В январе легендарному разведчику, почетному солдату Вооруженных Сил Республики Беларусь, кавалеру ордена Славы III степени, ордена Отечественной войны, автору книг «Увидеть Пруссию и… умереть: легендарная разведгруппа «Джек». Свидетельство оставшегося в живых» и «Последний из группы «Джек», а также сотен стихов исполнилось 95 лет.
Геннадий Юшкевич во время посещения Брестской крепости в октябре прошлого года.— Начало войны помните?
— Разве такое можно забыть? Жили мы на улице Шорной в Минске. Окончив шестой класс 17‑й средней школы и три курса музыкальной школы по классу виолончели, с нетерпением ждал своей смены в пионерлагере.
На 22 июня было назначено торжественное открытие Комсомольского озера. С друзьями мы к нему и собирались. 9 утра, ярко светит солнце, но в воздухе витает некая настороженность. Во дворе люди о чем-то шепчутся, вздыхают. Нам же радостно и весело. Подошел сосед Пейсахович и тихо сказал: «Война, дети…» Сразу же припомнили Чапаева. О трагедии, нависшей над страной, как-то не думалось. Никто не знал, что таится за этим словом.
23 июня загрохотали зенитки. Мама, собираясь на работу, сказала: «Вот уже и Минск бомбят». Это, наверное, и есть война, подумалось мне. Но по-настоящему же это узнал назавтра. Со стороны еврейского кладбища послышался отдаленный гул. Четким строем летели самолеты с желтыми кончиками крыльев. Насчитав 43, сбился. И разом свист, грохот, пожарище… Фашисты бомбили город весь день.Вечером 28 июня в Минск вошли первые танки с черными крестами на броне. Вместе с оккупацией начался и «новый порядок» — аресты и казни. На улицах Минска появились виселицы.
Так закончилось мое счастливое детство. И теперь я четко понимал, что война — это смерть и насилие.
— А что родители?
— Мама, Елизавета Константиновна Хацкевич, была балериной. Жила и танцевала в Крыму, в Воронцовском дворце. После Гражданской войны, спасаясь от голода, переехала со своей семьей в Белоруссию, где и познакомилась с отцом.
В предвоенные годы работала в наркомате просвещения помощницей наркома Евдокии Ураловой — инспектировала детские дома и школы. С самого начала оккупации вошла в состав одной из первых в городе групп подпольщиков. В начале октября по доносу маму арестовали, а 26 октября казнили вместе с другими патриотами.
Отец, Владимир Андреевич Юшкевич, в молодости был актером-комиком агитационной эстрадной театральной студии «Синяя блуза». А потом, решив, что время не смешить людей, а их лечить, выучился на врача, стал хирургом. В Великую Отечественную возглавлял госпиталь Наровлянской партизанской бригады № 27 имени Кирова.
— Как в детском доме оказались?
— Мама так решила. Мол, война не щадит никого. Да и повальные аресты начались. Она меня и отправила с Верой Андреевной в детдом № 4, где та работала воспитательницей. Там хоть скудное, но все же питание.
Директором детдома был фашистский пособник. Мало того что он меня невзлюбил за мой ершистый характер, так еще и перехватил мамину записку из тюрьмы, написанную на клочке газеты: «Сыночек, если можешь, помоги хлебом и передай чего-нибудь тепленькое (из вещей)». Угрожал расправой. Вот и пришлось бежать. Вера Андреевна подсказала, что на втором этаже есть окно, которое как следует не заколочено. Старушка-кастелянша принесла с десяток сухарей. С ними я и спустился по привязанной к кровати простыне… На следующий день воспитательницу арестовали. К сожалению, ни фамилии ее, ни дальнейшей судьбы не знаю…
Зиму 1941/42 года провел в компании таких же, как сам, беспризорников. А в марте 1942‑го добрые люди отправили в деревню. Со своим нехитрым пожитком — гармошкой, перочинным ножиком и суконным одеялом — оказался в Сенице, что под Минском, где до ноября был пастушком.
— Но мечтали же о другом?
— Очень хотел попасть в партизанский отряд. К фашистам у меня были свои счеты. Поэтому отправился в Станьковский лес, где по слухам уже были партизаны. В деревне Ляховичи Дзержинского района попросился в один дом «парабкам». Днем помогал по хозяйству, а по ночам выжидал партизан.
И вот однажды услышал стук колес. Подбегаю к повозке: «Дяденьки, вы партизаны?» Те в ответ смеются: «А зачем тебе? До винтовки не дорос, а туда же». Но узнав мою историю, решили присмотреться. Так я и стал связным партизанской разведгруппы «Чайка», действовавшей по заданию разведывательного отдела штаба Западного фронта в лесах под Минском. Ходил в Дзержинск, Негорелое, Станьково, Минск, собирал необходимые сведения.
— Многое из военного дела вы уже знали.
— Спасибо советской власти и Дворцу пионеров. Я посещал все кружки, которые мог. Противохимической и санитарной обороны, спортивный и танцевальный, баянный, слесарный и столярный… С гордостью носил и значок «Юный ворошиловский стрелок». Все эти увлечения казались детскими забавами, пока не началась война. Через год, в ноябре 1943‑го, сказали, что возьмут в разведгруппу, если найду себе оружие. Пришлось обменять гармонь на затвор от карабина, к которому лесные умельцы подобрали ствол и сделали ложе с прикладом. Получил и позывной — «Ежик».
— Разведчику без иностранного языка нельзя. Немецкий-то как учили?
— На слух. Музыкантам языки легко даются. А у меня еще и память цепкой была. Так что за неполные два года я освоил немецкий язык и свободно шпрехал. Знание его потом не раз выручало меня и товарищей. Однажды в Восточной Пруссии фашисты вышли на нас с напарником. Три карателя: один с пулеметом МG-42 наперевес, двое других — со «шмайссерами». В глазах — нечеловеческая злоба…
И тогда я во весь голос прокричал (как-то само вырвалось) уставную строевую команду вермахта: «Гевер аб!» («Оружие к ноге!») Дисциплинированные немцы инстинктивно опустили стволы. Я же, передернув затвор автомата, скосил их очередью.
— Как оказались в разведгруппе «Джек»?
— Случайно. Из-за возраста меня туда и брать не хотели. После освобождения Минска наша «Чайка» направилась в разведотдел штаба фронта в Смоленск. Ребят зачислили в группу особого назначения, а меня — на курсы киномехаников. Когда же со слезами стал проситься на фронт, смилостивились, предложив пойти в зенитчики. Но прежде повели в столовую. Местные, сами едва держась на ногах, откуда-то узнав, что я партизан, несли кто кисель, кто хлеб, кто суп. Ком подступил к горлу. Я не мог притронуться к еде. И чтобы не расплакаться, побежал куда глаза глядят. Вижу, под горку (Смоленск-то холмистый) поднимается полуторка, а из кузова мне кричат: «Генка, Генка!» Смотрю, а это наши ребята. Подбежал, схватился за борт и оказался в машине. Так и попал в группу специального назначения «Джек». Потом, правда, был крутой разговор у начальства и заполнение соответствующих бумаг. Тогда-то я себе годик и прибавил.
Группа «Джек».Генерал Алешин, напутствуя перед отправкой, говорил, что каждый из нас стоит батальона солдат на передовой, что мы — глаза и уши фронта. Но куда летим и зачем, я не знал.
— Разведчики печально иронизировали: «Увидеть Пруссию и… умереть». Почему?
— Все, кто продержался тут месяц, считались долгожителями. Обычно — несколько дней, а то и часов. Восточная Пруссия была адом для разведчиков. Здесь, возле Растенбурга (ныне — польский Кентшин), располагалась ставка Гитлера «Вольфшанце» («Волчье логово»). А также штаб люфтваффе, верховное главнокомандование сухопутных войск ОКВ, дипломатический корпус.Регион находился под личным контролем Гиммлера. Ни один самолет не мог залететь незамеченным. Любой выход в эфир сразу пеленговался. Не стоило рассчитывать и на местных жителей: большая их часть была убежденными сторонниками Гитлера. Добавьте сюда прусский ландшафт. Леса как такового нет, все больше нечто вроде парков без подлеска. Открытые пространства со множеством рек и каналов.
— Как прошла заброска?
— Ночью 27 июля 1944 года нас самолетом Ли-2 («Дугласом») забросили в Восточную Пруссию. Разговор шел о паре месяцев, но в итоге в тылу врага мы провели почти полгода. Десантировались в двух километрах южнее поселка Лаукнен (ныне — Громово Славского района). Помню удар воздуха, хлопок парашюта и состояние эйфории: «Вот и мы, Германия. Плевать я на тебя хотел!» Приземлился нормально, даже парашют сумел упрятать.
За неделю до нашей высадки было покушение на фюрера. Все службы рейха начеку, ситуация обострена до предела. Место высадки оказалось на 26 километров дальше намеченного. Четыре парашюта накрепко зацепились за кроны сосен. В спешке не успели отыскать контейнерный тюк с провизией, боеприпасами и запасными батареями для рации.
Решив осмотреться, вышли на перекресток, где на нас наскочил велосипедист. Мы его схватили, но на шум среагировала охрана концлагеря Хохенбрух, где содержались польские заключенные. О лагере мы ничего не знали — на карте его не было. Вражеская пуля поразила командира Павла Крылатых прямо в сердце…
— И его пиджак достался вам…
— Замкомандира группы лейтенант Шпаков снял его, чтобы проверить, нет ли в карманах записок или документов. А после передал мне со словами: «Ты самый молодой, тебе обязательно нужно выжить. Пуля в одно место дважды не попадает — закон баллистики». Кто знает, может, именно одежда с командирского плеча и уберегла меня. Достался мне и его пистолет ТТ. Из нашей группы в живых осталось лишь трое: Наполеон Ридевский, Иван Целиков и я.
— Но об этом вы узнаете уже только после войны.
— Да. В конце сентября 1944 года во время ночного перехода в урочище Папушинен нарвались на засаду. Переводчик Ридевский был серьезно ранен в ногу, не мог идти. С ним оставили меня с условием, что встретимся у «почтового ящика № 2» у деревни Минхенвальде. Передвигались с трудом. Иной раз приходилось тащить товарища на себе. Донимали холод, голод и вши. Когда же добрались, оказалось, что «ящик» пуст. Значит, группа сюда не приходила. Радиограммой и нас объявили без вести пропавшими. На боевых позициях врага мы были обречены. Но решили, что, пока бьется сердце и рука может держать автомат, будем действовать.
Рядом протекал ручей и была кормушка для диких животных. Такое соседство помогло нам не только скрывать следы, но и прокормиться.
— Как удалось выжить?
— В лесу встретили местного жителя Августа Шиллята — антифашиста-тельмановца, коммуниста. Шесть лет он отсидел в концлагере за руководство местной, как они называли, антифа-организацией. Август и его сын Отто (почти мой ровесник) помогали нам всем, чем могли. Снабжали и разведданными. Да и мы сами занимались сбором информации.
В последних числах декабря выпал снег, и Август предложил на какое-то время перебраться к ним на хутор. Отто призвали защищать рейх. А вскоре началось и наступление советских войск. Август где-то раздобыл подробную карту минных полей под Кенигсбергом.
21 декабря у хутора появилась колонна советских войск. Карту и все оперативные разведданные передал командованию 39‑й армии 3‑го Белорусского фронта. Так завершились 179 дней нашего нахождения в тылу врага.
На фото слева — Геннадий Юшкевич и Отто Шиллят.— Победу где встретили?
— В госпитале. В первых числах мая при зачистке города Гумбиннен (ныне Гусев) в одном из домов подорвался на мине-растяжке.
— Какая награда самая весомая?
— Дарованная жизнь. Орден Славы III степени мне вручили в 1946 году в Москве. Медали «Партизану Отечественной войны» I и II степени получил через много лет после войны.
Есть почетный знак Совета ветеранов военной разведки ГРУ России «Орден гвоздики», медаль Польской Народной Республики «Братство по оружию», Почетный знак ГДР «Золотая игла в золоте». Много и других наград.
— Ваши одногодки, рожденные в 1928‑м, только в победном сорок пятом надели военную форму. Кто-то из них пополнил строй последнего фронтового призыва, а кто-то — первого послевоенного. Для вас же лето 1945 года стало последним армейским.
— Да, в июле меня вчистую комиссовали. Из госпиталя с десятью рублями в кармане уехал к тетке в Москву. Там встретился с сестрой Юлией, которая была в партизанах.
Имея за плечами лишь шесть классов, успешно сдал экзамены на 1‑й курс автомеханического отделения Московского техникума Министерства заготовок СССР. Отлично учился, но из-за конфликта с преподавателем алгебры (оскорбил он меня) экстренно, не оставив обратного адреса, уехал в Минск.
— Где, в общем-то, и осуществилась ваша мечта. Вы же хотели быть пожарным, матросом или милиционером.
— Нравились мне боевые профессии. Первое время работал переводчиком в лагере для немецких военнопленных № 168, что в Красном Урочище под Минском. В августе 1947 года экстерном окончил среднюю школу, потом — офицерскую школу и с отличием юридический факультет Белгосуниверситета.
Был оперуполномоченным управления по борьбе с бандитизмом МВД БССР, сыщиком уголовного розыска в Минске, следователем УВД Минского облисполкома. Участвовал в ликвидации националистических формирований. В том числе банд Армии Крайовой.
— Со своими спасителями встречались?
— Только с Отто. В 1969 году вышла книга Ридевского «Парашюты на деревьях». Ее перевели и опубликовали в немецком журнале «Горизонт». Каким-то чудом Отто Шиллят ее прочел и пришел в редакцию: «Я знаю этих людей!» Как оказалось, уйдя на фронт, он при первой же возможности перешел к русским, что и спасло ему жизнь. Август умер в 1971 году.
В 1973 году во время командировки в Берлин я отыскал Отто. И через два года он на 9 Мая приехал в Минск. Привез знамя партийной организации, которое его отец тщательно прятал от фашистов в подушечке-думке, ее при обыске клал на кресло, где обычно сидел оберполицай. Сегодня фотография этого знамени хранится в музее Великой Отечественной войны в Минске.
В 2013 году в парке Победы в Калининграде открыли мемориал-памятник «Воинам-разведчикам». Застывшие в бронзе фигуры офицера-разведчика и склонившейся над рацией девушки-радистки. Их прототипами стали командир группы «Джек» капитан Павел Крылатых и радистка Анна Морозова.
— Анне установлен памятник и в Польше. Как думаете, цел еще?
— Трагичная судьба оказалась и у «Лебедя», таким был ее позывной. Когда нас всех разбросало в разные стороны, Анна, перейдя на территорию Польши, примкнула к народному партизанскому отряду. При очередной облаве была тяжело ранена. Укрылась в хмызняке. Но эсэсовцы пустили собак. Девушка отстреливалась как могла. Последней гранатой подорвала себя и подошедших поближе фашистов, уничтожив и спрятанные на груди шифрблокноты.
Как рассказывали свидетели, тело разведчицы доставили в одно из близлежащих сел и офицер СС заставил солдат промаршировать перед мертвой Анной: «Если вы будете такими же храбрыми и сильными, как эта русская девчонка, то Великая Германия будет непобедима».
Похоронена разведчица в Польше, на кладбище местечка Градзаново Мазовецкого воеводства. На мраморной плите на польском высечена надпись: «Аня Морозова. Спи спокойно в польской земле!».
Уверен, что памятник не тронули. Ведь вместе с Анной, которую там почитали как национальную героиню, похоронены и польские партизаны. В последний раз был там в 2019 году.
Надо признать, что после начала специальной военной операции в Украине в Восточной Европе активизировался снос советских памятников. Европейские власти массово стараются забыть о подвигах Красной армии. И в авангарде этого движения — Польша. Но, оказывается, не везде власти на местах хотят выполнять подобные распоряжения.
— Каким был для вас Год исторической памяти?
— Для меня каждый год — год памяти. Молодыми шагнули в бессмертие мои боевые друзья.
Прошедший год заставил по-новому посмотреть на войну. Открылось столько трагичного и неизвестного. И забывать об этом никак нельзя. Молодежь просто обязана знать всю правду и о войне, и о группе «Джек», и о беспримерном подвиге, который совершали миллионы людей на передовой и в тылу во имя Великой Победы.В одном из моих стихотворений есть такие строки: «Хоть ран и не видно, но сердце саднит. С судьбой не поспоришь, конечно. Ни медь, ни гранит… Только память хранит ушедших в разведку навечно». И пока мы помним, мы уверенно смотрим в будущее.
— У вас большая семья: две дочери, пятеро внуков и восемь правнуков.
— И я не устаю им говорить о том, как важно беречь Родину, помнить о подвиге своих предков, уважать друг друга, быть едиными и делать все для того, чтобы война никогда не повторилась.
После событий 2020 года Беларусь переживает настоящий патриотический подъем. Так и должно быть, если мы хотим сохранить свою независимость и самобытность. Дороже Отечества нет ничего.Да и защищать нам есть что. Мы живем так хорошо, как никогда прежде. Я помню голодные очереди за продуктами. Пустые полки в универмагах. Сегодня у нас всего в достатке, государство обеспечивает стабильность и порядок. Этим нужно дорожить.
По-своему уникален и наш Президент. Кто еще из глав государства так печется о своей стране и своем народе?
И сила наша в единении и сплоченности. Очень правильно, что 2023 год объявлен Годом мира и созидания. Чем не национальная идея? Мы в свое время строили коммунизм. Пусть даже и не знали, что это такое, но это влекло и зажигало.
В нынешних условиях, когда и на юге, и на западе все громче бряцают оружием, никаких других тем и быть не может. Важнее мира нет ничего! Пройдя через жернова войны, я знаю цену жизни. Созидание же — основа экономической стабильности. И это — наш путь!
sad@sb.by
