Крупнейшей техногенной аварией на белорусской территории был, строго говоря, не Чернобыль (это заграница), а взрыв в цехе футляров Минского радиозавода. В один миг он унес более ста жизней. Это случилось 10 марта 1972 года. Завод входил в объединение «Горизонт». Цех располагался в его филиале по улице Софьи Ковалевской.
На днях в редакцию обратился тогдашний начальник филиала, фактически директор, — Николай Хомив. Попросил его выслушать. Тогда, 40 лет назад, взорвался цех, работой которого он руководил. Погибли люди, которых он знал и за которых отвечал. Некоторые снятся ему до сих пор.
Он хотел не обелиться, но, во–первых, кое–что уточнить. Участник и очевидец тех событий утверждает, что в публикациях о трагедии много неправды. Во–вторых, надеется, что напоминание убережет нынешних руководителей от фатальных ошибок. Это, пожалуй, важнее.
Предпосылки
СМИ напоминают о той трагедии, как правило, с периодичностью в 5 лет: на 25–летие катастрофы, на 30–, 35–летие. Из статьи в статью, из одного издания в другое кочуют одни и те же фразы, объясняющие причину трагедии: «...Здание цеха, в котором производили полированные корпуса для телевизоров, было изначально спроектировано под текстильное производство. Соответственно была выполнена и система вентиляции...», «...В вентиляционных коробах годами копилась мелкодисперсная пыль от шлифования ДСП и фанеры, из которых делались футляры...» Спрашиваю: это так?
«Из пальца высосано! И близко этого не было!» — возмущается Николай Иванович.
Первое: цех был новым. Его запустили в январе, а рвануло уже в марте. Пыли, которая копилась бы годами, не могло быть. Второе: на фактически оборонном предприятии, производящем, в частности, телерадиофутляры и радиодетали, не могло быть цеха, «изначально рассчитанного под текстильное производство». Цех проектировал ленинградский ГСПИ–4, «закрытый» институт ВПК, именно под нужды радиоэлектронной промышленности. Но лучше по порядку.
Николай Хомив окончил львовский вуз и в 1956 году с женой–белоруской приехал в Минск. Начинал мастером на полиграфкомбинате, который только строился, где вырос до главного технолога. Потом его назначили начальником цеха деревообработки радиозавода. Он имел гигантские размеры (20 тыс. кв. метров, четыре футбольных поля), но его мощностей не хватало. Второй, такой же площади, который и взорвется, строился уже при Хомиве.
Самые передовые технологии он выбирал сам в Италии, Германии, Австрии, куда регулярно выезжал в командировки. Окончил высшую школу руководящих работников СЭВ в Варшаве. Имел хорошие карьерные перспективы: уже звали в Москву. На нескольких языках общался свободно. Это было кстати: иностранцы постоянно работали на заводе. Как и коллеги с советских заводов, которые в Минске перенимали опыт.
Завод обеспечивал корпусами самые крупные и современные предприятия Союза, работавшие и на «оборонку», и на ширпотреб, и на экспорт: московский «Рубин», львовский «Электрон», литовский «Шилялис», рижский «ВЭФ», минские заводы им. Вавилова, им. Ленина... Более 35 тысяч работающих, из которых около 4 тысяч — в филиале, под началом Николая Хомива. Таков был масштаб завода! Вечером в день взрыва только в новом цехе работали более 700 человек второй смены. Тогда только наладили выпуск самого большого «Горизонта» — на специальном столике, с отдельной акустикой. Цех должен был обеспечить громадье планов. «На кону» стояли орден Ленина предприятию и Золотая звезда Героя Соцтруда гендиректору.
Главным пунктом обвинения, которое предъявят Н.Хомиву на суде, будет то, что он подписал акт приемки цеха, хотя недостатков было десятки. Хомив не отвечал за строительство, зато отвечал за штуки, за тысячи штук — за план. Давили Минрадиопром и ЦК: попробовал бы он не подписать! Строили ударно, то есть аврально. Характерный случай с «посадкой» каштанов... Вырыли ямы, воткнули в них стволы — с кронами, но спиленными корнями. Январь, 15 градусов мороза, зато — эстетика!
Взрыв
Новый полиэфирный лак в стране не производился и закупался в Австрии. Им покрывали корпуса, потом шлифовали. Технологию перенимали в Москве, Львове, Риге... Минчане коллег обучали, хотя свойства лака сами толком еще не знали. Предельно допустимую концентрацию пыли, образующейся при шлифовке, проектировщики оценили в 65 граммов на кубический метр. Окажется, что для взрыва достаточно и 5... Это уже после катастрофы установят специалисты оборонного НИИ, которым руководил бывший боевой маршал Чуйков, специально приезжавший в Минск...
Производство имело даже не взрыво–, а лишь пожароопасную категорию. В первом случае вентиляцию обеспечивают вытяжные «циклоны», которые устанавливают в сотне метров от цеха, — на случай, если проскочит искра, если металл чиркнет о металл... Но на футлярном была действительно установлена «текстильная» схема. Под цехом — 3 просторных шахтных тоннеля сечением 3,5 на 2 метра каждый (туда после взрыва цех и «провалится»). Сквозь тоннель шли трубы большого диаметра, по которым пыль доставлялась к 99 фильтрам. Собранную ими пыль вывозили контейнерами. Даже эта несовершенная система отказала сразу же при пуске цеха и потом часто не работала.
Перед 8 Марта собрался партком. Настроение было предпраздничное, но Хомив напомнил о неэффективной вентиляции. К тому времени подчиненный ему инженер по технике безопасности Геннадий Денисов подал наверх уже несколько докладных о том же...
Хомив говорит: «Я должен был оказаться среди мертвых или покалеченных. Моя служебная машина стояла в том цехе, в эпицентре». Его кабинет располагался в соседнем здании. 10 марта в начале восьмого вечера Хомив подписал там документы на квартиры для рабочих и направился к машине. Вспомнил, что папку не положил на стол секретаря. Вернулся в кабинет и... в тот момент прозвучал взрыв.
Неправду, говорит, пишут в статьях, что «все вокруг горело». Напротив, его поразили наступившая темнота и тишина. Все дымилось, а горел лишь двигатель литьевой машины. Он сделал все, что был должен: доложил дежурному по ЦК, вызвал пожарных, «скорую», организовал разборку завалов силами рабочих из других цехов... Вскоре прибыли милиция, внутренние войска, оцепили место взрыва, позже — военные саперы, которые разбирали завалы вручную. Пришли машины «скорой» и автобусы, снятые с 6–го городского маршрута. Из Москвы прилетела правительственная комиссия во главе с Д.Устиновым, будущим министром обороны...
На следующий день было опубликовано лаконичное сообщение: «Вчера, 10 марта, вечером во время второй смены в цехе по производству футляров Минского радиозавода произошла авария, в результате которой есть погибшие и раненые. Пострадавшие доставлены в больницы, где им оказана необходимая медицинская помощь. ЦК Компартии Белоруссии, Совет Министров БССР».
Николай Хомив жил на заводе неделю, практически не спал, все помнит в подробностях. Живописать их не буду. Самое тяжкое — подписание актов о смерти на производстве: руководитель был обязан делать это по службе. Поэтому не просто видел, но осматривал всех погибших. Подписал сотню актов. С учетом умерших в больнице погибли 106 человек.
Некоторые детали особенно врезались в память. Как остановил мародера с украденным из бытовки пальто. Как швырнул осколок кирпича в пожарного, который заливал руины. Огня–то не было, зато стоял 15–градусный мороз... Некоторым женщинам, чтобы извлечь их из–под развалин, приходилось отрезать примерзшие волосы. Установят, что многие пережили взрыв, но умерли от переохлаждения.
Запомнил Хомив имя последнего пострадавшего, которого спасли на третьи сутки, — Валерий Соловьев. Про него тоже писали небылицы, будто в беспамятстве «рванулся от своих избавителей» и сопротивлялся в машине. Хомив горько замечает: «Куда он мог рвануться со сломанными ногами и температурой тела около 24 градусов...»
До приговора Хомив находился на свободе. Выездная сессия Верховного Суда СССР работала месяц. В министерстве были желающие свалить катастрофу на минчан: неправильно эксплуатировали. Трудно сказать, сыграло ли роль мнение Л.Брежнева. Надо сказать, что подчиненные Хомиву мастера делали не только футляры, но и мебель для Верховного Совета СССР, эксклюзивные сувениры для высоких иностранных персон, даже оборудовали Останкинскую телебашню. Со слов очевидца, на Политбюро ЦК в Кремле генсек уточнил: «Тот самый цех, который работал в Останкино? Обойдитесь с людьми справедливо».
Приговор зачитывали 5 часов. Из пятнадцати обвиняемых максимальные сроки получили руководители ленинградского института и те, кто имел прямое отношение к проекту. Хомив, можно сказать, «попал под раздачу»: дали два года, из которых он отсидел (в Минске, в колонии на улице Ангарской) ровно полгода. Его освободили как орденоносца по амнистии в честь 50–летия СССР.
Послесловие
Вскоре его вызвал к себе П.Машеров, с которым они регулярно виделись во время строительства цеха. Расспросил о подробностях аварии и жизни за решеткой. Очевидно, что Хомиву по–прежнему доверяли и лично ему трагедию не ставили в вину. Он же признается, что поначалу даже на улицу не выходил: боялся, что пальцами указывать будут.
Но ему дали ответственную должность на заводе им. Ленина, потом на «Термопласте». Затем он возглавлял техническое управление в Министерстве культуры и печати, а в последние перед пенсией годы был директором Минской фабрики цветной печати. Значит, и мы можем доверять сведениям, которые сохранила его память. На память Хомив не жалуется. В свои без малого 80 лет водит машину и даже работает: консультирует полиграфистов.
Цех потом восстановили. «Циклоны» смонтировали в отдалении. В них не раз фиксировались хлопки: пыль взрывалась без последствий.
Оставим бывшему директору тяжкие воспоминания, от которых уже никуда не деться. На заметку возьмем другое. Вернее, пусть сделают это те, кому по должности положено. В 70 — 80–х годах в мире случилось несколько техногенных катастроф — в силу фатального стечения обстоятельств и людской халатности.
1974 год: в британском Фликсборо взорвался циклогексан, погибли 28 человек, травмированы 89. 1978 год: в испанском Сан–Карлосе взорвался пропилен, погибли 215 человек. 1984 год: Бхопал (Индия), выброс метилизоцианата убил более 2 тысяч жителей, инвалидами сделал более 200 тысяч! Обратим внимание на США, где только в декабре 1977 года за 8 дней произошло 5 взрывов пыли на разных элеваторах, погибли 59 человек. Разве может взорваться мука? А вот взрывается. Как, между прочим, и древесная пыль — на «Пинскдреве»... Вспоминается бобруйский «ФАНДОК», где я был вскоре после той аварии. Рабочие жаловались на условия труда и плохую вентиляцию. Они тоже шлифовали плиты ДСП, а пыль сдували — сам наблюдал — сжатым воздухом. Как там сейчас с вентиляцией?
