Его рассказы, а также замечательная повесть «Соловей» и сказка «Сярэбраная табакерка» входят в школьную программу... Змитрок Бядуля, в действительности — Самуил Плавник, пользовался огромным авторитетом. Но у каждого классика есть еще и «живой» облик... Ян Скрыган так вспоминает о своих встречах с семьей Плавников: «Часам я бачыў Вас разам з Мар’яй Iсакаўнай i доўга глядзеў Вам услед, бо ў Вашай лучнасцi было нешта не зусiм звычайнае: яна была высокая, стройная, прыгожая нейкаю нетутэйшаю, як бы пужлiваю прыгажосцю, i нястрымна iмклiвая. Пра ваша рамантычнае, як бы нетутэйшае каханне i сямейную ладнасць хадзiлi прыгожыя чуткi, i гэта яшчэ больш вылучала Вас з агульнай прывычнасцi».
Семья Змитрока Бядули действительно была дружной... Мы встретились с сыном писателя Ефимом Самуиловичем Плавником в Белорусском поэтическом театре одного актера «Зьнiч», в котором идет спектакль «Пяюць начлежнiкi» по произведениям Змитрока Бядули.
— В биографиях отца написано, что он вырос в бедной еврейской семье, даже не было своей хаты... Наверное, вы в школе тоже такую биографию учили, — улыбается Ефим Самуилович. — На самом деле у деда была большая изба–пятистенка в Посадце Логойского района. Дед был кузнецом, но не просто кузнецом — делал посуду. Сворачивал из медных и латунных листов. У него на полке, кроме Талмудов и других религиозных книг, стояли тома «Металлическое дело», «Геометрия», «Математика»... На стене висело большое изображение Иерусалима. Он сваривал изделия старинным методом... Не спаивал, как цыгане, такая посуда быстро разваливалась. Его изделия очень ценились. Расплачивались с ним обычно не деньгами, а продуктами, и в доме всего хватало. Его дети — трое сыновей и четыре дочери — получили начальное образование. Между старшей и младшей дочерьми разница в 25 лет. Семья была талантливая. Дядя Митя играл на многих инструментах, за два дня освоил фортепиано, когда его привезли в 1934 году к моей сестре. И меня тогда научил... Я в пять лет играл «Интернационал», «Сулико»... И «Лявониху». А поскольку мальчики в семье Плавников должны были играть на скрипке, меня тоже отдали учиться. И отец играл на скрипке, и дядя Израиль. Помню, как до войны на семейные праздники у нас собиралась родня вокруг большого стола. Мама с гордостью тащила меня к фортепиано. Помню маминых племянников и племянниц... Они, увы, погибли.
— Сколько лет вам было, когда умер ваш отец?
— Семь. Я хорошо помню его смерть. Это было в вагоне... На станции Уральск... Когда он умер, многие семьи белорусских писателей выгрузились и остались в Уральске, хотя должны были ехать в Алма–Ату. Отца хоронил витебский коласовский театр, который в это время там гастролировал. Обставили прощание по–театральному, гроб — на красном возвышении... Актеры читали произведения отца. Меня подтолкнули, чтобы я попрощался... Вдруг стало очень холодно, хотя осень была теплая.
— Как жилось в эвакуации?
— Поселились в здании театра вместе с другими семьями писателей. А ведь, кроме витебского, там находился и свердловский театр оперетты. Артистам, конечно, приходилось репетировать спектакли где–то по углам. Я посмотрел тогда, наверное, все оперетты из репертуара... Потом заболел малярией в тяжелой форме. Нужно было уезжать, менять климат. Это был конец войны, и маме сказали, что в Запорожье полно жилплощади. Мы туда и подались еще с несколькими семьями, добирались на открытых платформах. Там действительно оказалось свободное жилье. Потому что арестовали много местных жителей, замешанных в сотрудничестве с фашистами. Мы там прожили год, до освобождения Белоруссии.
— А после войны?
— Когда приехали в Минск, оказалось, все сгорело, наш дом превратился в руины. Жили у моей тети Рени, сестры отца. У нее были две крохотные комнатушки, которые ей помогла получить жена Янки Купалы.
— Семьи Бядули и Купалы дружили?
— Да, очень, особенно тетя Реня. Какое–то время она даже жила у Луцевичей. А когда родила первенца, дочь Валю, ее муж, военный, был в далекой командировке... И ее из роддома должен был забрать мой отец. Но его мать не могла смириться с тем, что по национальности муж тети Рени — русский. И сказала Змитроку: «Если ты заберешь ее из роддома, я уеду». Папа тогда побежал к Янке Купале. А поэт сказал: «В чем дело? Я сейчас возьму машину, жену, заедем за твоей сестрой, и она у нас будет жить». Вот и жила с дочерью у Янки Купалы, пока не вернулся ее муж. Тетя Реня прекрасно пела, ей надо было поступать в консерваторию. Она была подругой Александровской. Та поступила, а мой отец Рене сказал: «Не надо». У Змитрока Бядули был довольно домостроевский склад ума...
— А ведь по его прозе можно подумать, что он был феминистом!
— Конечно, он с трепетом и уважением относился к женщине... Но считал, что та обязательно должна выйти замуж и быть основой семьи, родить детей. Он выдал замуж всех своих сестер: Геню — за критика Чаржинского, Реню — за военного Ласко... Все Плавники были необыкновенно красивы. Только отцу «не повезло»! Тетя Геня еще до революции заняла первое место на конкурсе красоты в Минске. Максим Богданович говорил о ней: «Королева английская». С квартирой нам тоже помогла жена Купалы. Получили двухкомнатную, правда, на седьмом этаже без лифта. Вторая комната у нас никогда не пустовала. Там всегда жили те, кто возвращался из лагерей.
— А кто именно, помните?
— Не всех... Помню старика Цодика Долгопольского... Еще между двумя отсидками у нас жил писатель Борис Микулич, потом его чуть ли не из нашей квартиры и забрали... Я вообще удивляюсь, как мама ничего не боялась. Ведь у нас почти год нелегально жила жена расстрелянного поэта Изи Харика, отсидев в лагерях. Первое, о чем она, вернувшись, спросила мою маму: «Маша, где мои дети?» А их, когда родителей арестовали, в детский дом отдали. И с началом войны нацисты этих детей приспособили, чтобы переливать кровь своим раненым. Ребенка просто клали рядом с солдатом и переливали... Полностью... Не могу об этом говорить... Мама, конечно, ничего гостье не сказала... Та сама поняла. Жила у нас, пыталась прийти в себя. Изучала английский, училась играть на фортепиано. После войны из Германии было вывезено очень много инструментов, и их просто сбрасывали с товарных вагонов на вокзале. Кто хотел, тот и забирал. Вот мама и взяла пианино...
— Я читала, что брат Бядули, писатель Израиль Плавник, после допросов в НКВД сошел с ума, был помещен в психиатрическую лечебницу и там во время войны был убит гитлеровцами вместе с другими пациентами, которых не успели эвакуировать...
— Он был болен с детства. Теперь такое заболевание лечится — это когда организму не хватает каких–то микроэлементов и человек постоянно пребывает в депрессии. Изредка дяде приходилось ложиться в больницу, раз в два–три года. Когда пришли оккупанты, он как раз проходил лечение во второй Советской. Прибежали врачи, говорят: «Утекайте, кто может». Кто не смог — тех расстреляли... А то, что он сидел, правда. Все братья Плавники сидели. И Змитрок Бядуля тоже. Этого просто не могло не быть. Только об этом нельзя было говорить. Я знаю об отце от литератора Платнера. Он приехал сюда с семьей из Штатов, потому что был коммунист. А тут его сразу посадили как американского шпиона. Потом он вышел, и однажды ему из Польши прислали письмо, в котором спрашивали, правда ли, что Кузьма Чорный видел в тюремном коридоре Змитрока Бядулю? Кузьма Чорный к тому времени уже умер, переспросить было не у кого.
— А кто из писателей чаще приходил в гости?
— Я думаю, что дружить в то время боялись. Неизвестно, что с кем будет... Но отцу с друзьями редкостно повезло. Ими были Купала и Колас. Им всем нечего было делить.
— Могила Змитрока Бядули — в далеком Уральске... Никогда не шла речь, чтобы перезахоронить его в Беларуси?
— Говорилось. Я был бы рад, если бы так случилось. Отец не то что забыт, но мало печатается, переиздается. Нет музея Змитрока Бядули — только в Логойске, в школе № 1, в экспозиции писателей родом с Логойщины. Есть кое–что в музее истории белорусской литературы. Отцу долго припоминали, что он принимал активное участие в БНР. В его биографии в учебниках даже было написано: «Ён не адразу прыняў рэвалюцыю». Когда я был школьником и на уроке зачитывали эту фразу, одноклассники поворачивались в мою сторону и осуждающе смотрели: как же, мол, ты не смог с отцом разобраться?.. Вот в Уральске очень хороший музей Змитрока Бядули. Оттуда часто обращались в Беларусь за документами, и мама многое им передала. Рад, что одни из Узвышанских чтений в Белорусском государственном архиве–музее литературы и искусства были посвящены отцу, а в театре одного актера «Зьнiч» по его произведениям поставлен замечательный спектакль, на который я с удовольствием хожу. К 125–летию со дня рождения отца театр готовит вечер в филармонии, я тоже приму в нем участие. Он состоится 29 апреля, буду рад вас там видеть.
