Начиналось же все с единственной комнаты в кирпичном доме на улице Кирова, звучно именовавшейся студией оперы и балета под руководством Ильи Гитгарца. Там на считанных квадратных метрах будущие звезды сцены разучивали свои первые арии и репетировали балетные па, занимался хор, шились костюмы, создавались и хранились декорации к спектаклям... Когда порог этой комнаты переступил босой Семен Дречин, это никого не смутило — вопросы материальные студийцев занимали меньше всего (хотя общими усилиями для него сразу разыскали калоши, обвязанные веревкой). Да и публика была под стать. Скажем, премьера первого балетного спектакля, созданного студийцами (это был весьма популярный в те годы «Красный мак» на музыку Глиэра), затянулась до глубокой ночи. К 4 часам утра зрителям показали только три акта — костюмы и декорации актеры доделывали на ходу, в перерывах, причем каждый умудрился появиться на сцене в нескольких ролях. Но артистов готовы были ждать часами. Роптать публика начала только на рассвете, когда ей предложили досмотреть финал спектакля в другой день — танцоры уже буквально валились с ног... Впрочем, к тому времени студии больше не существовало. В 1933–м это был уже Государственный театр оперы и балета, возникший всего через два с половиной года после образования студийной труппы.
— Минск тогда просто болел театром, — замечает Лилия Дречина, вдова артиста. — И любовь эта выросла не на пустом месте. Еще со времен царской России все западные гастролеры непременно останавливались здесь. Не было знаменитости, о ком искушенная минская публика не имела бы своего мнения... Как вспоминал Семен Владимирович, тяга к искусству у молодежи тут была колоссальная. И вот представьте: появляется свой, белорусский балет, своя опера!
Безусловно, публика сыграла далеко не последнюю роль в том, что профессиональный театр оперы и балета появился в Минске в рекордные сроки. Ради таких зрителей актеры были готовы на многое. Сохранилось расписание репетиций «Соловья»: с 9.00 до 24 .00, всего с двумя перерывами на отдых — с 16.00 до 16.30 и с 21.00 до 22.00... Подобная самоотверженность не могла не принести результата. Вскоре в Минск потянулись признанные режиссеры, хореографы, театральные художники...
Свои первые танцевальные номера Дречин начал ставить уже тогда. В качестве балетмейстера он потом и прославился во многих городах Советского Союза, а позже возглавил Государственный ансамбль танца Беларуси и переведенный из Бобруйска в Минск театр музкомедии. При этом почти везде сам разрабатывал сценографию спектаклей, создавал костюмы и даже гримировал артистов — говорят, это получалось у него исключительно. Отдыхать себе не позволял. Между постановками сочинял «в стол»: придумывал либретто новых спектаклей, готовил новые хореографические номера... Предполагал ли, что значительная часть его творчества не дойдет до публики?
Рок
— Порой мне казалось, будто он стремится прожить несколько жизней. Дожить за всех — отца, мать, братьев...
Родители Семена Владимировича были музыкантами. Поженились они очень рано, но в 1920 году отец умер от туберкулеза. Через несколько лет мать вышла замуж за польского репатрианта, имевшего несчастье окончить Оксфордский университет. Когда начались поиски врагов и шпионов, это ему припомнили. Скромного советского бухгалтера (кем еще он мог работать в те годы со своим образованием?) арестовали поздно вечером. Мать Семена Владимировича служила тапершей. В кинотеатрах только что закончились последние сеансы, она возвращалась домой к младшим сыновьям (старшего накануне призвали на военную службу) и прямо у дверей застала сцену ареста. Тогда она видела мужа в последний раз. Все наши позднейшие попытки узнать о нем хоть что–то ни к чему не привели...
После того ареста мать начала страшно болеть. В 1940 году Семен Владимирович отвез ее в Ленинград, в больницу. Там она и умерла... «Не представляешь, сколько долгов списала война», — говорил он мне потом. Никаких сбережений у него давно не было, все, что удавалось заработать, тратилось на лечение матери, тем не менее братья остались с ним. А вскоре лечение потребовалось уже ему самому — образовалась язва желудка, и сразу после завершения сезона 1941 года Семен Владимирович уехал в Кисловодск, пристроив братьев на дачу к друзьям. Увидеть их снова уже не смог — поезд, в котором он возвращался в Минск, дальше Смоленска не пустили. Началась война...
Огонь
Из–за болезни на фронт его не взяли. Решением Минкультуры СССР Семен Дречин попал в труппу Большого театра. Но как только Минск освободили, поспешил вернуться. Хотя его братьев давно не было в живых — как и другие минские евреи, они сразу попали в гетто. Но он до последнего надеялся на чудо...
Когда братьев забрали, нашлись такие, кто не побрезговал присвоить себе их мебель. Семен Владимирович вспоминал, как, увидев в одном из домов стол, за которым мальчишки готовили уроки, впервые в жизни потерял над собой контроль. Схватил все, что когда–то принадлежало его семье, вытащил на берег Свислочи и поджег... Говорил, после того как все сгорело, стало легче. Но в его глазах я видела другое. До конца своих дней он ничем не мог заглушить эту боль.
Случайность
Познакомились мы случайно. Так же, как и многие другие девчонки, я бегала в театр, так же, как и многие, была, пожалуй, в него влюблена. Но все наше общение ограничивалось обменом книгами. И вдруг он предлагает: уезжаю, мол, на гастроли, не поживете ли в моей квартире? Это было очень кстати — я только что окончила университет, права на общежитие у меня больше не было, зато оставался недолеченный с войны туберкулез, нужно было продолжать процедуры, искать работу... Возможно, поначалу его предложение было продиктовано одним лишь состраданием. Вернулся — и снова уехал на гастроли. А я осталась... Как оказалось, навсегда.
Многоточие
В партию он так и не вступил. Хотя на него очень давили — в конце концов, именно это стало причиной, почему он ушел из театра, где работал уже как балетмейстер. Но поступить иначе не мог после всего, что случилось с его семьей... Тогда же он познакомился с художником Евгением Лысиком, которого травили за «формализм». Вот где были по–настоящему родственные души. Большую часть своих спектаклей Семен Владимирович поставил в сотрудничестве с Евгением Никитичем. Во Львове, Саратове, Кишиневе и многих других городах они работали вместе.
Продолжилось их сотрудничество и в Минске. В 70–е годы членство в партии уже не имело такого решающего значения, и Дречину предложили заняться Государственным ансамблем танца... Но душа его по–прежнему принадлежала балету. Незадолго до смерти он создал детскую балетную студию, провели первый набор, либретто первого спектакля — «Чиполлино» — уже было написано, но увы... Нереализованных идей осталось много. Уверена, для немалого числа современных балетмейстеров тетради Семена Владимировича могли бы стать открытием. Сейчас они хранятся в Белорусском архиве–музее литературы и искусства. Возможно, у этой истории еще будет продолжение...
zavadskaja@sb.by
Советская Белоруссия №205 (24586). Суббота, 25 октября 2014.
