Готовится к печати книга Владислава Мисевича «Песняры». Так было...». Предлагаем вашему вниманию отрывок, в котором друг и коллега Владимира Мулявина вспоминает о первых американских гастролях суперпопулярного ВИА и многочисленных поездках вокруг всего земного шара, в которых, кроме аплодисментов, белорусским артистам доставались и приключения: бывало, и пули свистели над головой...
Когда на горизонте забрезжили Штаты, это было все равно как ожидание полета на Луну. С какими «их нравами» там столкнемся? Как будем выглядеть в стране, откуда чуть ли не все наши музыкальные кумиры? Тем более «Песняры» в своем жанре ехали туда из Союза первыми. Разве что слышали, как поляки из No To Co лет семь назад выступали в Америке — причем именно с фольклорным репертуаром. И тогда их успех, кстати, считался невероятным прорывом, который отголоском дошел как минимум до Минска. (Хотя, по–моему, польские «Червоны гитары» могли бы выстрелить еще резонанснее, не зря ведь гремели какой–то период по всей Европе.) Но настраивались мы на главное: не облажаться за всю советскую родину.
Правда, с кем предстоит выступать, «Песняры» не имели ни малейшего представления: ни записей, ни названия The New Christy Minstrels мы раньше не слышали. По приезде от Сида Гарриса узнали, что одно время «менестрели» входили в хит–парады, имели пару десятков пластинок — короче, в непрофессионализме не упрекнешь. Но и современностью там не пахло: контрабас, банджо, кантри, перепевки «битлов» для разбавки — это же дремучая архаика в популярной музыке середины 1970–х даже для нас, приехавших из–за железного занавеса. Правда, кантри у них известнее любой другой поп–музыки: не зря в Америке самые богатые — это гольфисты и кантристы.
«Ничего не надо передавать!»
Во время первых гастролей по Америке журналисты набросились на «Песняров» уже в Харрисонбурге — первом городе турне. Интервью давали всем ансамблем, ориентировал нас в вопросах переводчик. А мастер–класс в общении с зубастой капиталистической прессой преподал Володя Мулявин. Как раз пошли вопросы от корреспондента «Голоса Америки» (я тогда подумал: знакомые пацаны, наверное, прямо сейчас под одеялом слушают нас). Последний — с провокацией, как нам показалось: «Что передать вашим землякам у радиоприемников, пока вы находитесь на гастролях в США?» Мы глазами сверлим Володю: кто кого перехитрит? Сказать что–то конкретное — значит, признать, что в Союзе ловят «вражеские голоса», и ты — в первых рядах. А ведь одно неверное слово могло на наших загранках поставить крест. Но Мулявин не растерялся: «Ничего не надо передавать!» «Почему?» — спрашивает удивленный журналист. «Мы приедем и сами обо всем расскажем!» Корреспондент, видимо, не понял причину странного ответа на дежурный вопрос. А мы прямо выдохнули от облегчения. Ну а потом дипломаты говорили, что ответ Володи достоин учебника! Даже в советском Министерстве иностранных дел опростоволосившимся дипломатам Мулявина ставили в пример: вот как правильно надо обходить конфликт — не унизительно для нас, не оскорбительно для американцев!
Мы кричали «Слава...», а Папанов — «Ну, погоди!»
То ли дело братская Болгария! Тут политика была ясная. Однажды мы оказались в этой прекрасной стране в «святой» день 7 ноября. Небольшой городок, демонстрация, а нас поставили как представителей великого советского народа на трибуну. Как и на любой приличной демонстрации, требовалось выкрикивать какие–то лозунги в поддержку темы собрания. К тому же, говорили нам, болгары понимают по–русски. Ну мы и кричали: «Да здравствует...», «Слава...», «Привет дорогим братьям–болгарам от советских братьев...» В общем, все вышло довольно спокойно — по сценарию, как говорится. А потом московский администратор, который нас сопровождал, рассказал, как народный артист СССР Анатолий Папанов удивил болгар. Находясь в благостном расположении духа, на очередной демонстрации, куда его, как и нас с Мулявиным, пригласили прокричать что–нибудь воодушевляющее, он разразился знаменитым волчьим рыком: «Ну, заяц... Погоди!» Народ на площади сначала опешил от интонации оратора, а когда стало ясно, что не очень–то расслышали гостя, жиденько поприветствовали лозунг.
Так кто все–таки «стучал» за всех?
Переплясывать зрителей, к примеру, в южных странах — пустое. В конце концов, ради знакомства с неизвестной им культурой люди и приходили на концерты. И как только «Песняры» оставались естественными, ни под кого не подстраивались, прием получался самый горячий. Скажем, когда готовились ехать на Кубу, наслушались от советских артистов, которые успели там побывать, что народ на острове Свободы ну очень музыкальный. А на нашем концерте во время фестиваля «Варадеро» публика никак не раскачивается. И программа ведь — то, что надо: народный номер, убойное а капелла, лирико–патриотический номер. Только вот контакта с огромной толпой — никакого. В общем, носы повесили, не знаем, что делать. Но как только свой сольник начал выколачивать Шурик Демешко, завелся весь пляж. О, его на руках были готовы носить: барабанный король, не меньше! (Чуть раньше в Мексике — такая же реакция: только номер Шурика показывало местное телевидение.) Так что Вова Мулявин уже точно знал, когда наступает звездный час для ударников. Да и в принципе: не знали, чем удивлять, Шурик, Вова Беляев — вперед! Неудивительно, что потрясающая «подарочная» песня Saga для Буркина–Фасо шла с шикарным соло на ударных Володи Беляева (даже в программу к 20–летию вошла под «рубрикой» в духе «таких «Песняров» вы еще не слышали»). Пел ее Валера Дайнеко, которого местный автор музыки каждый день во время гастролей караулил у бассейна в отеле посреди пустыни, чтобы пожать советскому певцу руку. А найти нас там было несложно: концерты были через день, и все остальное время мы то ли оттягивались, то ли прятались от жарищи на этой, считай, вилле. Кстати, из всех загранок именно в Буркина–Фасо чувствовали себя, как в Союзе. Вроде бы все по–другому: культура — принципиально другая, музыкальность — совсем не славянская или, скажем, английская, начиная от восприятия природы звука. А залы (кстати, и приличные — тысячные) «таяли» уже после первой «Ой, рана на Йвана», не слышали никаких «противоречий» для своего уха. Еще в Монголии на удивление тепло нас принимали, правда, там хватало советских командировочных.
Хотели поспокойнее, а рядом постреливали
«Зацепкой» в латиноамериканском турне конца 1981 — начала 1982 года стала не самая спокойная Гренада. Только–только победила просоветская революция, и мы ощущали себя на особом статусе. Чего стоит одна только шикарная резиденция генерал–губернатора времен колонизаторов, куда нас поселили! Правда, и «обслужить» пришлось буквально весь остров: «Песняры» сыграли всего два концерта, но гренадцы за это время на огромном стадионе тогда побывали чуть ли не все. (В 1985–м такая же история была в Бирме: 20 дней подряд выступали на одной открытой площадке, и всегда «биток».) А рядом шло строительство аэродрома. Так в самом начале новой революции пару лет спустя «американисты» первым делом захватили этот советский «презент». Зато в Никарагуа параллельно нашему концерту постреливали, так что «Песняров» перевозили в сопровождении броневиков. Ничего, привыкли. Ну и доплачивали за горячие точки — аж 19 долларов командировочных выходило: выше некуда! А вот во Вьетнаме — никаких доплат, а директору ансамбля прострелили ногу. Это местные в честь Нового года по восточному календарю палили на улицах в феврале 1989–го...
Обида Карела Готта
С чехом Карелом Готтом мы впервые встретились на какой–то летней эстраде в ГДР, куда приехали его сменять — тоже по билетам. Популярнейший артист с огромным репертуаром на немецком, на сцене — сильнейший ансамбль, а публики — человек шестьсот, ползала по нашим меркам. Мы тогда как–то очень заметно удивились и, наверное, задели этим Готта. Он ответил, что количество публики ни о чем не говорит, а народной любви ему хватает. Я лично убедился в этом в одну из чехословацких поездок (которых было немало, а объединяла их переводчица, с которой так и не смог подружиться один из вокалистов). Тогда мне и еще кому–то из наших ребят обломились билеты на концерт сопрано–саксофониста Феликса Словачека из ансамбля Готта. Смотрю, и сам он в зале, правда, совсем не в сценическом наряде: петь Карел не собирался — это точно. Но когда его буквально вытянули овациями на сцену, сразу предложил... сыграть импровизацию, чтобы не перетягивать на себя одеяло на сольном вечере Словачека. «Самое важное — достойно работать», — сразу вспомнил еще одну фразу Готта. А крайняя встреча с чехом случилась лет семь назад у Кремлевского Дворца съездов. «Белорусские Песняры» выходили с репетиции, а навстречу, чуть впереди от группы музыкантов, шел мужчина с гитарой в футляре. Фигура, походка — точно Готт! Подошел к нему, сказал, что я участник тех «Песняров», напомнил о наших встречах. К счастью, обиду Карел давно забыл. И в процессе разговора показывает руками мулявинские усы и спрашивает по–русски: «А где ваш главный?» Сказал, что его уже нет. Готт только головой покачал, жалко, мол...
(Продолжение следует.)
