1939 год. Слоним. Западная Белоруссия только что присоединилась к БССР. Наконец–то разделенные границей родственники и друзья могут встретиться, съездить друг к другу в гости.
К маленькому домику над рекой Щара, похожему на будку станционного смотрителя, блестя черными лакированными боками подъезжает автомобиль. Приехавший на нем человек в дорогом черном пальто, с голубым галстуком, в серой шляпе, бросился к вышедшему из домика хозяину, своему давнему другу еще по «Нашай нiве». Как постарел... Поседел... Само собой вырвалось:
— Якi ж ты, Гальяш, бландзiн зрабiўся!
Хозяин улыбнулся:
— У Савецкiм Саюзе не сiвеюць!
Элегантно одетый гость обвел взглядом бедное жилье, непритязательный вид старого друга.
— Ну як жывеш, Гальяш?
— Бульба ёсць, запалка ёсць — вось так i жыву. Ну а ты?
— Вось як прыедзеш да мяне ў госцi, тады пабачыш. Выбачай, я спецыяльна ехаў з Беластока, каб цябе пабачыць. А сёння ўвечары мушу быць яшчэ на мiтынгу ў Мiнску.
О чем они говорили далее, история уже не сохранила. Поделиться было чем. И тому и другому довелось хлебнуть лиха. Хотя теперь положение у них было очень разное. Гость — народный поэт Беларуси Янка Купала, фигура важная для новой власти, хозяин — Илья Левкович, известный как поэт Гальяш Левчик, бывший чертежник варшавского магистрата, на карьеру при новой власти даже не рассчитывал. Он — человек глубоко верующий, не отказавшийся от возрожденческих идеалов «нашенивского» времени. И в Варшаве его деятельность в белорусском кружке, собирание белорусского архива вызывает только подозрения и нападки, и здесь, в уже советском Слониме, он «на отшибе»... Да и немолод он, скоро шестьдесят, куда уж встраиваться в пролетарскую поэзию...
Впрочем, Гальяшу Левчику все же повезло — его не затронула репрессивная машина. А то ведь мог разделить судьбу других «западников» — Владимира Жилки, Бронислава Тарашкевича, встретивших на «советской стороне», куда так стремились, подозрения, арест и мучительную смерть.
Рождение Белорусского Чижика
А началось все с того, что бедный крестьянин Михаил Левкович из деревни Шайпяки приехал в Слоним искать работу. Там в 1880–м и родился его сын Илья Левкович. Окончил церковно–приходскую школу, затем — уездную, в 16 лет устроился писарем к мировому судье, затем — к землемеру. В 1904–м приехал в Варшаву. Нашлась работа — чертежником в магистрате, параллельно были лекции в школе искусств.
Через несколько лет в газете «Наша нiва» появляются тексты Гальяша Левчика. Он активно включается в «белорусскую работу». В 1912 году выходит сборник «Чыжык Беларускi». Любопытно, что стихотворение из него «Хто адрокся сваiх, Хто стыдацца нас стаў I прылiп да чужых, — Каб ён свету не знаў!..» белорусские партизаны Великой Отечественной распространяли на листовках и в подпольных изданиях как партизанский фольклор.
Но до конца жизни Левчику будет суждено жить в Варшаве.
Варшавский кружок
Гальяш не забывает родной Слоним, приезжает туда... Но и в Варшаве думает о белорусском деле. Зоська Верас вспоминает, что о «Варшаўскiм гуртку» белорусов более всего заботился Гальяш Левчик. Каждый день встречались в «белорусской» столовой, каждое воскресенье ездили в гости к семье Столыгвов, которые жили под Варшавой. А еще Левчик собирал архив белорусской истории и литературы — ведь он и Ивану Луцкевичу помогал создавать знаменитый белорусский музей в Вильно. Вот как описывают его квартиру: «Уявеце сабе пакой большых памераў, сцены якога даслоўна ад падлогi да столi пакрыты рознага роду кнiжкамi, часапiсамi i iншым падобным матэрыялам, многае з якога ўжо тады прадстаўляла сабою рэдкасць. З прычыны адсутнасцi месца, iншыя рэчы нацыянальнага значэння былi папрычэплiваны i прымацованыя да столi. Тое, што не змяшчалася на сценах, займала сабою падлогу, пакiдаючы гэтулькi яшчэ месца, каб зьмясцiлася ложка з маленькiм столiкам i сякi такi праход для аднаго чалавека».
Левчик был личностью разносторонней. Писал музыку, стихи, рисовал, интересовался теологией и философией, составлял духовные песенники, много переводил... Любил петь под гитару сочиненную песню:
Надыйдзе час, што людзкi род
Змагацца з цемрай будзе рад:
Багату веду будзе мець,
Зазiхацiць яго пагляд.
Его описывают как веселого кудрявого человека с живыми глазами, очень отзывчивого и доброго. Зоська Верас вспоминает, как Левчик заботился о ней, когда она приехала в Варшаву, помог ее больному отцу. Но поэзия Левчика печальна. Как пишет литературовед Владимир Колесник: «Патыхае жалобай, матывы гэтыя сiмвалiзуюць разлад лiрычнага героя, «малога чалавека», з вялiзным i чужым светам уцiску, крыўды i зла».
«Мне трэба умярцi — я жыў яшчэ так мала...
Мне трэба умярцi, а ў полi ўжо вясна!
Ужо пагода снег i лёд зусюль сагнала,
I радасна ў свет расходзiцца яна» — это стихотворение, посвященное Сергею Полуяну, стало известной песней.
В 1920 году, к своему 40–летию, Гальяш Левчик подготовил к печати 5 книг, среди них — сборник лирики «Беларускi жаўранак», сборник триолетов восточнославянской мудрости «Мудра прыгаворка — салодка i горка», сатирическая книга стихотворных памфлетов «Камплект дзеячоў», а также перевод поэмы Адама Мицкевича «Дзяды». Кстати, по «Дзядам» Левчик писал киносценарий, который собирался послать в Америку.
Но издавать это было негде. И впоследствии многие рукописи исчезли.
Женитьба по объявлению
У Левчика хранилась цветная фотография, на которой был изображен он сам с красивой девушкой. Это была его первая и самая большая любовь. Но — не сложилось... Ему было 33, ей — 21... Да и социальное положение разное. Только в 40 с лишним лет Гальяш решился на женитьбу... Но состоялась она странным образом.
В 1932 году в одной варшавской газете было опубликовано обращение редактора к читателям. В нем рассказывалась трогательная история: в Слонимском уезде живет девушка, наделенная литературным талантом. Она написала повесть по мотивам белорусской жизни. Но издать не может, поскольку некому отредактировать и нет средств на издание. Редактор обращался к читателям с призывом поддержать талантливую провинциалку, причем были указаны ее имя и адрес.
Девушку звали Зося.
Гальяш Левчик был очень тронут этой историей. Конечно, ему сразу вообразилась поэтичная красавица с родственной душой. Особенно радовало, что девушка интересовалась жизнью белорусов. Левчик написал Зосе, получил ответ... И вскоре состоялось первое свидание...
Реальность оказалась не столь поэтической. Зося не так молода — за 30, истерична и не слишком заинтересована в белорусском вопросе. С одной стороны, все же возникла прочная связь, с другой — Гальяша пугает «анормальное» поведение начинающей писательницы, ее вздорный характер. Но он жалел свою новую знакомую, надеялся найти в ее лице помощницу.
И женился на ней.
Через год его друг Ян Петровский получил письмо, в котором Гальяш писал: «Ты прыпамiнаеш мамэнт, што мог бы ты мне адрадзiць маё жанiнства, але гэта было б немагчыма, таму што анi ты, анi я яе не зналi, нi яе характару, нi здароўя, анi таго, што яна ёсць тыпам фаталiсткi — хворым, кволым i збочаным умыслова... Пэўна, што i я, каб ведаў згары што будзе, — пэўна, што, не гледзячы нават на спачуццё да ейнага няшчасця i спагадання ёй, — не згадзiўся б нiколi на ахвяру свайго добрага становiшча духовага, на сваю пазiцыю ў беларускiм грамадстве i на пашану, якою дорыць мяне гэтае грамадзтва... бо гэта было б учынена для кабеты невялiкае цаны...»
Зося превращает жизнь мужа в ад. Он все чаще ездит в родной Слоним, живет в маленьком домике на берегу Щары... Чтобы не быть вместе, супруги меняются местами: она — в Слоним, он — в Варшаву, и назад... Зося знает слабости мужа, умеет его разжалобить своими несчастьями: «Дрэнна прыняў мяне Слонiм i тваё памешканне, проста чула панiчны страх перад Слонiмам, што спаткае мяне нешта страшэннае i не памылiлася я — калi бегла я па апошнi пакунак, нехта з абслугi цягнiку падаваў праз вакно вагону кош хлапцу i здарылася, што я праходзiла каля iх, як кош гэты сарваўся i ўпаў мне на галаву. Я ўпала, у вачох пацямнела, людзi паднялi мяне...» Конечно, это «небесная кара», и Зося просит прощения, уверяет, что изменит свое поведение, будет «верной, как собака...»
А потом снова приводит в дом знакомых, которые угрожают немолодому хозяину...
Версия
Когда начались военные события, Левчик был в Слониме. Он отправляется в Варшаву. Там — жена, к тому же от магистрата Гальяш получал пенсию, которая была единственным источником существования. А жена из Варшавы отправляется в Слоним к мужу. В дороге Левковичи разминулись. А когда Левчик пришел к своему дому, дверь открыл незнакомый мужчина. В квартире жили другие люди, и бывшего хозяина в дом не пустили. Петровский думал, что Зося, предположив, что муж сгинул в военных вихрях, продала квартиру людям, которые понятия не имели о прежнем жильце, а «ненужные вещи», принадлежавшие ему, выбросили... Но, возможно, архив где–то и сохранился...
Гальяш Левчик умер в Варшаве в 1944–м. Ему было 64 года. Но ни обстоятельства смерти, ни место захоронения неизвестны. Он страдал от болезни печени, скорее всего, она и свела его в могилу. Его жену, по некоторым сведениям, расстреляли немцы в Слониме в 1942–м.
В 1980 году, к 100–летию Гальяша Левчика, была издана книга избранных произведений «Доля и хлеб».
