Лельчанка Надежда КУДИН 95-летие готовилась встречать одна. Не так давно она вернулась из больницы после очень серьезной болезни. До последней минуты внуки и правнуки не говорили ей, что буквально стоят на пороге. Так что гостей собралось больше 20 человек, еле вместились! Детей у Надежды Михайловны было четверо. У долгожительницы семь внуков, девять правнуков, и прабабушкин дом до сих пор остается для них общим. Крепкая семья и светлый ум в глубокой старости — одна из наград, которой судьба отплатила уроженке Петрикова за тяготы военной юности и голодного детства. В беседе она поделилась подробностями о жизни на Полесье в 1930—1940-е годы.
Папа, Михаил Федорович, был учителем. Мама, Петруня Доментьевна, простой труженицей. Отца часто переводили на новые места работы.
— Я помню голод в 1933 году, — рассказывает Надежда Михайловна. — Хлеба давали так мало, что иногда падала, сил не было. Детство наше — ад. Я была старшей из четверых детей. В первый класс пошла в деревне Свидное Лельчицкого района. Успела окончить шесть классов, как началась война. Папу сразу призвали в армию, потом под Орлом он попал в плен.
С двумя сестрами, братом и мамой все годы собеседница жила в деревне Коростин (сейчас Новое Полесье). Надя писала письма на фронт для односельчан — кроме нее, в селе почти никто не умел писать. Потом их дом сожгли фашисты.
— Не осталось ни хаты, ни забора, только железная кровать уцелела, — делится долгожительница тяжелыми воспоминаниями. — Жили в лесу, в куренях, даже зимовали на острове посреди болота между Петриковом и Лельчицами. Когда освобождали Беларусь, мама заболела тифом. Снаряды летят, а она оглохла, но чувствовала обстрел. Говорит: «Как же волки страшно воют!» Очень много солдат погибло на гребле под Озеранами.
В свою деревню семья вернулась на голое пепелище. Спасались, собирая в полях гнилую картошку. Немцы замачивали хлеб в бочках — найти такую было счастьем. Учиться — проблема, одежды почти не было.
— Сейчас не позволяю внукам выбрасывать хлеб. Голод помнишь всю жизнь.
В 1947 году Надежда Михайловна переехала в Лельчицы, где ее взяли в леспромхоз уполномоченной по карточкам, а затем помощником бухгалтера. Одно из самых ярких ее воспоминаний относится к этому периоду:
— Первое время, где «рабіла», там и спала на столах, застелив подстилкой. Отправили меня в Милошевичи и Глушковичи отнести зарплату. Молодая, пешком пошла! Замотала портфель с деньгами, как ребенка, в «хустку». Туфельки одни, их жалко, иду босая за деревней, потом помою ноги — и к людям. Юбка сшита из военной торбочки. Красивая!
Долгожительница смеется. Но дальше ее рассказ становится серьезнее. В одном месте пришлось проситься на ночлег.
— Говорят мне: вот две женщины получили выплаты на детей, иди с ними. А я не пошла. В то время из Украины подходили к Глушковичам недобитые отряды бандеровцев. И грабили, и убивали. Никто не хотел идти туда в председатели колхоза, учителя, потому что могли убить. Так вот шла я в лесу по росе, видела следы тех женщин. А потом узнала: их как раз банда и ограбила. В другом месте прицепились ко мне цыгане. Спугнул их военный, с ним дошли до деревни.
С будущим мужем познакомились на работе. Его отец перед свадьбой отправился в Новое Полесье. Расспрашивал людей о невесте своего Вани. Будущего родственника уложили спать на ту самую железную кровать, что уцелела при пожаре. Спали на матрасах, набитых сеном. В то время еще получали хлеб по карточкам.
В 1949-м Надежда Михайловна вышла замуж. В этом же году устроилась работать бухгалтером в Лельчицкую школу (тогда она была одна). Муж работал директором школы. Фронтовик, сапер, он чудом избежал смерти. Семья не раз переезжала: в Туров, в Петриков.
— Мы с мужем Иваном Михайловичем всегда жили дружно, и так 62 года вместе, — говорит собеседница. — Держали коров, овечек, уток, гусей, кур, нутрий. Из овечьей шерсти пряла пряжу, из гусиных перьев делала подушки. Вязала детям, вышивала. Когда огород подтопит, на лодках плыли прямо от дома.
В 1963 году вернулись в Лельчицы. Надежда устроилась библиотекарем на замену декретного отпуска, а еще через некоторое время стала кассиром. Кстати, на их участке два домика. Один маленький послевоенный, с красной звездой ветерана. Второй построили в расчете, что будут гостить дети, внуки и правнуки.
— Думала, танцевать никогда не перестану, а теперь ношу шапочки, потому что не могу поднять руки, чтобы накинуть платок. Были у меня курочки и петух. На днях кур унес коршун. Говорю Пете: «Дружок, спявай! Дзевак тваіх няма, ты адзін, і я адна». Когда лежала в больнице, спрашивала у невестки: «Что врачи сказали, жить буду, огород сеять?» Та отвечает с юмором, мол, вставай, половину огорода точно надо. Я теперь корень, все внуки и правнуки ко мне тянутся.
Долгожительница и сама пример несломленного духа, хоть болезни одолевают сильно. Не смогли отговориться — даже журналистам собрала гостинец в дорогу: фирменные полесские пышки, маринованные огурчики. Понятно, ей помогают и соцработник, и родные.
На прощание спрашиваю, что Надежда Михайловна думает по поводу Года мира и созидания.
— Белорусы очень добрые, всем прощают. В наших пограничных деревнях говорят так же, как в украинских. Все перемешаны — и люди, и песни. Я за свою жизнь ни с кем не поругалась. И детей просила: «Не говорите плохого». В Украине наши люди. Правда, в Карпатах иначе, я видела, когда там отдыхала еще в советское время. Дай Бог, чтобы все мы жили в мире!
yasko@sb.by
