Недавно в «СБ» под рубрикой «Этот день в истории» промелькнуло краткое сообщение: исполнилось 280 лет со дня рождения последнего великого князя ВКЛ и короля Польши Станислава Августа Понятовского. В 1764 году он вступил на престол, от которого его заставили отречься на Гродненском сейме 1795 года. Последние годы жизни Понятовского прошли в одиночестве и изгнании — в Петербурге, где он и умер 12 февраля 1798 года.
Несколько бесстрастных строк сразу породили во мне размышления. Так вошел Станислав Август в историю вообще и белорусскую в частности со знаком плюс или со знаком минус? Ведь многие исследователи до сих пор не могут простить королю, что его путь к престолу «лежал через спальню Екатерины II» и что его правление привело к трем разделам Речи Посполитой. И тут мне показалось, что упреки порождены заданно–стандартным подходом, когда исходят из того, что он должен быть таким же, как и все другие европейские монархи XVIII века. А Понятовский был исключением из правил, как и вся Беларусь того времени. Кстати, если мысленно перелистать историю, то только один король — Станислав Август — среди монарших особ имеет право называться нашим соотечественником, так как место рождения коронованного в Новогрудке Миндовга еще точно не установлено.
Здешний
В белорусском языке русскому «здешний» аналогично слово «тутэйшы», имеющее несколько значений. Это не только местный по рождению или проживанию. Целые столетия оно заменяло нашим предкам этноним «белорусский».
Вспомним историю Речи Посполитой. Многие короли этой державы родились даже не на ее территории — то во Франции, то в Швеции, то в Саксонии. И уже, как правило, в столицах. В родстве с ними состояла чуть ли не вся венценосная Европа. Место же рождения Станислава Августа — мало кому известное местечко (теперь деревня) Волчин нынешнего Каменецкого района Брестской области. И его предки происходили не из королей или хотя бы князей, как Ягеллоны, а из местных родов Понятовских и Чарторыйских, то есть шляхетского третьего сословия. Недаром Кароль Радзивилл Пане Коханку считал их выскочками, а Станислава Августа (до престола — Антония) — недостойным конкурентом: все–таки радзивилловский род был княжеским.
В 1971 году, во время трехмесячной поисковой командировки в Польшу, в Библиотеке Чарторыйских в Кракове мне попалась на глаза рукопись путевого дневника (диариуша), который в 1784 году, во время путешествия Станислава Августа из Беловежской пущи на заседания Гродненского сейма, велся уроженцем Пинщины, выдающимся историком, поэтом–классицистом и епископом Адамом Нарушевичем. Кортеж добирался до цели кружным путем — через Полесье и Несвиж. Странность эта объяснялась просто: королю надо было, наконец, примириться со своим антагонистом, а значит, и противником Екатерины II — Каролем Радзивиллом. И вот из диариуша я узнаю, что везде на Пинщине короля Речи Посполитой встречали надписями на... четырех языках: польском, латинском, русинском и еврейском. Более того, в местечке Дубой местный священник посчитал необходимым написать, а «одна девушка из службы, переодетая крестьянкой» — продекламировать приветственное стихотворение на том же русинском, т.е. несколько архаизированном и «полесьезированном» белорусском языке, которое заканчивалось словами:
Обач наш край, обач твоi слугi,
Мы будем жычыцi век тобе длугi,
Помогай, Божэ, i дорога шчэслiва,
Куды замыслiв, королевска мосць мiлосцiва.
Как видим, полешукам было ведомо, что король знает их язык, отличный от польского, и воспримет стихотворение на нем как нечто здешнее, свое.
Униженный
Дальше — больше. Оказывается, и сам король тоже хотел выглядеть «своим». Он тоже владел «русчизной» и посчитал для себя необходимым обратиться на ней к Радзивиллу во вступительном тосте:
Пане гаспадару, каж вiна дацi,
Штоб усё добра йшло в твоей новой хаце!
Древний белорусский язык в его высокой, торжественной модификации прозвучал во время визита в Несвиж еще не раз. И это отнюдь не воспринималось как некое, еще одно из многочисленных и тщательно продуманных, унижение королевского достоинства. Эти унижения начались еще на подъезде к замку. Первыми на пути стояли скромные деревянные врата, у которых, толпясь, монотонно и жалостливо дудели крестьяне, а надпись сверху гласила, что именно так хотел, чтобы его встретили, сам король. Затем возвышалась по–барочному разукрашенная золотом и серебром «брама», возле которой звучно играл великолепный янычарский оркестр, а надпись теперь утверждала, что именно так встречает гостей сам Радзивилл!
На второй день еще более унизительно королю было смотреть на запасы золота и серебра в несвижской сокровищнице. Ведь их владетель был в разы богаче монарха. Другой наш соотечественник с Брестчины, Юлиан Немцевич, утверждает, что Пане Коханку принадлежало около пяти тысяч деревень и более тысячи городов и местечек, дававших в год 40 миллионов злотых дохода. Другие авторы определяют сумму дохода в баснословных 200 миллионов. Не менее двух миллионов из них пошло на многодневные угощения в Несвиже, где только в замке одновременно садились за стол вместе с королем несколько тысяч человек. Но Станислав Август терпел все: ведь на карту ставились интересы государства. Преодолевался антагонизм, уже приведший к первому разделу страны и угрожающий новыми. Он только вежливо и виновато улыбался, раздавая направо и налево чины, медали и табакерки со своим портретом.
И тогда, после прочтения диариуша, мне впервые стало обидно за Станислава Августа, за его бессилие. Ведь действительным королем в стране являлся не он, а хозяин замка. Кароль Радзивилл. Речью Посполитой правили магнаты. Пресловутая «шляхетская вольница» как раз и довела Речь Посполитую, этот колосс на глиняных ногах, до трех разделов, до длительного небытия. Но неужели королю такая анархия нравилась и он не пытался изменить жизнь?
Умеренный реформатор
В свое время нарушевичевский диариуш, а в прошлом году солидные монографии о Понятовском Леонида Нестерчука и профессора Лондонского университета, праправнука Магдалены Радзивилл Адама Замойского, по–моему, убедительно доказали, что такая магнатская и, шире, шляхетская вседозволенность (подумать только: по праву liberum veto, одним голосом, можно было не только «провалить» выборы короля, но и сорвать само заседание сейма!) Станиславу Августу отнюдь не нравилась. Как раз с реформ он и начал свое правление. Уже на выборном заседании сейма были предоставлены льготы городам и горожанам, упорядочены армия, казна и суд, установлена пошлина, ограничившая своевластие магнатов. Скоро чрезвычайный сейм ввел наказание смертью за убийство крепостного крестьянина. Однако магнаты встретили такие преобразования в штыки и при активном участии Кароля Радзивилла создали антикоролевскую Барскую конфедерацию, заставившую Екатерину II ввести в Речь Посполитую свои войска, что активизировало захватнические действия Пруссии и Австро–Венгрии. Королю приходилось лавировать, примиряться с Радзивиллами. И только во время принятия Конституции 3 мая и восстания Тадеуша Костюшко он, воодушевленный общим подъемом, дважды давал слово, что будет с народом.
Просветитель и меценат
Что поделать, если Станислав Август не обладал такой борцовской харизмой, как Тадеуш Костюшко, настойчивостью и последовательностью, как реформаторы Матей Бутримович в Пинске (это к нему приезжал король в 1784 году на Полесье, чтобы посмотреть новую систему каналов и трактов через болота) и Иоахим Хрептович в Щорсах около Новогрудка. Зато он был силен как просветитель, как последователь французских философов, наконец, как меценат. Его правление было признано целой эпохой, «станиславовскими временами». Это при Станиславе Августе в Речи Посполитой создали Эдукационную комиссию — первое в Европе министерство образования. Не было бы ее — не воссоздался бы в 1803 году знаменитый Виленский университет, иным пришел бы в литературу Мицкевич. А Речь Посполитая, очевидно, не имела бы духовных сил, чтобы в начале ХХ века возродиться. После трех разделов и поражения трех восстаний.
Влюбчивый и несчастный
Наконец, как быть с упреками Станиславу Августу за его романтическую связь с Екатериной II в 1755 — 1758 годах? А никак. Факты свидетельствуют (почитайте книгу Леонида Нестерчука), что это была бескорыстная любовь свободного человека, еще не монарха, а посланника, в итоге которой на свет появилась дочь Анна, вскоре умершая. Намерения Понятовского были самые серьезные. Королем он хотел стать, чтобы Екатерина II вышла за него замуж. Думается мне, что, если бы не петербургский роман, разделы Речи Посполитой наступили бы гораздо раньше и инициатором их оказалась бы Пруссия. Что же касается самого Станислава Августа, то поклонниц у него потом хватало. Но в отличие от других монархов он, верный первой любви, семью не создал, новую династию не начал. Умер одиноким и, как ему предсказали еще при рождении, несчастным. Похоронили его в петербургском костеле Святой Екатерины.
Злой рок преследовал короля и после смерти. Советская власть была готова вернуть его прах в Польшу. Но вдруг воспротивился Юзеф Пилсудский, недолюбливавший Станислава Августа. Наконец в дело вмешался сам Сталин. В 1938 году по его решению прах перевезли и перезахоронили в волчинском костеле на Брестчине в Каменецком районе. Только в 1988 году стараниями белорусского и польского министерств культуры прах перевезен в Варшаву.
История сформировала Станислава Августа Понятовского, личность во многом трагическую, таким, каким он смог стать в свое противоречивое и переломное время. Для своей страны, в том числе и для белорусских земель, он сделал немало полезного, правда, часто это было все же не то, чего от него ожидали и требовали...
