Недавно прочитала в одной из статей Адама Мальдиса о том, что Якуб Колас и Адам Мицкевич — из одного рода, начавшегося от белорусского крестьянина Митьки.
Как говорил Воланд в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», «причудливо тасуется колода». «Порода!» — глубокомысленно произносил тот же персонаж. В роду у Якуба Коласа и еще один известный деятель белорусской культуры, его дядя по матери, правда, по возрасту чуть младше племянника, — Язеп Лесик, ученый, академик, просветитель... Кстати, даже если поставить рядом их портреты — Язепа Лесика и Якуба Коласа, — удивительное сходство заметно...
Родом из Николаевщины
Язеп Лесик был младшим из семи братьев. Поэтому его особенно любили и баловали. Старший брат Антон окончил учительскую семинарию, то есть в доме имелись книги и уважительное отношение к образованности. Неудивительно, что Язеп вырос смелым, любознательным, способным к самостоятельному мышлению. Именно таких и ждут настоящие испытания... Первое случилось, когда Язепа «срезали» на экзаменах в Несвижскую учительскую семинарию. Старший брат, Антон, считал себя виновником неудачи брата, поскольку успел «засветиться» как неблагонадежный: инспектор из Минска, проверявший его школу, записал в классном журнале: «Настаўнiк не толькi не папраўляў вучняў, калi яны гаварылi па–беларуску, але i сам гаварыў па–беларуску, як, прыкладам: «пяць», «чытаць», «хадзiць» i г.д.».
Пришлось Язепу поступать в Молодечненскую семинарию. Поступил–то легко, а вот с дисциплиной оказалось трудно... Со второго курса слишком бойкого семинариста отчислили. Вернулся в родную Николаевщину. Родители были в панике: что делать с любимцем? К сельской работе не приучен... Планировалось, что «в люди выйдет»... А теперь куда?
Но опять выручил старший брат, который к тому времени работал учителем в Новгороде–Северском. И через положенное время Язеп оказался с дипломом новгород–северского училища, потом получил удостоверение народного учителя...
Революция зовет
Итак, Язепу 20 лет. Он работает учителем в поселке Гремяч Новгород–Северского уезда. Это на территории нынешней Украины, но местные крестьяне разговаривают на белорусском языке. А молодой учитель «разводит пропаганду», устраивает чтения нелегальной литературы. На дворе — 1905 год. Властям не до церемоний с подозрительными лицами. И Язеп оказывается в тюрьме.
Режим был не очень строгий, арестантам с воли носили еду, книги... А крестьяне Гремяча между тем составляли план, как вызволить своего учителя. Собирались прийти всем миром под стены тюрьмы, устроить митинг... Поскольку митинги в то время чаще всего кончались стрельбой, наверное, к счастью, что акция не состоялась.
Мать Язепа, узнав, что сын в тюрьме, сильно горевала. В Николаевщине «тюремщиков» отроду не бывало. Даже хаты на замок никто не закрывал... От несчастья сердце старой крестьянки не выдержало...
А Язепа Лесика везут в недалекий Стародуб на Черниговщине, где должен был состояться суд. Ему удается бежать.
Однако убежать — полдела, а куда деваться дальше? Видимо, серьезных связей с революционными организациями у юноши не было, потому что он рассчитывает в основном на помощь родни. Денег нет, паспорта нет... Братья помогают как могут. Язеп два года живет у брата, который работает начальником станции Красновка на Украине. Занимается в основном тем, что читает книги, привезенные из Петербурга, до тех пор, пока к подозрительному молодому человеку без определенных занятий не стали присматриваться местные жандармы. Пришлось перебираться к другому брату, опять в Новгород–Северский. Но этот брат тоже не в лучшем положении, крестьяне выбрали его депутатом в Думу, в результате он уволен с должности учителя, находится под надзором... Спрятать нелегального «гостя» в таких условиях тяжело. И Язепа снова арестовывают, на этот раз приговаривая к бессрочной ссылке в Сибирь.
Сибирские университеты
Наверное, человек с более слабым характером мог сломаться... Но Язеп, как вы уже догадались, к таким не относится. Он продолжает делать то же, что делал в новгород–северской тюрьме, на станции Красновка, в родительском доме и в учительской семинарии — читать и заниматься самообразованием. В Сибири появились друзья — такие же «политические»... С одним из них, белорусским поэтом Алесем Гаруном, Язепа связала настоящая дружба. Живя в Сибири, подрабатывая, как придется, Язеп сотрудничает с виленской «Нашай нiвай», переписывается с белорусскими писателями и научными деятелями. Пытается организовать школу и учить детей...
Только после Февральской революции Лесик смог вернуться в родную Беларусь.
Новая власть, вечная любовь
На родину вернулся уже не начинающий публицист и не безработный учитель — политический деятель и языковед, завоевавший немалый авторитет. Лесик вступает в Белорусскую социалистическую громаду, редактирует газету «Вольная Беларусь», входит в Раду БНР... И встречает свою любовь — Ванду Левицкую, дочь писателя Ядвигина Ш. Ванда работала в комитете помощи беженцам вместе с Зоськой Верас, была сотрудницей редакции «Вольная Беларусь». У них с Язепом оказалось много общего... В том числе — преданная любовь к Беларуси. Лесик, получивший образование фактически самостоятельно, пишет учебники и научные труды по белорусскому языку, читает лекции. Однажды он скажет брату: «Калi я праходжу па вулiцах Менску i чую беларускую мову, то слухаю яе, як музыку».
Его арестовали сразу после установления советской власти... Академик Игнатовский тогда сказал: «Если посадите Лесика, сажайте и меня». Сохранились свидетельства того, как Язеп Лесик читал свою первую лекцию в педтехникуме после того, как его выпустили из ЧК. Студенты ожидали его с огромным волнением, усадили в кресло, стали качать... Руководил чествованием молодой поэт Андрей Александрович. В будущем крупный литературный функционер, он напишет поэму «Тени на солнце», в которой среди прочих «нацдемов» упоминает и Язепа Лесика... А потом и сам Александрович погибнет между шестеренок репрессивной машины.
А Лесик сделал первый перевод на белорусский язык «Коммунистического манифеста» — это было актуально, в это верилось...
Семью Ванды Левицкой раскулачили. Двоих младших братьев вывезли в Сибирь. Мать поселилась у Лесиков. Атмосфера подозрительности проникала везде... Однажды на лекции в педтехникуме Лесик привел как пример употребления слова «апанаваць» народное выражение «Апанавалi чэрцi святое месца». Тут же поднялся бдительный студент: «Дзядзька Лесiк! Якiя чэрцi i якое святое месца вы маеце на ўвазе?» Бедный лектор не на шутку испугался...
Кстати, Лесика никто не называл «товарищем». Все так и обращались — традиционно по–белорусски «дзядзька».
Дом Лесика находился неподалеку от минского дома Якуба Коласа. Дядю и племянника нередко можно было видеть прогуливающимися вместе по Госпитальной улице. Наверное, обсуждали они и подробности времени.
В следующий раз Лесика арестовали в 1930 году, когда он отправился на лечение в Мацесту. Был привезен в Минск и без суда отправлен в ссылку. В дом на Госпитальной тут же вселили других людей, семья — Ванда с детьми и матерью — оказалась в одной проходной комнатке... Дочь Алеся вспоминала, как в школе раздавали материальную помощь бедным семьям и как она тянула руку, мечтая получить талон на новые башмаки. А учительница подошла, опустила ее руку и горько сказала: «Тебе все равно не дадут».
Вскоре семья в полном составе жила в российской глубинке, в Камышине. Только сына Юрку на год оставили в Минске — его приютила семья Якуба Коласа. Учились говорить по–русски, получили работу. А там и ссылка кончилась. Вот только вернуться в Беларусь не разрешили.
Последний арест
Неблагонадежная семья моталась по России. На работу не брали. Пережили голод в Поволжье, тиф... Наконец Лесику удалось устроиться преподавателем в Аткарске. Здесь он написал свою последнюю научную работу — учебник по русскому языку для педучилищ. Наступил 1938 год. Ночью семья проснулась от страшного грохота — в дверь ворвалось четверо. Начался обыск...
Лесика увезли в Саратов. Ни свиданий, ни передач на этот раз не было. Только через добрых людей удавалось передавать весточки родным. «Хвароба мая невылечная», «Болей да вас не вярнуся»... И — «Жывiце далей без мяне».
Он умер в Саратовской тюрьме в 1940 году. Родным сказали — от туберкулеза. Возможно, кое–что прояснит такой факт. Когда Ванде Левицкой отдали вещи мужа, то кожаные предметы оказались сгнившими. В каких же условиях находился академик?
Алеся с сестрой Люцией навестила Минск в 1941 году. Их тепло приняли семьи Купалы и Коласа — кстати, Купала был крестным детей Лесика. Жена Купалы, тетя Владя, водила девочек в театр на спектакль «Кремлевские куранты»... И тут началась война, бомбежки. На третий день войны они ушли из города.
Ванда Левицкая приехала в Минск в 1955 году. Все от нее шарахались... Только та же тетя Влада приветила, обняла со слезами на глазах... В Беларуси семье Лесика так и не удалось пожить. Ванда Левицкая умерла в 1968 году. Незадолго до смерти она написала подруге Зоське Верас: «Наша пакаленне зрабiла сваю справу. Заплацiла хто чым мог — моладасцю, дабрабытам, здароўем. А шмат хто — мукамi i кроўю, жыццём. Мабыць, так трэба — усё добрае не радзiцца без ахвяр... Асабiста я думаю, што жыццё i сiлы нашы былi аддадзены ў той час, калi былi патрэбны i калi яны ў нас былi. Няхай цяпер працуюць маладыя. У iх сiлы, асвета, навука — i няхай працуюць так, як патрабуе час i яго патрабаваннi».
Язепа Лесика реабилитировали в 1988–м — «з прычыны адсутнасцi складу злачынства».
