Можно сказать, что мы с Костей даже подружились. Приезжая в родной город по служебным делам, я заглядывал к этой дружной семье в гости на чай. Заодно, не без ностальгии, понятно, окидывал взглядом комнаты, где прошло детство. Но так было лишь в первое время, пока новый хозяин не затеял серьезный ремонт. Вскоре дом было не узнать: внутреннюю часть перепланировали, сделали пристройку из большой кухни, а снаружи обложили белым кирпичом и возвели высокий забор. Впрочем, какое мне уже было дело до всего этого? Сейчас, подъезжая к дому, я не заходил в гости, а останавливал автомобиль рядом с футбольным полем, где когда-то был лидером школьной команды, и молчаливо наблюдал, как гоняют мяч наши «дублеры».
С Костей мы созванивались все реже, и когда мобильный высветил его номер, я даже удивился. И удивляться, как выяснилось, действительно было чему. Он сказал, что недавно обнаружил тщательно спрятанную картину без рамы, но полотно было хорошо сохранившимся. Мое сердце забилось сильнее, и я спросил:
— Скажи, Костя, а в углу картины есть ли небольшая дыра?
— Не знаю, — последовал ответ. — Находку внимательно не рассматривал, но сама по себе картина любопытная, даже какая-то странная. Я в этом не разбираюсь. Нина, супруга моя, предположила, что холст может быть даже ценным и его следует вернуть вам. Так что приезжайте…
коллаж юлии костиковой«Похоже, — подумал я, — пропажа, наконец, нашлась». Я считал, что тот фронтовой подарок из Германии, что много лет висел в моей комнате, а затем загадочным образом исчез, больше никогда не увижу. Помнил я его хорошо, и даже написал немало лет назад небольшое эссе о нем. По рассказам матери, эту картину моя бабушка выменяла на железнодорожной станции, где останавливались солдаты, возвращающиеся в эшелонах с фронта, не то на кусок сала, не то на бутылку водки. Когда обустраивали мою комнату, отец изготовил простенькую раму и картину повесили в правом углу. Изображенный сюжет, на первый взгляд, был незатейливым. Полуобнаженная женщина на постаменте отражалась в большой луже среди парковых деревьев. Виднелся и угол особняка, который, возможно, принадлежал хозяину парка. И никаких людей! Может быть, поэтому мраморная красавица казалась живой. Это впечатление усиливало и ее отражение в воде, которое на зеленой траве выглядело почти прозрачным. Однако при внимательном взгляде на полотно нельзя было не заметить и одну интересную особенность — небольшую дыру. Когда у своего отца-фронтовика я спросил, откуда и зачем она здесь, тот долго молчал, а затем предположил, что в доме, где ранее висела картина, была перестрелка.
Не скажу, что это труднообъяснимое обстоятельство портило впечатление от всего, что являлось глазу, ибо облик скульптуры одинокой женщины в утреннем парке привлекал к себе с некой магической силой.
Как-то по служебным делам я оказался в Дрездене и на короткое время заглянул в городской музей. Помнится, что у одной из картин я задержался чуть дольше, так как в стиле автора и даже в сюжете показалось что-то знакомое. Впрочем, могло и почудиться.
По обновленной трассе из столицы в город моего детства ездить сейчас — одно удовольствие. Однако накануне прошел дождь, дорожное полотно было мокрым, и я не давал волю своему внедорожнику. К тому же вспомнил, как, возвращаясь с похорон матери, на таком же сыром шоссе мне чудом удалось избежать столкновения с «шумахером», вылетевшим на встречную полосу.
С Константином мы созвонились накануне, и он меня ожидал. Сейчас парень чаще находился дома, так как сократились международные перевозки. Что, как я понимал, не могло не сказаться на его семейном бюджете. Однако убитым горем он не выглядел. Сыновья были в школе, а Нина поехала в деревню к родителям, откуда всегда возвращалась со свежими яйцами и другими «прысмакамі».
Хозяин дома принес из кухни какой-то футляр и достал из него аккуратно свернутое полотно. В очередной раз сердце мое замерло и казалось, что вот-вот выскочит из груди. На какое-то время в воздухе воцарился запах сырости, но, когда холст был развернут, чудилось, что тепло от далекой незнакомки, изображенной на нем, заполнило комнату. Все верно. Это она… Вот и дырочка от пули.
Я надолго замер и, возможно, выглядел несколько несуразно, так как хозяин дома как-то странно поглядел на меня.
Вспомнил, как расстроился, когда во время одного из приездов к матери узнал, что картина исчезла из моей комнаты. В этом не было ничего удивительного: новый мужчина, появившийся в ее жизни после смерти отца, любил всякие нововведения в хозяйстве. Это он вырубил в саду мою любимую грушу редкого сорта. Удивительным было другое: он утверждал, что вообще не видел этой картины и потому просто не может знать, куда она подевалась. Это навело на мысль, что к пропаже мог приложить руку мой брат Владимир. Однако он к этому времени трагически погиб в автокатастрофе. По мере своих возможностей я все же провел небольшое расследование по поводу пропавшего холста. Деликатно опросил соседей, особенно тех, кто, по моим версиям, мог оказаться причастным к такому происшествию.
И вот сейчас, когда спустя многие годы, любимая мной картина вновь оказалась в моих руках, я мог позволить не самые приятные для меня заключения. Выходит, что холст никогда не покидал дом… Кто-то все же готовился унести его оттуда, раз убрал рамку и вырезал полотно. Понятно, что мать не могла знать о чьих-либо подобных намерениях, ибо она бы просто не допустила этого. После некоторых размышлений я все же пришел к вполне однозначному выводу: брат знал, что отчим вряд ли догадывается о ценности картины и может вообще выбросить ее в костер на огороде, где он любил сжигать все, что было ему не по нраву. Тогда Володя нашел способ спрятать хотя бы на время столь дорогую для меня вещь, чтобы при первой возможности отдать ее мне. Однако та трагическая случайность помешала это сделать. По времени все совпадало…
Остановившись на этой версии, я успокоился и поблагодарил Константина за подарок, который он вручил мне этим хмурым весенним утром. Покидая некогда родной дом, я успел разглядеть пустой палисадник. А ведь когда-то как раз в эту пору здесь полыхали кусты белой сирени. Мой любимый цвет…
По дороге в столицу я решил нигде не останавливаться и вскоре поймал себя на странном чувстве, будто в салоне я не один. Чудеса… Улыбнулся, когда догадался, откуда это необъяснимое состояние. Во внедорожнике я действительно был не один: на соседнем сидении рядом со мной ехала та красивая молодая женщина из моего детства. Откуда у меня эта тяга к романтике? Вроде бы родители-медики в этом замечены не были. Отец точно был прагматиком, мать, правда, любила петь. Пожалуй, это от бабушки Аксиньи. Это она, простая селянка, мать девятерых детей, сумела понять, что та картина, которую она впервые увидела на железнодорожной станции, дороже любого куска сала, канистры самогонки… Она поняла это каким-то внутренним чутьем. И не прогадала. Сейчас ее внук, ее кровинушка, радуется тому, что на пустынной дороге, ведущей из детства в некий другой далекий мир, не чувствует себя одиноким. Такое действительно бесценно. И я мысленно поблагодарил бабушку Аксинью за все то светлое и ценное, что она сумела, может быть, даже сама не подозревая об этом, передать своему внуку.Когда немного позже я оказался у себя на усадьбе в далеком уголке земли белорусской и вдыхал целительный воздух, то понял, что, вернув себе привет из далекого прошлого, обрек себя и на новые заботы. Ну например, следует определиться, где сейчас хранить эту картину из поверженной Германии. Надо попробовать отыскать имя автора, особенно если холст окажется подлинником. Однако сейчас эти заботы меня уже не пугали. Это раньше на такое не нашлось бы времени. Теперь я откровенно радовался, что своим временем я могу наконец распоряжаться в соответствии с настроением и пожеланиями. «Что ни говори, а свобода действительно великое дело», — подумал я и решил навестить смотрителя местного Дома охотника по имени Генрих. Пусть подскажет, кто из его знакомых сможет смастерить добротную раму для картины. Впрочем, он и сам мужик мастеровитый…
