Потомственный оленевод на Таймыре угощал белорусского журналиста крутым чаем и удивил чистой, самобытной преданностью и любовью к своей суровой родине
— Принесите нам чая, — обратился наш сосед к девушке, работающей в зале. — Не в стакане, не в чашке, потому что это ничто, а весь полный чайник. Мы с нашими гостями будем пить много чая и долго говорить о моей тундре. Очень прошу — поставьте на стол чайник, полный доверху.
— Хорошо, — нисколько не удивившись, ответила девушка, видно, привыкшая к таким просьбам оленеводов.
И сразу же приносит нам полный чайник. Сосед довольно улыбается:
— Сейчас попробуем нашего оленьего мяса. Видите, начальники поставили нам и бутылку водки, они правильно считают, что после улицы, где сорок градусов мороза, неплохо согреться сразу водочкой. Но только немного, потому что для шибко пьяного на нашем морозе может быть конец света. А вы откуда добрались к нам в тундру?
Мы отвечаем. Узнав, что я из Беларуси, наш сосед восклицает:
— Беларусь — это в Европе. А Европа пьет чая меньше, чем наш Таймыр, она очень любит пиво. Ну, пиво, однако, для нас совсем не подходит. Зимой и на улице холодно, и пиво холодное. Нет, лучше чая другого напитка в тундре нет.
Необычный край
Вот так, именно с чая состоялось наше первое знакомство с настоящим сыном тундры — оленеводом Сидором Алексеевичем Чуприным. Кажется, я все годы, как помню себя, мечтал побывать в настоящей тундре. Удивительно, не правда ли: нашей лесной, синеокой Беларусью восторгаются зарубежные гости, я также люблю ее безгранично как свою Родину. И в то же время неудержимо тянул к себе этот холодный, промерзлый край, местами дикий, мало освоенный и обжитый.
Что тут сказать: повезло мне на моем долгом журналистском пути. Вместе со своими коллегами по профессии совершил большое путешествие по районам Крайнего Севера России. Большая часть нашего полета прошла над тундрой.
Заполярная тундра простирается на миллионы квадратных километров. Эти уникальные природные зоны на нашей планете расположены в основном в Северном полушарии. В Южном совсем не то, встречаются лишь небольшие участки на островах близ Антарктиды. «России природа подарила необычные места, — говорили нам жители Таймыра. — Казалось бы, что интересного в заполярной тундре? А вот обладает она какой-то волшебной силой притяжения. И если человек побывает здесь хоть раз, то тундра будет звать его к себе вновь и вновь, хорошо знаем это по себе. Особенно те, кого влечет северная экзотика. Ибо она здесь представлена во всей своей полноте и необычности».
Полоса шириной 300—500 километров — это и есть тундра, которая протянулась вдоль северных побережий Европы и Азии. Снежный покров держится с октября по июнь. Коротким летом заморозки возможны в любой день. Под всей тундрой вечная мерзлота, местами она залегает до шестисот метров. Не увидите здесь много разных растений: против сурового, почти арктического климата, злых колючих ветров, жгучих морозов могут устоять разве что немногие травы, мхи, лишайники, кустарники, которые прижились в тундре с незапамятных времен. Но природа, как всегда, распорядилась очень мудро: эти неприхотливые растения — чудесный корм для таких же неприхотливых северных оленей. И стала для них тундра поистине гигантским и единственным пастбищем, вне тундры оленеводство практически невозможно.
На Таймыре раздолье для диких оленей. В то время, когда мы путешествовали, их здесь насчитывалось 475 тысяч голов. Ежегодно убивали 65—70 тысяч животных — для обеспечения местного населения мясом, которое очень вкусное. Стадо же домашних оленей составляло 86 тысяч голов, их разводят крупные хозяйства. Одно из них — совхоз «Арктический», где и работал оленеводом Сидор Чуприн, с которым мы близко познакомились «за чайником».
Сидор Чуприн из долган
Сразу подчеркну: оленевод — исключительно важная, почитаемая и престижная профессия на Таймыре. Эти люди, конечно же, из местного населения. Они навсегда преданы тундре, и больше для них никаких других краев на земле не существует. Сидор Чуприн именно из таких. Так что нам здорово повезло на знакомство с ним, ибо в его характере и судьбе мы увидели настоящего сына тундры, выбравшего себе очень непростую, но столь нужную в этом суровом краю работу.
Сидор Чуприн из долган — одной из немногочисленных национальных народностей Таймыра. Среди них долганы — наиболее грамотные. Родом Сидор Алексеевич из поселка Попигай, что на границе с Якутией. Он, по здешним требованиям, оленевод, вне всякого сомнения, грамотный и совсем не похожий на отсталого, забитого человека тундры. Был — подумать только! — депутатом Верховного Совета СССР, награжден орденом Ленина. Словом, оленевод знатный, и нам было понятно, почему местное руководство свело нас, журналистов, именно с ним: дескать, глядите, какие у нас кадры оленеводов.
Невысокий, скуластый Сидор Алексеевич сначала немного смущался от такого внимания к нему. Но вскоре разговорился, ибо понял, что журналистов в первую очередь интересует то, чем он живет, — его олешки.
Родовая профессия
— Наш род в Попигае — всегда и все оленеводы, — рассказывал он. — Отец пас оленей, и я взялся за эту работу с 17 лет, после десяти классов школы. И вот уже тридцать лет живу со своими олешками в тундре, сейчас бригадир…
И тут выясняется, что в этой бригаде все Чуприны. Самый молодой Владимир — сын Сидора Алексеевича. Еще один Владимир и Сергей — его родственники. Местные руководители отмечают, что они всячески поощряют подобную семейственность: оленеводы исключительно дружные, а бригада вот уже много лет неизменно первая в хозяйстве.
— Сидор Алексеевич, — спрашиваем, — наверное, зимой в тундре с оленями очень трудно. Вон какие у вас морозы, сегодня за 40 градусов. Холодно ведь?
— Зачем холодно? — удивляется. — Когда идешь со стадом, мороз не страшен, хорошо одет, ну и постоянно двигаешься. Олешек нельзя оставлять одних, бывает, однако, что зимой уходим от поселка километров за двести и более, чтобы найти хорошее пастбище. «Дом» возим с собой — передвижной чум…
Передвижной чум
Такой чум, по-местному «балок», — нары, перины, несколько слоев оленьих шкур, покрытых сверху брезентом. Внутри — декоративный материал. Ну и само собой, печка. Эти «балки» делают в совхозе, так что с «пастушьими домами» здесь нет никаких проблем.
— В чуме совсем хорошо, — продолжает Чуприн. — Он теплый, печка жаркая, чай горячий. Радио есть, весь мир слушаем. Олешки вокруг. Зачем плохо в тундре?
— Но за оленями надо все время смотреть, вдруг разбредутся, уйдут далеко? — спрашиваем мы, чувствуя, что наш вопрос несколько наивен.
— Мои олешки сами никуда от меня не уйдут. Плохо, когда прибежит дикий олень. Совсем беда дикий олень. Выйдут на стадо — все могут за собой увести неизвестно куда, что и не найдешь. Из-за диких пастуху, однако, сто глаз надо иметь, чтобы своих олешек не потерять…
И еще плохо, когда волки. В тундре олешек много, и волков много, они всегда идут за диким стадом. Подбирают старых олешек, которые отстают. Рвут их, быстрее съедают, что лучше, и опять за стадом. Остатки от павшего олешки песцы доедают. Ну а если волк ворвется в домашнее стадо, очень опасно, хватает олешек налево и направо, большой убыток может быть.
Когда на улице минус 55
Оленеводы не отдыхают и зимой, все время со стадом. Поэтому в чуме круглые сутки горит печка. Жена также здесь, она готовит еду, заботится о муже, короче, на ней все семейное хозяйство, и должность ее — чумработница.
Нам была предоставлена возможность слетать на вертолете к одному из домашних оленьих стад. Жгучий мороз — 49 градусов. Если же считать по местной шкале жесткости, то есть учитывать и скорость ветра, то мы очутились в морозном «аду», где температура воздуха составляла минус 55. Оленеводы сразу же пригласили нас в чум, и мы убедились, что значит печка и прямо-таки обжигающий чай.
У хозяев был медный чайник — мечта каждого оленевода. Хозяйка наливала нам чашку за чашкой, мы пили и блаженствовали. И еще раз поняли, почему зимой чай для оленеводов нечто святое. Когда прилетает вертолет, говорили они, сразу спрашиваем, доставили ли чай. Мы его ждем больше всего. Еще курить ждем. И хорошие новости ждем, тогда в чуме веселее.
«Однако здесь не скучно»
— И все-таки зимой в тундре, наверное, скучно? — спрашивали Чуприна. — Однообразно, только снег и снег вокруг.
Действительно, мы стояли среди тундры, и вокруг нас, как окинуть взглядом, лежала белая скатерть снегов, на которой торчали кое-где чахлые не то деревца, не то кустарники.
— Зачем скучно? — не понял нас Чуприн. — Идешь со стадом по тундре и видишь, какая она разная. В иных местах так интересно. Маленькие березки, как заячьи хвостики, а деревья побольше — рыжие, совсем как хвосты у лисиц. Зимой в тундре охотиться здорово. Летом рыбу лови. Осенью ягоды бери: голубику, бруснику, морошку. Всего в достатке для еды.
— Но летом много гнуса?
— Однако летом олешка идет к морю. Там воздух хороший, ветерок дует, мошку гонит. Очень хорошо гуляет олешка у моря. Мы как уходим со стадом в апреле, так до самого сентября, это у нас «летовкой» называется. Вокруг тундра без конца и края. Продукты на вертолете прилетают, свежее мясо бегает в стаде на четырех ногах. Много километров проходим по тундре, на одном месте стадо пасем две недели, иногда чуть больше, пока олешка не съест весь ягель. Места в тундре много, чистого воздуха много, корма для олешек хватает — зачем не любить тундру?
Умные олешки
— А в городах вы были? — интересуемся у Чуприна.
— Однако был, в самой Москве. Шибко большой и интересный город, там много работают голова и глаза. Всюду люди, машин много, шума много, всегда думать надо, как идти, как ехать. Как жить в большой Москве, думать обязательно. На Таймыре совсем проще: тундра, олешки и я. Очень дружно живем. Вот идем по тундре, по пути сопка. Я взбираюсь на нее, крикну олешкам — все стадо собирается рядом со мной. Смотрю вокруг — далеко видно и красиво очень. И олешки не уходят, все две тысячи здесь. Значит, им также хорошо. А я рад, что все стадо вместе, значит, неплохой пастух.
— Сидор Алексеевич, а вот на Таймыр пришло много разной техники, люди изучают недра, ищут полезные ископаемые. Не вредит ли это тундре?
Чуприн задумывается, на его лицо будто легла тень. По всему видно, что наш вопрос очень серьезный для него.
— Что людей и машин у нас много — это правильно, пусть берут из тундры то, что она может дать кроме олешек. Но когда в тундру приходит не хозяин, это худо. Вездеход или трактор пройдет — глубокий след остается, как большая рана. Много лет пройдет, двадцать, а то и тридцать, прежде чем на этом месте вырастет ягель. Таких следов, однако, в тундре много. Потому что молодой водитель часто плохой хозяин, едет по тундре где хочет и как хочет. Летом посмотришь — многие колеи, это все раны, от которых тундра долго болеет. Так нельзя. Даже олешка дикая ходит одними и теми тропами, бережет тундру. Олешка умный, он сам без нас понимает, что если плохо будет тундре, то и ему беда…
Коренной житель Таймыра, потомственный оленевод Сидор Чуприн своим практичным рассудком и чутким сердцем крепко унаследовал от предков все, что необходимо знать и соблюдать, живя в этом суровом краю. И всячески беречь тундру. Потому что, как выражается сам, она для коренных жителей — родной дом. А олени для самого Сидора Чуприна не просто стадо, а добрые и умные олешки, как он ласково их называет…
Минск—Таймыр—Минск
