В 1921 году бандиты давали за голову Миная Шмырева 800 рублей золотом, но он уцелел.В документах комиссии Академии наук СССР по истории Великой Отечественной войны хранится интереснейшая стенограмма разговора с Батькой Минаем, состоявшегося 6 сентября 1942 г. в Москве и записанного политруком-белорусом Иваном Шкадаревичем.
«Батька Минай в кожаной куртке, в сапогах. Он уже не молодой, но имеет твердую походку и зоркие глаза. Лицо у него строгое, говорит медленно, типичный белорус, покуривает трубку», — таким описал своего собеседника Шкадаревич.
Придя с Первой мировой в январе 1918‑го, Минай пошел в Красную армию осенью, «был на Польском фронте, потом на петлюровском», а в 1920 г. заболел тифом и получил двухмесячный отпуск. Дома его и братьев пытались пригласить к себе бандиты во главе с Григорием Емельяновым: «Ты дома не скоро поправишься, потому что у тебя питания нет, а у нас есть все что угодно, и масло, и сало, и хлеб, и водка, а у тебя дома ничего этого нет». Бандитов не смущало ни членство Шмырева в партии большевиков, ни то, что они незадолго до этого убили его отца. Он выбрал отряд по борьбе с бандитизмом и принялся решительно мстить. Бандиты схватили и убили его брата Михаила, прожившего с молодой женой всего три недели после свадьбы.
Самого Миная в 1921 г. многочисленная банда окружила в его родном доме. С чердака он бросил гранату и отстреливался, напугав нападавших, но тут заклинило винтовку. «Сосед наш, бандит, выскочил из дома с бутылкой в руках и стал ругать всю эту группу матерно, такие-то сволочи, 60 человек, одного испугались, давай дом зажжем! Я уже справился с винтовкой, выстрелил и попал ему в пах. Пуля около мочевого пузыря проскочила на сантиметр. Его бандиты подхватили и утащили с собой. Они рассеялись...» Бандиты после этого оценили его голову в 800 рублей золотом, но Шмырев уцелел.
Незадолго до войны случилась большая беда в семье: «В 1940 г. меня постигло несчастье с женой. Жена умерла, оставив четверых маленьких детей». 5 июля 1941 г. вдовец с четырьмя детьми был вызван в Суражский райком партии, ему было поручено «организовать отряд и начать работать». В райкоме выдали 10 винтовок, детей же «не дали возможности... отправить». Уже 12 июля партизаны Шмырева организованно ушли сражаться: «Завез я в лес и папирос, и муки, причем муки было очень много, тонн 60. То, что мне для отряда было нужно, я раздал населению, рабочим, по 25 килограммов на душу раздавал. Раздавал я кооперативную муку, потому что работники кооперации поубегали и все кинули».
До 10 октября 1941 г. Батька Минай и его отряд доставляли гитлеровцам значительные трудности. В беседе это прозвучало так: «За прошлое лето [1941 г.] нами было уничтожено десятка два-три мостов, 49 машин, 250 убитых немцев было на нашем счету и 1 генерал. Генерал этот ехал на машине, ребята обстреляли машину, сбили ее»...
Когда гитлеровцы распознали масштаб опасности, они с помощью местных предателей вышли на след партизан. Отряду удалось спастись практически без потерь, но над Шмыревым нависла смертельная опасность: «Когда 10 октября немцы напали на наш лагерь, то ищейки-собаки нашли мои дневники, которые были зарыты в лесу..., в которых велся учет каждого дня, учет того, что мы делали. Там были списки личного состава. Они нашли эти дневники и списки... 10‑го взяли списки, а 20‑го арестовали моих детишек..., в каждой деревне было несколько объявлений повешено о том, что если я не явлюсь, то дети мои будут расстреляны, если будет убит хоть один немец на территории Суражского района — дети мои будут расстреляны».
Два месяца с небольшой группой партизан Батька Минай скрывался в лесу, в конце декабря сначала кончилось продовольствие, потом — немецкая облава, почти все товарищи погибли. Шмырев спасся чудом. Почти весь январь 1942‑го скрывался в родной деревне. К 99‑летней маме регулярно приезжали с обысками, Минай Филиппович 6 дней прожил у соседа, 18 — у племянника, 8 — у тети. Самыми тревожными были первые дни, когда из соседской хаты он наблюдал за немцами, по два-три раза в день искавшими его у матери: «Минуты мне казались вечностью. Бывало, сидишь у окна, наблюдаешь, на дорогу смотришь. Думаешь, верно час прошел, а посмотришь на часы, прошло всего несколько минут».
В конце января 1942 г. к родной деревне близко подошли части Красной армии: образовались знаменитые Суражские ворота. Шмырев стал командиром Первой белорусской партизанской бригады. А в феврале нацистские изверги расстреляли четырех его ребятишек: младшему Мише не исполнилось и четырех лет. Жуткая расправа над детьми Батьки Миная стала одним из самых крайних проявлений гитлеровского геноцида на оккупированной советской территории. В сентябре 1942‑го несчастному отцу было трудно подбирать слова, говоря о недавней трагедии. Детей немец «все равно уничтожил бы, особенно если бы я явился. Он сделал бы так, как со многими делал: повесит прежде у тебя на глазах, а потом тебя... Но дело сейчас не в одних моих детях, дело идет о жизни всей страны и всего народа».
Именно с таким настроением Шмырев в сентябре 1942 г. направился в Кремль, где партизанских командиров дважды принимал Сталин. Минай Филиппович высказывался об увиденном восторженно, но при этом услышал и кое-что такое, что он уже довел до ума у себя в бригаде. Сталин «настолько понимает, что как будто бы он там был век с нами, как будто бы работал вместе с нами... Говорит спокойно так, вежливо, хорошо. Я такие-то орудия заменил бы на более легкоподвижные, которые более удобны для партизанских действий. Это как раз у меня уже давно сделано».
В свою бригаду после этой московской беседы Батька Минай уже не вернулся, его оставили работать в Центральном штабе партизанского движения. У него была интересная послевоенная судьба, но больше никому он не рассказывал так откровенно о своей жизни, как политруку Шкадаревичу в 1942‑м.
Юрий Борисенок
Константин Дроздов
rodina2001@mail.ru
