны были. Вся деревня сбежалась, и мужчины на эти сосны лазили и определили, где горит. Тогда определили точно, что горит Хатынь. Это было как раз на Сороки, праздник был — и теперь помню. Тогда в войну многие деревни тут спалили…»
Иди и смотри
Хатынская трагедия еще раз напомнила нам о том, как безжалостна война, ломающая судьбы и убивающая детей. Надо бережно хранить память о тех страшных событиях для будущих поколений, чтобы это стало предостережением — чтобы больше никогда люди не гибли в огне войны.
Несколько лет назад, в памятный день 22 марта, в Хатыни, как обычно, проходил митинг‑реквием возле Вечного огня. Собрались работники мемориала, тележурналисты, школьники и посетители из разных стран. И вдруг все увидели в небе журавлей, которые медленно кружили над собравшимися. Сразу всплыло в памяти известное стихотворение Расула Гамзатова о воинах, погибших на войне: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю эту полегли когда‑то, а превратились в белых журавлей…» Оператор казахского телевидения навел камеру на птиц, приговаривая, что будет хороший кадр.
Каждый для себя может объяснить происходившее в небе по‑своему, но многим показалось, что это хатынцы в образе журавлей побывали именно в этот день и час в Хатыни, чтобы сверху посмотреть, как мы храним здесь память о них.Митинг вскоре закончился, люди разошлись, а журавли сделали последний круг над мемориалом и тоже улетели. А вслед им раздавался, перекликаясь с журавлиным криком, пронзительный звон хатынских колоколов…
Александр ПАВЛЮКОВИЧ.
