– Алексей, у нас почему-то считается, что классическая музыка – удел пожилой аудитории. Как думаете, чем можно привлечь в залы молодежь?
– В первую очередь любой продукт должен быть привлекательным. И у музыки в этом плане есть преимущество. Она доступна всем. Просто нужно прийти и послушать. Другое дело – куда прийти и что именно послушать. Гениальная статья была недавно в журнале Strad – о том, что в Германии больше людей ходит на концерты классической музыки, чем на футбол.
– Кстати, сама видела однажды в Берлинской филармонии каких-то панков с волосами, выкрашенными в кислотные цвета, – но они сидели и слушали!
– Значит, это часть немецкой культуры. В белорусской подобного, видимо, нет.
– Но можно же как-то воспитать, наверное?
– В советские годы пытались. В Минск приезжали все известные музыканты. Я даже был на концерте Святослава Рихтера в трехлетнем возрасте. Сам не помню, мама рассказывала. Ничего не может быть лучшим для образования слушателей, чем выступления музыкантов уровня Рихтера, Ростроповича, Ойстраха. Публика здесь взыскательная, и когда выступаю дома, это всегда большая ответственность.
– У вас не было желания себя попробовать в других жанрах, неакадемических?
– В студенческие годы я много экспериментировал с разными стилями. Если исполняется классическая музыка, то здесь виолончель может изобразить все что угодно. Но я не считаю, допустим, что это джазовый инструмент, хотя и не скажу, что нельзя играть джаз на виолончели – можно, и получится интересно. Возможно сделать все, а стоит ли?
– Сейчас очень популярно искать новые формы, краски…
– Никогда не жалели, что пошли путем музыканта? У вас были варианты, чем заняться?
– В моей профессии множество ответвлений: можно стать композитором, дирижером, преподавателем-теоретиком, учителем истории музыки… И во всех этих направлениях я обучался.
– Вы ведь очень рано уехали учиться за рубеж, в подростковом возрасте?
– Мне было 15, когда поехал в Германию, потом в 18 – в Лондон. Какая разница, где заниматься, дома или за границей?
– В 15 лет мамы еще гладят своим сыновьям рубашки. Кто о вас заботился?
– Мы жили в семье, где нас кормили и присматривали. Единственное, что от нас требовалось – сидеть и заниматься по семь часов в день. И три раза в неделю были уроки по специальности. Но я не остался в Германии, а поехал в Лондон.
– По-моему, отчаянная храбрость нужна, чтобы вот так взять и шагнуть в неизвестность, не имея никакой поддержки.
– Конечно, тяжело пришлось. Без языка, без опыта, без денег, друзей и знакомых… Но опять-таки у меня была конкретная цель – сделать из себя музыканта. И я пытался этого придерживаться и не сворачивать с пути. Хотя было много искушений. Очень сложно одному в период, когда психика еще неустойчивая. Если выбора нет, то жить легко – ты идешь по одной дорожке. А так – каждый день мы что-то выбираем. Ехать на конкурс или не ехать, бросать виолончель – не бросать.
– То есть все-таки были мысли все бросить?
– Нет. Но не всегда хватает энергии, которая позволяет работать безотказно. Иногда люди расслабляются и делают себе поблажки. А в нашей профессии так нельзя. Хотя, конечно, нужно балансировать и уметь отдыхать.
– А как вы отдыхаете?
– Музыкальное образование очень узконаправленное, поэтому мне нравится получать информацию другого рода. Смотрю фильмы, слушаю музыку, но мне в то же время интересна, например, экономика. Сейчас добираю знания в разных направлениях – от физики до психологии.
ovsepyan@sb.by
Фото Юрия МОЗОЛЕВСКОГО, из личного архива Алексея Киселева
